Наваждение - Мелани Джексон

Я осторожно высунулся наружу, осматриваясь по сторонам в поисках ловушек, часовых или маньяков с топорами. Но ничего жуткого не обнаружил, за исключением разве что кучки дохлых тараканов да пары трещин на покатой крыше, выложенной саманом, которая нуждалась в срочном ремонте. И все же в нескольких местах глина была обожжена. Видимо, в результате удара молнии.

Эта мысль вызвала у меня легкое беспокойство, и все же я не торопился уносить оттуда ноги. С крыши открывался чудесный вид на город, и я сильнее, чем когда-либо, хотел убедиться, что мы с Нинон не угодим в ловушку, когда попытаемся отсюда выбраться.

До меня доносились едва различимые звуки музыки, играющей где-то слева. Только музыка. Никаких выстрелов и даже криков «Текилы!». Просто замечательно. Пожалуй, это означало, что кровожадный хозяин дома отправился выпить чашечку кофе, прежде чем гладить утюгом чьи-то кишки или готовить людоедский коктейль на скорую руку.

Я согнулся в три погибели и на четвереньках пополз к бортику крыши, стараясь не наступать на дохлых тараканов. По краям крыши на расстоянии четырех футов находились водосточные трубы, достаточно большие, чтобы засунуть в них руку, но при этом, чтобы что-то разглядеть, мне пришлось бы лечь пластом, чего я делать категорически не хотел. Я прислушался, задержав дыхание. Ничто не шелохнулось, не нарушило зловещего безмолвия. Даже птицы не кричали и собаки не лаяли.

Мне снова вспомнилось сравнение с городом зомби. Я не чувствовал их запаха, но это еще не означало, что их здесь не было, — они могли затаиться в домах в ожидании темноты.

Очень медленно я приподнял голову и выглянул из-за бортика. Все выглядело неутешительно. Возле джипа Нинон никого не было, но здесь совсем недавно произошло что-то очень нехорошее. Вряд ли наркоторговцы захотели уединения и отправили всех местных жителей отдохнуть в Пуэрто Валларта. Люди не станут уезжать, бросив дома и машины открытыми.

И этот ружейный шкаф, набитый наличностью, но только с одним карабином.

Я устремил взгляд в южном направлении. Некоторые дома рядом с городской площадью были празднично украшены по случаю фиесты или торжественного шествия. Цветочные гирлянды еще не успели увянуть под палящим летним солнцем. А для этого достаточно и дня. Видимо, прошло совсем немного времени. На площади был накрыт стол, заставленный едой, вокруг которого теперь роились мухи, здесь же стояли полупустые кубки с пуншем. И что еще хуже, некоторые фонари все еще горели. Что бы там ни произошло, случилось это недавно. Я не видел ни мертвых тел, ни крови, однако город сильно смахивал на кладбище. Понравилась людям вечеринка или нет, но их вывезли отсюда или убили, прежде чем они успели снять гирлянды и допить свою сангрию.

«Если верно второе и все они мертвы, — подумал я, — то дай Бог, чтобы жестокая смерть от рук врага искупила их прижизненные грехи и их заблудшие души обрели покой».

Я потер лицо. Это был настоящий полуденный ад, пейзаж, достойный пера Данте. Последний раз я молился еще в детстве, но давние знания прочно осели в подсознании и слова заупокойной молитвы сами пришли на ум.

Я снова почувствовал, что все плывет перед глазами. Солнце было в зените и пекло невыносимо, особенно здесь, на крыше с засушенными тараканьими трупиками. Пришло лето, и поврежденный молнией саман спекся в рассыпчатую глину, которая опадала со стен, словно сухой лишайник. Я завороженно наблюдал, как со здания напротив, кружась в воздухе и покачиваясь от хриплых гитарных аккордов фламенко, осыпается штукатурка.

Мне казалось, что солнце сожгло и мой мозг тоже. А иначе почему я вдруг неожиданно впал в ступор?

Пока я пялился на падающую штукатурку и сравнивал ее с сухим лишайником, на площадь вышел Сен-Жермен. Ветерок, поднявшийся с его приходом, шевельнул праздничные гирлянды. Сен-Жермен остановился около праздничного стола, где угостился тем, что осталось в кубке для пунша. Я медленно повернул голову и дважды моргнул, потом еще поморгал, не веря своим глазам. Я никогда его прежде не видел, но почему-то абсолютно точно знал, что это и есть наш враг. И я наконец-то уловил душок от прокисшей еды и неповторимый запах человеческой крови.

Сен-Жермен бесцеремонно присел на край стола. Я видел, как двигался у него кадык, пока он пил красную густую жидкость, и испытывал нездоровое чувство — смесь отвращения и, вынужден признать, зависти — от того, что он пьет кровь.

Итак, Сен-Жермен пил кровь. Из кубка для пунша. Один. Что-то здесь было не то. Я имею в виду даже большее «не то», чем мы ожидали. Нинон ничего не говорила о том, что он пьет кровь. Может, он тоже своего рода вампир? Я должен был уйти еще тогда, вам не кажется? Найти Нинон и свалить, даже если для этого придется перестрелять всех игроков в покер. Но я этого не сделал. Я просто сидел на корточках, оцепенев, как олень при свете фар, и смотрел как человек — а человек ли? — пьет кровь и болтает ногой в воздухе, убивая время перед тем, как вытворить еще Бог знает что.

Я не мог понять, чем было вызвано это оцепенение. Никак не мог. Могу сказать лишь одно: я просто не ожидал, что буду так заворожен и потрясен видом нашего общего врага. Нинон предупреждала меня. Она рассказывала о его нечеловеческой красоте, о способности гипнотизировать и искушать. Черт, да мне и сна было достаточно, чтобы понять, какая опасность за ним кроется! Если бы он приступил к штурму в лоб или снова попытался вторгнуться в мои мысли, я был готов дать ему отпор. По крайней мере, мне так кажется. Но ничего из того, что он делал, как смотрел, стоял или двигался, нельзя было назвать намеренным искушением. Это не было направлено на меня — это просто было. Ореол власти и превосходства был для него второй кожей. Сила в облике, горделивый профиль, великолепие — это часть его. И они были так же прекрасны, как и ужасны.

А сейчас я вынужден кое в чем признаться, хотя видит Бог, чего мне это стоит… Но иначе вы так и не поймете, что он из себя представляет. Видите ли, у меня никогда не было ни гомосексуальных наклонностей, ни бисексуальных фантазий. Но в тот момент я его почти захотел. И если не как любовника, то хотя бы как брата, отца, наставника. Я смотрел на него со своего укрытия на крыше, и на какой-то миг желание взглянуть ему в глаза оказалось сильнее, чем мое стремление, моя потребность его убить. Я напрочь забыл о том, что у меня есть ружье. Я забыл о головах в стиральной машине. Я забыл, что Нинон осталась в компании потенциальных насильников. Я так сильно хотел, чтобы он посмотрел на меня и улыбнулся, что чуть не позвал его, чуть не сорвался с крыши и не побежал к нему.

И тогда я подумал, что удивительно не то, что Нинон поддалась его чарам и доверилась ему, а то, что она сумела разглядеть в нем зло, прежде чем стало слишком поздно.

Именно мысль о Нинон и ее шляпной булавке удержала меня от того, чтобы выдать свое присутствие. Мысль о Нинон и атака гуля — нашего старого приятеля, сатира.

Для тех, кто никогда не вступал в рукопашную схватку или любую другую битву не на жизнь, а на смерть в зоне боевых действий, позвольте объяснить, как все это происходит. Реакция в бою может быть разбита на три фазы. Первая — это осознание опасности. Вторая — формулировка ответных действий.

Третья — приведение задуманного в исполнение. Все это должно происходить гораздо стремительнее, чем в обычной жизни.

Есть много факторов, способных повлиять на ответную реакцию: возраст, здоровье, расторопность, тренировки и… вампиризм. Мне повезло, что в тот момент у меня в активе были три из вышеперечисленных качеств.

Если бы ветер дул с востока, я бы раньше смог учуять приближение врага. А так единственной подсказкой о надвигающейся опасности послужила стремительно приближающаяся тень, упавшая мне на правое плечо. Мое подсознание, которое обрабатывало информацию быстрее, чем сознание, совершенно точно знало, что тени не должны двигаться столь быстро, — это неестественно и, скорее всего, опасно. Совсем скоро я смог в этом убедиться. Увернуться было бы самым верным решением в этой ситуации, поэтому я так и поступил настолько быстро, насколько позволяли мои подкрепленные вампиризмом мышцы. Я двигался очень быстро, можете быть уверены, и все же не успел. Прежде чем я успел поднять ружье или хотя бы выпрямиться в полный рост, существо обрушилось на меня. Не прошло и секунды, как я уже был втянут в смертельный бой.

Большинство из вас могут не знать — и благодарите вашего бога за это! — но такие схватки, как правило, несут в себе очень личный характер. Ты смотришь врагу в глаза, чувствуешь его дыхание, а в моем случае это был смрад гниющей плоти. Это неприятно, зато заставляет сосредоточиться. Я тут же забыл о красоте и притягательности Сен-Жермена, уделив все внимание разборкам с сатиром.

Любой другой на моем месте испытал бы ужас. Но не я. Я был взбешен, что у этого создания хватило наглости попытаться заставить меня расстаться с жизнью, и ярость сделала меня безжалостным и очень изобретательным. Я с удивлением понял, что хочу делать такие жестокие вещи, о которых раньше и не подозревал, и более того — пытаюсь привести свои замыслы в исполнение. Но ничего не срабатывало. На самом деле от первого же его удара я закрутился волчком.