Начало самодержавия в России - Даниил Альшиц

По вопросу, чьей рукой были нанесены на листы летописи скорописные приписки, типичную точку зрения наших оппонентов высказывает С. О. Шмидт. «Иван Грозный, — пишет исследователь, — наиболее вероятный автор или соавтор вставок в летописный текст и даже многих мелких редакционных замечаний, и это убедительно показано в исследованиях Д. Н. Альшица. Но принимать летописную правку за собственноручную правку царя, за его автограф, нет серьезных оснований».[38]

Посмотрим, каковы соображения, обосновывающие подобные сомнения.

Одно из них состоит в том, что царь вряд ли обладал «профессиональными» навыками редактора. Что в этом суждении верно, так это кавычки, поставленные к слову «профессиональные». В самом деле, кто из сановных лиц, ответственных за составление официальной летописи, обладал «профессиональными навыками редактора»? Митрополит Макарий? Дипломат Висковатый? Да и какие «навыки редактора» проявил автор приписок на листах Лицевого свода? Умение грамотно писать, заполнять свободные места на листах, давать указания, педантично уличать своих подчиненных в ошибках… Последнее, если учитывать, что многие ошибки текста остались неисправленными, не навык редактора, а свойство характера, вполне присущее Ивану Грозному. Более того, ошибки, повторы и тому подобные огрехи самого автора приписок свидетельствуют как раз об отсутствии у него «профессиональных» навыков редактора, а также о полном отсутствии у него чувства какой бы то ни было ответственности перед кем-либо. Такую «безответственность» навряд ли мог позволить себе кто-нибудь из царских подчиненных, хорошо знавших, что царь лично и активно вмешивается в процесс создания летописи. Дотошность и скрупулезность необычайно характерны для Грозного как для писателя. Любой написанный им текст создает впечатление, что автор сидел обложенный книгами, тщательно выписывал и сверял бесчисленные цитаты. Мы видим его углубленным в сложные генеалогические изыскания при разборе местнических дел, корпящим над архивными делами…

А вот и еще один аргумент, приводимый в пользу того, что Грозный будто бы не мог собственноручно делать пометы на летописных листах. Он состоит в следующем. С конца 1570-х гг., утверждает С. О. Шмидт, Ивану Грозному физически было трудно делать пометы на рукописях столь большого формата, как Лицевые своды. Думается, что этот аргумент и вовсе нельзя считать убедительным.

Во-первых, как известно, приписки делались не на рукописях большого формата, а на отдельных, еще не переплетенных листах. (Кстати сказать, неясно, почему трудно делать пометы на рукописи любого формата, если она лежит на пюпитре)? А во-вторых, как мы видели, и не надо «заставлять» заниматься правкой летописи больного, умирающего царя. Его и нужно оставить за этой работой в 60-х гг., когда он был полон сил, энергии и активной ненависти к своим врагам.

Главное сомнение по поводу того, что царь делал приписки собственноручно, фактически сводится к тому, что Грозный был царем. С таким же успехом можно удивляться тому, что Петр I собственноручно вытачивал детали на токарном станке, что Екатерина II самолично написала шесть томов Российской истории, собирая и изучая для этой цели многочисленные исторические источники. Что касается Грозного, — он был человек пишущий, любивший писать и много писавший.

С. О. Шмидт в конечном счете приходит к такому заключению о своих выводах: «Автор сам сознает неравнопрочность отдельных частей его конструкции. Многие положения данной работы в той или иной степени гипотетичны».

Памятник, который Иван Грозный замыслил воздвигнуть себе, или, вернее сказать, задуманному им делу создания единого и могучего самодержавного Московского царства, ему достроить не удалось. И не по той элементарной причине, что в самый разгар работ «главный архитектор» вдруг скончался. Дело, как нам представляется, в другом.

Грандиозное сооружение Грозного и не могло быть завершено, как не могла быть достроена «до самого неба» Вавилонская башня.

Идея возвеличения самодержавной монархии в качестве венца и конечной вершины исторического развития, как известно, не Грозным порождена и не на нем окончила свое существование.

Апология монархической формы правления всегда была предельно далека от истинного понимания социальной и политической сути монархической власти. Великий философ XIX в., основоположник диалектического метода в изучении исторических событий Гегель, объявив прусскую монархию вершиной и конечным результатом развития «мирового духа», оказался ничуть не ближе к истине, чем русский самодержец XVI в. — метафизик и мистик по своим философским воззрениям Иван Васильевич Грозный.

Претензии монархических правителей, хотя бы самых законных, на признание их власти высшей и наиболее совершенной формой политического правления, по сути дела являются не чем иным, как высшей формой самозванства.

Ивану Грозному довелось при жизни испытать всю непрочность своей идеи о венчающем, завершающем историю характере установленного им «самодержавства». Он успел убедиться, что история не прекратила своего течения. Более того, ее бурный поток устремился отнюдь не по тому руслу, по которому его хотел направить «царь и государь всея Руси по божьему велению, а не по многомятежному человеческому хотению» Иван IV. Стоило ему одолеть одних своих «изменников» и «недоброхотов», как словно из-под земли вырастали новые их когорты и легионы. Стоило ему, например, принять венец самодержавного даря и подавить «старых» родовитых бояр, как свои же соратники и «советники», набравшие силу, стали «снимать с него власть» и «государиться» сами. Только разгромил он с помощью опричнины этих врагов, как появились новые из числа самих опричников. Вот и приходилось снова и снова перестраивать верхний этаж огромной идеологической пирамиды — последний том Лицевого летописного свода. При этом становилось все более очевидным, что завершить задуманный памятник великим успехам и славным делам удастся не скоро. Едва успел царь, потратив много труда и сил. возвеличить в царской летописи свою победу над Казанским ханством, как случилось страшное поражение от «бессермейского» крымского хана, завершившееся сожжением Москвы. Настала полоса поражений в Ливонии. Нищала и приходила в запустение страна.

Возможно, что мысль о завершении последнего тома Лицевого летописного свода и продолжала жить в намерениях Ивана Грозного. Но история давала все меньше и меньше материала для рассказов о внутренних и внешних победах, успехах, о процветании царской державы. Вспомним, что последними словами последней по времени появления приписки царя на листах Лицевого свода были такие: «И оттоле бысть… в боярах смута и мятеж, а государству почала быть во всем скудость». От такого печального признания, хотя и взваливавшего вину на «бояр», было надо думать, не просто, если не невозможно, перейти к другим, более радужным повествованиям. Вот в чем действительно серьезная причина того, что создание грандиозного летописного свода, памятника, возвеличивающего успехи царствования Грозного, остановилось.

Заключение

Установление в России XVI в. самодержавия было подготовлено всем ходом предшествующей русской истории и соответствовало уровню развития производительных сил (характер и уровень сельскохозяйственного производства, характер и уровень развития городов).

Победа самодержавия над силами, препятствовавшими его установлению, готовилась тщательно и исподволь. Огромное значение придавалось идеологическому обоснованию перехода к единовластию. Помимо собственных публицистических произведений царя, ярко и страстно отстаивающих идею самодержавия, большую роль сыграли и другие историко-публицистические произведения того времени, созданные для того, чтобы на историческом материале доказать исконность самодержавия на Руси и несравненное его преимущество перед всеми другими видами государственного устройства.

В предшествующей историографии период Избранной рады — правительства политического компромисса конца 40—50-х гг. XVI в. обычно рассматривался как противостоящий во всех отношениях опричнине. Однако уже в тот период создавались предпосылки перехода к реальному самодержавию. Многие реформы и установления правительства Адашева и Сильвестра, направленные на укрепление централизованного монархического государства, объективно вели к опричнине. Верхушечному политическому перевороту, каким явился переход к самовластию Ивана IV, предшествовала длительная практическая подготовка.

Поставив Боярскую думу и синклит церковных иерархов между угрозой нападения своего особого (опричного) войска и угрозой выступления московского посада, Грозный добился полной их капитуляции, скрепленной соответствующими приговорами. «Государева воля» была признана единственным источником власти и права, единственным источником определения внутренней и внешней политики.