Песнь Крови - Дин Андерссон

Неожиданно тварь отпустила ее запястья. Ялна всем своим существом чувствовала, как рабы Смерти сгрудились вокруг нее в пещере. Теперь дышать стало почти невозможно. А потом она услышала скрип полусгнивших мертвых мускулов. Девушка знала, что они склонились над ней, она чувствовала, как костистые пальцы прикоснулись к ее окровавленной коже, к рукам, лицу, грудям, поглаживая в извращенной, мертвецкой ласке. Когти царапали, непристойно лапали ее голое тело, беспомощное, разложенное на грязном каменном полу в кромешной тьме.

Ялна задыхалась, корчилась, мысленно ругалась, посылая проклятия на головы мертвецов, по щекам ее текли непрошеные слезы, и все же она сдерживала крик ужаса. И когда наконец один из рабов Смерти стал удовлетворять свое похотливое желание на глазах всех остальных, проникая в ее плоть, она уже больше не могла сдерживать кипевший в ее душе ужас.

— Во имя Песни Крови и Свободы! — закричала она во весь голос, теряя последние остатки разума, а потом уже просто кричала, и крику этому, казалось, не будет конца.

Нидхегг хищно улыбался под своей черной маской, когда отчаянный крик Ялны достиг его слуха. Мучения рабыни доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Теперь ему следовало заняться более насущными делами.

Направившись к коридору, ведущему к внешней комнате, он вступил на лестницу, даже не оглянувшись. Властитель оставил солдат, помогавших тащить рабыню, на посту у входа в черный туннель.

Когда король миновал портал, находившийся в конце лестницы, и исчез из поля зрения, Тирульф выругался, затем опустился на каменную скамейку. Он тяжело и надрывно вздохнул несколько раз, пытаясь успокоиться, и наконец дал волю прорвавшемуся наружу гневу.

— Что стряслось, Тирульф? — спросил его напарник хриплым шепотом, со страхом глядя вслед удалившемуся королю, боясь, что Нидхегг может показаться на лестнице в любой момент.

Тирульф снял свой боевой шлем и прислонился спиной к каменной кладке стены.

— Тебе не пришлось входить в эту проклятую комнату, — сказал он, обнимая себя руками за плечи, точно пытался согреться на лютом морозе. — Этот трупный смрад, этот холод…

— Постарайся держать себя в руках, воин! Ты что, хочешь, чтобы наш король сделал из тебя такую же мертвую тварь? Раба Смерти? Займи свой пост!

— Боги! — неожиданно выкрикнул Тирульф, обрушивая сжатый кулак на каменную поверхность скамьи. — Ни одна женщина не заслуживает таких страданий! И ни один мужчина не достоин такой участи, как те мертвецы в черной комнате!

— Тогда почему бы тебе просто не подойти к нашему королю и не попросить освободить эту женщину? И почему заодно не попросить его позволить рабам Смерти навеки успокоиться и стать смиренными мертвецами, как все остальные? Я уверен, он с удовольствием выполнит все твои желания, если, конечно, ты объяснишь ему свои чувства.

Тирульф сердито посмотрел на напарника и отрицательно покачал головой.

— Она была так прекрасна. Сказала, что ее зовут Ялна…

— Вернись на свой пост, Тирульф, или мы оба поплатимся за это.

Тирульф кивнул:

— Да. Но я вот думаю, неужели этот запах мертвечины никогда больше не оставит меня? А кости больше никогда не согреются?

Он вытер глаза, провел пальцами по светлым волосам, снова надел боевой шлем и поднялся на ноги. Он вернулся на свой пост у входа в туннель, стараясь выбросить из надоедливой памяти все, что ему довелось сегодня увидеть в проклятой комнате, пытаясь забыть прекрасную рабыню по имени Ялна и сомневаясь, что сможет когда-нибудь сделать это.

Властитель решительным шагом вошел в тронную залу, не обращая внимания на толпившихся в огромном сводчатом помещении придворных. Черные мраморные стены, испещренные многочисленными рунами заклинаний власти, ярко переливались в тусклых отсветах факелов, вмонтированных в стены. Нидхегг шел прямо к своему трону, вырезанному из черного мрамора.

Король сел на холодную поверхность хорошо отполированного трона. Невидящим взглядом он обвел склонившихся в низком поклоне придворных. Сознание Нидхегга скользило в пространстве далеко за пределами высоких стен Ностранда, туда, откуда должна была явиться Песнь Крови. При помощи своих чар колдун пытался почувствовать ауру Тьмы, витавшую над ней, но тщетно. Он недовольно нахмурился.

Ни один из демонов Плоти или воскрешенных им хищников не явился к нему с воительницей богини Хель. Нидхегг только надеялся, что никто из них не решился убить ее без его ведома. Хотя именно это и могло произойти. Другого объяснения он не находил. Если бы она осталась жива, то где бы ни находилась, он обязательно ощутил бы ее присутствие за пределами Ностранда.

Властитель знал, что она вплотную приблизилась к горам. Нора Двалина пересекала горы, проходя через их недра. Только если она вступила во владения карликов, то их магия могла защитить ее от его проникновения. Но Песнь Крови вряд ли бы решилась спуститься в Нору и пройти через владения карликов, если только…

Да, конечно, решил он вдруг, могло случиться, что карлики приняли ее в качестве союзницы и разрешили пройти через свои владения и даже, вероятно, попытались ей помочь каким-либо образом. Теперь ему следовало остерегаться такого противостояния, хотя он был уверен, что если дело дойдет до открытого столкновения, то магия карликов не сравнится с его колдовскими чарами.

В мертвенной тишине залы проскрежетал голос властителя, отдавшего приказ. Один из трех гонцов, стоявших у трона, склонился в низком поклоне и помчался прочь разыскивать командующего армией короля, чтобы призвать его в тронную залу.

Ожидая, когда перед ним предстанет генерал Ковна, Нидхегг откинулся на спинку трона и велел себе расслабиться. Хотя он и получил ни с чем не сравнимое удовольствие, пытая молодую рабыню, но все же то время, что она у него отняла, и ее нежелание говорить о дальнейших планах воительницы Хель зародили в его душе гнев и тревогу. Он сидел и размышлял об ее отчаянных криках и о том, как ее, еще живую, сейчас насилует несметное множество полуразложившихся тел, заживо погребая под грудами гнилых костей. Он тихо посмеивался самому себе, и те, кто стоял поближе к трону, слышали этот звук, но ни один из них не решился отреагировать на него и вызвать неудовольствие властителя.

Один из придворных осторожно приблизился к трону и поклонился. Он уже открыл было рот, чтобы заговорить с королем, но взмах руки, затянутой в черную перчатку, оборвал так и не начавшуюся речь. Придворный решил, что для него будет лучше ретироваться, пока Нидхегг не проявил своего явного неудовольствия, и он стал медленно пятиться прочь от трона, все еще униженно кланяясь, даже ниже, чем раньше, не жалея спины.