Бабочка на ветру - Рей Кимура

будто не существовало здесь никого, кроме нее самой. Только теперь, опустошенная и измученная, у самого конца своей жизни, она все же обрела себя, вернула себе чувство собственного достоинства. Люди не поняли ее вовремя — тогда ей это требовалось больше всего на свете. Им удалось сломить ее дух, но в конце концов она все равно одержала над ними победу и ей уже больше не нужны ни их любовь, ни поддержка, забота и одобрение. Сломленная и духовно, и физически, она по крайней мере освободилась от цепей зависимости.

Однако, получив эту своеобразную свободу, Окити сразу поняла, что существовать так дальше все равно не сможет. Здоровье ухудшалось изо дня в день, и она осознавала, что ее может парализовать в любую минуту, а на лечение болезни требуется очень много денег. Ведь, кроме привычной еды, понадобятся лекарства и целебные травы, и все это лишь для того, чтобы выжить. Но денег у нее уже нет.

— Лучше умереть, чем клянчить деньги у жителей Симоды! — в отчаянии заявила Окити, обращаясь к самой себе.

Она потеряла все, кроме гордости и чувства собственного достоинства. Значит, нужно держаться непобежденной до самого конца, даже если за это придется заплатить жизнью. Ей и раньше приходила в голову мысль о самоубийстве, но она не решалась покончить с собой, поскольку всегда находились причины жить. Сначала у нее появился свой салон «Йуме»; потом оставались подруга Наоко, возлюбленный Цурумацу; наконец, этот «Антёку-Ро». Теперь ничего этого нет, все погибло и в жизни ее больше ничто не удерживает. Наступил такой чудовищный момент, когда у нее больше причин умереть, чем держаться за жизнь. К этому времени Окити поняла, что успела расстаться и со страхом перед самоубийством. Он прошел, подавленный тяжким бременем постоянной бедности, вечных болезней и невыносимого одиночества, отделаться от которого у нее нет ни единого шанса.

А дни шли за днями, и мысль о самоубийстве стала для нее навязчивой идеей. Она принялась планировать собственную смерть. Благородный способ «сеппуку», известный с древних времен, когда человек вспарывает себе живот мечом, совершенно для нее неприемлем — в жизни не могла обидеть ни одно существо, даже вздрагивала, подумав о «сеппуку». Отвергла и повешение; хотелось умереть спокойно, чтобы лицо при этом не исказилось страшной маской смерти.

И пока Окити размышляла, как лучше всего уйти из этого мира, ей снова начали сниться забытые сны. В них было много воды, она словно смыкалась у нее над головой, увлекая вниз, в неизвестную, непостижимую бездну… Вода эта казалась черной и совсем спокойной, навевающей умиротворение… Сон повторялся из ночи в ночь, словно кто-то свыше пытался передать ей некое послание. «Ну конечно, — внезапно осенило Окити, — я умру под шум морских волн!»

Нахлынули приятные воспоминания детства и юности, когда она проводила много счастливых часов на берегу моря. «Как радовались мы с Наоко, играя у самой кромки воды! — с грустью вспоминала Окити. — А волны омывали наши ноги, и чайки громко кричали высоко у нас над головами». Морской берег стал для подружек убежищем, куда они скрывались всякий раз, когда хотели поделиться чем-то сокровенным или просто побыть вдали от многочисленных шумных семейств в домиках с картонными стенами и в комнатах, не имеющих замков.

А весной и летом 1855 года за ней начал ухаживать Цурумацу, все это было рядом с морем, и морской пейзаж и шум прибоя стали самыми приятными воспоминаниями об их романтических встречах. Ну а потом, когда в ее жизни все померкло, именно сюда, к морскому берегу, она прибегала, чтобы скрыться от людей и хотя бы на время забыть о своем позоре. Ведь она в глазах всех Тодзин Окити — «наложница иноземного дьявола»…

В те далекие годы ей не всегда удавалось выбраться к морю, где она любила проводить ночи в полном одиночестве. Ветер раздувал и путал волосы, а она плакала по своему жениху Цурумацу и в страхе думала о том, где он сейчас и кто рядом с ним. В такие ночи ей так нежеланно было возвращаться к Тоунсенду Харрису, партнеру по незаконной, безнравственной связи…

Да, ее любимое море и песок никогда не подводили, всегда утешали и успокаивали в трудные минуты. Видели ее и счастливой, в детстве и ранней юности, и в горести и печали — позже. Для нее вполне естественно пойти к морю, чтобы оно забрало ее из мира, где она больше не может жить. Она сделает это 25 марта, в день рождения своей любимой подруги Наоко. Вот и будет, умирая, вспоминать счастливые дни своей жизни — именно в этот день подругам частенько удавалось сбегать из дома и проводить время так, как хотелось.

За неделю до намеченной даты Окити начала старательно и очень серьезно готовиться к смерти. Она ощущала странную, неестественную легкость на сердце, чуть ли не веселье, словно ей предстояло какое-то радостное событие, наподобие свадьбы или рождения ребенка. Глаза ее затуманились печалью — она вспомнила два случая в своей жизни, когда головокружительная подготовка к радостному событию заканчивалась горем и слезами: это ее не-состоявшаяся свадьба с Цурумацу (а сколько смеха и веселья было в те дни!) и рождение последнего ребенка Наоко.

«Нет, нехорошо думать так, как будто мне предстоит готовиться к свадьбе или появлению на свет малыша, — резонно рассудила Окити. — Лучше буду считать, что собираюсь в далекое путешествие». Она наденет удивительной красоты кимоно, белое с золотым. То самое, которое в свое время должно было стать ее свадебным нарядом. Все эти годы Окити бережно хранила его на дне старого деревянного сундучка, с которым никогда не расставалась — перевозила его с места на место вместе с другими вещами, куда бы ни направлялась.

Сейчас Окити достала драгоценное кимоно из заветного сундучка и принялась медленно разглаживать пальцами золотые листья, тонкими нитями вплетенные в плотный белый сатин. Болезнь, конечно, иссушила ее тело — теперь кимоно не будет так красиво смотреться на ней, как прежде. Но это не имеет значения, главное, что ей наконец-то представился случай надеть его.

В тот день Окити долго и внимательно рассматривала свое отражение в грязном треснувшем зеркале. На нее глядела незнакомая стареющая женщина, с седыми волосами, впалыми щеками, обвислой желтой кожей и безжизненным взглядом усталых глаз. Она расплакалась от обиды и собственной беспомощности: превратилась в старуху… ничего в ней не осталось от былой красавицы, неизменно элегантной и грациозной, которой всегда завидовали женщины в Симоде. Окити поняла, что приняла верное решение: ждать дольше не имеет смысла.