На льду - Камилла Гребе

В ванной жарко и влажно. Я рисую на глазах жирные черные стрелки и разглядываю свое новое лицо в зеркале.

Эммы больше нет. Она умерла или сбежала, устав вечно быть жертвой. Девушка в зеркале совсем другой человек. Это даже забавно. Ведь именно Йеспер сделал меня такой. Его предательство вынудило меня измениться. Я была гусеницей, а он – моей природой.

И вот я стою здесь.

Я собираю рюкзак. Только самое необходимое. Шерстяной комбинезон, теплые вязаные носки, которые тетя Агнета подарила мне в последнее Рождество перед смертью, папин бинокль, большой нож с кривой ручкой, доставшийся папе от дедушки-моряка.

Я нажимаю кнопку «прочитать сообщения» на автоответчике. Сообщение только одно. От полиции. Они хотят пригласить меня на беседу по поводу обручального кольца. Слово «беседа» звучит издевательски, потому что они вовсе не собираются беседовать со мной на приятные темы вроде отпуска или ситуации с жильем в городе. Почему сразу не сказать «допрос»?

Превратиться или умереть.

Я иду к кухонному окну, открываю его и смотрю вниз. В кухню врывается ледяной ветер со снегом. Снежинки опускаются мне на кожу и тут же тают. Где-то там внизу пропал Сигге. Я так его и не нашла. Я беру мобильный, вытягиваю руку в окно и разжимаю пальцы. Через секунду снизу раздается хлопок. Телефон мне больше не нужен.

– …Какого типа спальный мешок? Рассчитанный на какую температуру?

Внезапно я теряюсь и не знаю, что мне ответить. Не могу же я сказать правду. Продавщица странно смотрит на меня, но, может, все дело в моей стрижке или экстремальном макияже? Или мне это только кажется? Половина населения Швеции выглядит не лучше. Она просто делает свою работу.

– Такой, чтобы можно было спать на улице в это время года, – отвечаю я в момент внезапного озарения и тереблю рану на руке, полученную в доме Йеспера.

– Мм, – думает девушка со светлым хвостиком и идет к полке у окна.

Рядом с рюкзаками и ледорубами лежат спальные мешки.

– Я бы рекомендовала вот этот, – отвечает она, показывая на желтый мешок. – Синтетический материал хорошо борется с влагой. Он держит тепло при температуре до минус десяти градусов, но все равно нужно тепло одеться, не забыв про шапку.

Я с умным видом киваю.

– Я беру.

– Еще что-нибудь?

– Да, минуточку.

Я достаю список и зачитываю. Через десять минут выхожу на улицу без пары тысяч крон. Денег больше нет. Осталась только пара сотен на еду и аренду автомобиля.

Снегопад поменял характер. Вместо твердых колючих кристаллов теперь падают крупные белые хлопья. Уже вечер, город окутан серо-синим туманом, зажигаются фонари.

Тяжелые пакеты оттягивают руки, но все равно я чувствую себя сильной и свободной. Я знаю, что нужно делать, и это дает мне ощущение уверенности. Я захожу в супермаркет и покупаю еду. Со всеми этими авоськами и растрепанными волосами я похожа на бомжа, но никто не обращает на меня внимания. Может, я стала невидимой, как Фродо, когда тот завладел волшебным кольцом.

В прокате автомобилей меня никто не узнает. Это мне на руку. Не глядя на мои пакеты, прыщавый юноша Петер – так написано у него на табличке, как будто мы с ним на ты, – заносит мои данные в компьютер.

– На сколько вы берете машину?

– На сутки, – отвечаю я не задумываясь, хотя ничего еще не решила. Но денег у меня хватит только на сутки. Он протягивает мне ключи.

– Найдете сами?

– Найду.

У меня ощущение, что я еду к себе домой. Каждый перекресток, каждый поворот мне знаком. Даже в темноте я легко нахожу дорогу. Машину оставляю в трех кварталах. Глупо было бы парковаться рядом с домом Йеспера. Не стоит привлекать к себе внимание.

Я выхожу из машины и иду. Но не к дому Йеспера. Я иду к заброшенному дому на холме. Темный и одинокий, он торчит из снега, как потерпевший крушение корабль. По свежевыпавшему снегу я подхожу к домику для игр в саду. В снегу остаются следы, но скоро их засыпет снегом, и никто не узнает, что я здесь была.

Проникнуть в домик не составляет труда. Ключ лежит под горшком с пластиковой пеларгонией. Даже фонарик не пришлось включать. Странно видеть цветущую пеларгонию в снегу, хотя я и знаю, что она пластиковая. Все равно смотрится странно. Мозг не принимает такую реальность. Слишком противоречивое сочетание – десятисантиметровый слой снега и нежный розовый цветок. Точно так же мозг отказывался принимать реальность, в которой Йеспер целовал брюнетку.

В домике темно и пахнет плесенью. Мне приходится подвинуть садовые стулья, чтобы разместить все свои пакеты. Руки ноют от напряжения. И я вся вспотела, хотя на улице ниже нуля.

Я осторожно разворачиваю желтый мешок на старом продавленном диване. Еду ставлю на столик в углу, а остальные вещи запихиваю под гриль. Потом сажусь на диван с биноклем в руках и смотрю в окно, но из-за снегопада ничего не видно.

Я откидываюсь на спинку дивана, закрываю глаза. Что-то рвется из глубин моего подсознания наружу, хочет напомнить о себе. Что-то очень важное.

И я вспоминаю.

Мы с Йеспером стоим в переполненном автобусе. Краем глаза я вижу улыбку на его лице. Мы делаем вид, что не знакомы. Это такая игра. Стоим рядом, словно незнакомцы, но я знаю, что сейчас он украдкой начнет гладить меня по бедру. А я не должна показывать виду, что что-то происходит. Должна оставаться невозмутимой.

Затем он запустит руку мне под юбку или кофту и коснется обнаженной кожи. Только легкое прикосновение, никакого лапания, словно это произошло случайно. Я придвинусь ближе, раздвину ноги, чтобы ему было удобнее ласкать меня. Он крепко прижмется ко мне, чтобы я почувствовала, как он возбужден. Там, посреди набитого автобуса, мы будем незнакомцами, которых объединяет только одно – страсть.

Я украдкой смотрю на него, делая вид, что на самом деле смотрю в окно, чтобы знать, где мы проезжаем. Если бы наши взгляды встретились, он сделал бы вид, что ничего не заметил. Его лицо осталось бы столь же бесстрастным, как и мое.

Но на этот раз нам помешали. В тот момент, как его рука коснулась моего бедра, раздался мужской голос:

– Йеспер, черт побери! Сто лет тебя не видел.

Я почувствовала, как он напрягся и стремительно убрал руку.

– Привет. Как дела?

К нам протиснулся сквозь толпу мужчина лет сорока в костюме и встал перед Йеспером. Я почувствовала, как Йеспер отодвинулся от меня, и поняла, что ни в коем случае не должна показать, что мы с Йеспером знаем друг друга. Это была его вторая жизнь. Настоящая жизнь, в которой были его друзья, его работа, его прошлое и будущее. У нас с Йеспером было только настоящее.

– Очень хорошо… и если сравнивать с Австрией, то там, конечно, дороже, но оно того стоит. Я не знаю, как тебе, но мне все эти чартеры осточертели. Мне нужен сервис высшего уровня, а в Сан-Антоне этого ты не найдешь. Так уж обстоят дела. И потом еще еда. Французы умеют готовить.

Знакомый Йеспера продолжал болтать о горных лыжах, звездных ресторанах и интрижках с массажистками, одетыми в юбки, подбитые кроличьим мехом.

– А вы? Где вы провели отпуск?

Мне холодно. Ноги дрожат. Я роюсь в поисках термоса с остатками горячего кофе. Лунный свет проникает в пыльные окна, но все равно в домике темно, и я умудряюсь опрокинуть пакет с киселем.

Он сказал «вы». Он спросил, не где Йеспер провел отпуск, а где «они» провели отпуск. Почему я только сейчас об этом вспомнила? Почему тогда я не поняла, насколько это важно? Конечно, «вы» могло относиться к Йесперу и его друзьям или коллегам, к кому угодно. Но теперь-то я знаю, что это не так. «Вы» относилось к брюнетке.

К брюнетке, ради которой Йеспер меня оставил и превратил мою жизнь в ад.

Поколебавшись пару секунд, я поднимаюсь, подхожу к окну и протираю стекла рукавом куртки. Снег перестал. Перед окном залитый лунным светом лежит заснеженный сад.

Снежным покрывалом укутаны кусты и деревья. Передо мной дом Йеспера с освещенными окнами. Он выглядит как домики в рекламе горнолыжных поездок, которые Йеспер обсуждал с мужчиной в автобусе.

Я вижу их в окне. Они ужинают в кухне. И от этой семейной идиллии в объективе бинокля у меня волосы встают дыбом.

Йеспер сидит спиной ко мне. Брюнетка напротив него. Она в футболке и что-то обсуждает с Йеспером, активно жестикулируя и наклоняясь вперед. Одновременно она подцепляет вилкой что-то, похожее на мясо. Рядом с ней светловолосая девочка лет шести. Наверно, ее дочь. От этой картины мне становится плохо, а в груди появляется такая тяжесть, что сердце, кажется, сейчас лопнет.

Ханне

Гунилла накидывает мне плед на плечи и ставит чайник. Говорит, что я прежде всего, должна думать о себе.

– Если он любит тебя, а ты его, то зачем упрямиться и рвать эти отношения?

– Но я же больна.

– Не говори ерунды. Кто знает, когда тебе станет хуже? Может, через несколько лет. И что, сидеть и ждать? Со мной и Фридой? Ты должна жить полной жизнью! Иначе какой тогда в этом смысл? Не обязательно было уходить от Уве.