Пляшущий ангел - Леонид Овтин

Дмитрий Сергеевич смущенно хохотнул: «Надо ж, честь какая! Не ожидал!», и уселся рядом с шофером.

– Ясный пень, не ожидал, думальщик фигов. – Тихо, почти шепотом, проговорил водитель большой машины, трогая рычаг коробки передач.

Дмитрий Сергеевич этих слов не слышал – не столько потому что они были еле слышны, сколько потому, что пребывал в состоянии легкой эйфории – от слов «дорогой Дмитрий Сергеевич».

Эта легкая эйфория немного развеяла его подавленное состояние, но не надолго.

Выехав на шоссе, шофер включил пятую передачу. Грым, заметив это, сказал: – Сильно не разгоняйся. У леса остановишь.

– Есть, товарищ депутат. – Водитель снова улыбнулся во весь рот, козырнул. – Остановим возле леса. А что, вы, Дмитрий Сергеевич, на охоту собрались?

– Нет.

– Я и смотрю – ружья с собой у тебя нету… – Шофер выжидающе посмотрел на депутата и, поняв, что тот пребывает в грусти и не собирается ему отвечать, сам сделался грустным.

Останавливая автомобиль у леса, водитель улыбнулся Грыму: – Приказ выполнен, товарищ…

– Хорош выеживаться! Ты чем лучше?! – неожиданно выкрикнул депутат, резко поворачивая лицо к шоферу, который вмиг превратился в испуганного неврастеника. Он вдавился в спинку кресла и, нервно сжав губы, буравил лобовое стекло выпученными глазами.

Что случилось с этим депутатом?!.. Вроде бы не похож на выживающего из ума!.. Сидел тихенько, мирно, казался вполне уравновешенным, слегка помятым жизнью, человеком, а теперь – человек-оборотень в самый момент приступа ликантропии! Глаза горят, рот оскален… Нет, политика все-таки дело нервное, и не такое легкое, как многим кажется…

Мысленно говоря эти слова, водитель не спускал глаз с Дмитрия Сергеевича, который уже вышел из машины и направлялся к лесным зарослям.

– Вас подождать? – Крикнул шофер из автомобиля.

Грым, будто не слыша вопроса, продолжал идти. Когда он переступил черту леса, водитель отрешенно махнул рукой и, надавив педаль газа, умчался прочь.

Войдя в лес, Грым услышал легкий треск. Он тревожно оглянулся по сторонам и заметил неподалеку муравейник. Подойдя поближе к муравейнику, он присел на корточки и долго смотрел на него. К муравейнику у него не было абсолютно никакого интереса. Он повел себя так – потому, что вместе с этим едва слышимым хрустом в его сознании всплыл самый позорный и низкий фрагмент его жизни – тот самый, из-за которого он не может смотреть в глаза Егору Быковскому.

Созерцание снующих муравьев немного успокоило его. В надежде, что скоро он успокоится полностью, Дмитрий Сергеевич встал и двинулся вглубь леса.

Стараясь вспоминать самые приятные моменты из жизни, Грым медленно шел вглубь леса, беспечно оглядывая елки и сосны. Но успокоение почему-то не приходило. Мятущаяся душа молодого политика все подстрекала сознание воспроизводить самые неблагоприятные и дурные фрагменты из жизни.

Он противился воле нетрезвой души, но все же не мог ей не повиноваться. В уме автономно возник образ Нади-Грэтхен, стоящей на крыше пятиэтажки и нервно выкрикивающей: «Я его видела!»

Потом в уме всплыл образ Егора Быковского, – не того Егора, которого он видел неделю назад, а того Егора, которого он видел десять лет назад – крепкого, волевого, сурового, холодного, и мудрого. Егор, одетый в костюм – точь-в-точь такой, в котором был тогда, в кабинете у Николая Юганова, стоял у могилы Нади-Грэтхен, и, застегивая «молнию» куртки Дмитрия, холодно говорил ему: «Ты иди, Сергеич…»

В надежде заглушить разыгравшееся воображение, Грым вынул мобильный телефон и набрал номер Хлоанны. Женщина ответила сразу: – Алло…

– Алло… Хлоанна, привет…

– Саша?..

– Нет.

– Андрюшка?..

– Нет. Дима.

– Какой?

Бросив ругательство, рифмующееся со словом «какой», Грым сбросил связь и швырнул телефон на траву. Посидев минуту на корточках, нервно массируя загривок, он подобрал телефон, и спрятал его в чехол на ремне джинсов. Затем он присел на корточки, привалившись спиной к березе и спрятав лицо в руках, скрещенных на коленях. И так сидел – пока ему не позвонил Василий Валерьевич.

– Дмитрий Сергеевич! – Голос «внештатного» начальника Грыма был грозным, как никогда прежде. – Я тебе что говорил?..

– Ноги в руки и ко мне. – Безжизненным голосом ответил Дмитрий Сергеевич, тупо глядя на траву под ногами. – Полчаса на все про все.

– Уже прошло, Дмитрий Сергеевич, полтора часа!.. Если через десять минут тебя у меня не будет – считай, что ты уже не политик! Даже не депутат!

Грым перевел дыхание, устремил поникший взгляд к небу, и, резко вдохнув носом воздух, крикнул в трубку: – Ну и не надо! Не надо!

– Не надо? – Совершенно спокойно спросил Василий Валерьевич. Но его подопечный его слов уже не слышал. Он, разъяренный, с бешеными глазами, нервно сновал возле дерева, нашептывая непечатные ругательства. Потом с размаху бросил мобильный телефон о сосну. Телефон потрескался, но не разлетелся вдребезги. Это еще больше вывело из себя депутата. Он с криком втоптал телефон в землю и долго-долго топтал по этому месту, пока силы его не иссякли. Впрочем, иссякли силы левой ноги. Нетрезвое сознание, вконец опьяневшее от заявления Валерьича, обнаружило силы в левой ноге и заставило эту ногу нанести сокрушительный удар по сухой сосне. Сосна ответила слабым хрустящим стоном. Снова в уме Дмитрия возникла Надежда Гертман, оборачивающаяся к нему, и еще не успевшая удивиться, увидев его с осколком кирпича в руке.

Грым приложил ладони к ноющим вискам, и, сделав три размеренных вдоха-выдоха, присел на корточки, привалившись к обрубку сосны. Посидев так минут пять, он встал и, заставляя себя размеренно дышать, направился к шоссе.

Выйдя на шоссе, он поймал первую попавшуюся иномарку, без спроса сел на пассажирское сиденье и, сунув водителю помятую купюру, скомандовал: – Улица Маяковского, семь, дробь два.

– Угу. – Ответил водитель, подозрительно разглядывая купюру.

Попросив шофера остановить машину у ларька с цветами, Дмитрий вышел. Через минуту он вернулся, с корзиной пышных роз в руках.

– К девушке едете? – Поинтересовался – не столько для себя, сколько просто ради формальности, шофер.

– Что-то вроде того.

Остановив машину у нужного дома, водитель с улыбкой сказал Дмитрию: – Приятного вам времяпрепровождения с чем-то вроде того.

– Это я – что-то вроде того. – С удрученной улыбкой ответил Грым. – Спасибо.

Проводив взглядом уезжающую иномарку, Дмитрий Сергеевич уселся на лавочку возле подъезда. Он сидел так с полчаса, понурив голову, глядя безжизненными глазами себе под ноги, флегматично поигрывая красными бутонами роз. Потом подошел к двери подъезда и набрал на табло домофона первое пришедшее на ум число.

– Кто? – Ответил сиплый голос из динамика домофона.

– Я к Ларисе…

– Ей и звони!

– Я ей звонил – не отвечает…

– Значит, нет дома!

– Есть, просто домофон у нее отключен. Ей надо в дверь позвонить… Пожалуйста…

На счастье Грыма, раздался разрешающий сигнал. Он вошел в подъезд и бегом поднялся к квартире Лары. Нажав на звонок, он прислонил корзину с цветами к глазку двери. Дверь сразу же открылась. Из нее выглянула Лара. На ней был простой домашний халат, под которым угадывались упругие бедра, осиная талия и пышная грудь, и сандалии – нечто среднее между сабо и какими-то диковинными лаптями, с деревянными подошвами и лыковыми лямками.

– Лариса, возьми, пожалуйста. – Дмитрий Сергеевич с благоговейной улыбкой протянул женщине корзину с розами.

На лице Ларисы появилась томная улыбка, глаза недоверчиво сузились: – Хм… К чему бы это?..

– Возьми, пожалуйста. Просто возьми.

Лариса взяла корзину, но ее глаза по-прежнему лукаво глядели на Грыма.

– Букет от чиновника… Это интересно…

– Я уже не чиновник.

– Не чиновник? – Лариса в очередной раз томно улыбнулась, но в глазах ее на этот раз была тень легкого презрения. – А кто ж ты теперь?

Это демонстративное безразличие и наглость спровоцировали Грыма повести себя точно также как при расставании с водителем внедорожника. Он в дикой ярости, с оскаленным ртом и выпученными глазами, схватился за дверь. При этом из его горла вырвался глухой устрашающий горловой звук, отдаленно напоминающий рычание льва. Лариса, выронив корзину с розами, схватила двумя руками за ручку двери и резко потянула ее на себя. Закрыв дверь, она щелкнула затвор замка и шумно перевела дух: борьба была тяжелой – не столько физически, сколько морально.

Когда Лара захлопнула дверь, Грым, изнемогая от предельной злости, хлопнул ладонью по стене и побежал вниз по лестнице. Выйдя из дома, он поймал такси, на котором доехал домой.

Дома он застал мать. Она была в деловом костюме и куда-то торопилась, на ходу одевая плащ и проглядывая содержимое сумочки.

– Мама, ты куда-то собираешься?

– Да. Я продаю промтоварный отдел «Фионы». Сегодня встреча.

– Мам, у меня проблемы… Я уже ни депутат…