Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

Секретарь продолжал лежать, потом застонал, и Шварц ощутил возвращение Прикосновения Разума. Молча, почти со страхом, он позволил ему набрать силу, затем заговорил с ним. То была речь молчаливая, без слов, из природы тех, что вы обращаете к своей руке, когда хотите, чтобы она двинулась, речь настолько молчаливая, что вы сами себе не отдаете в ней отчета.

Но двинулась не рука Шварца — это была рука секретаря. Землянин из прошлого посмотрел на присутствующих с безумной улыбкой, но внимание тех было приковано к Вялкису, который полулежал с поднятой головой и рука которого двигалась под сильным углом.

Шварц приступил к заданию.

Секретарь неуклюже поднялся, неуверенно покачался и выпрямился. А потом, удивленно и неохотно, затанцевал.

Танец его был лишен ритма и красоты, но все, в том числе и Шварц, который следил за его телом и Разумом, глядели на него с благоговением. Ибо в это мгновение тело секретаря находилось под полным контролем чужого Разума, с которым он сам не имел ничего общего.

Медленно и осторожно Шент приблизился к роботоподобному секретарю и не без страха протянул ему руку. На раскрытой ладони лежал бластер.

— Пусть он возьмет его, Шварц, — сказал Шент.

Рука Вялкиса потянулась и неуклюже взяла бластер. На мгновение в его глазах зажегся яркий плотоядный огонь, но он тут же потух. Медленно-медленно бластер был помещен на прежнее место у пояса, и рука упала.

Раздался смех Шварца.

— Он едва не ушел, — сказал Шварц. Лицо его при этом было белым.

— Ну, как? Вы можете его держать?

— Он боролся, как дьявол. Но это не так страшно, как раньше.

— Потому, что вы знаете, что делать, — сказал Шент с уверенностью, которой не испытывал. — Теперь передавайте ему приказы. Не пытайтесь его держать. Просто делайте вид, что вы его держите.

Вмешался Алварден:

— Вы можете заставить его говорить?

Последовала пауза, после которой раздался тихий стон секретаря. Еще одна пауза, потом стон.

— Это все, — пожаловался Шварц.

— Но почему не получается? — спросила Пола. Вид у нее был обеспокоенный.

Шварц пожал плечами.

— Здесь дело в некоем очень важном и очень сложном мускуле. Это не то, что действие ног. Ничего, Шварц, мы можем поправить дело.

Воспоминание о последующих двух часах было различным у тех, кто переживал эту странную одиссею. Для доктора Шента, например, главным стала та удивительная быстрота, с какой исчезли все его страхи, оставив место лишь бесконечной и беспомощной симпатии к внутренней борьбе Шварца.

Охранники, стоявшие у двери, немедленно отсалютовали при появлении секретаря — его зеленое одеяние являлось для них символом абсолютной власти. Секретарь ответил на приветствие небрежным равнодушным жестом.

Они прошли мимо охраны.

Лишь когда они оставили позади большой холл, Алварден начал сознавать безумие происходящего. Огромная, невообразимая опасность, грозящая Галактике, и слабый призрак спасения, возможно, всего лишь выдумка. Но даже тогда Алварден чувствовал, что тонет в глазах Полы. Несмотря на ускользавшую от него жизнь, рушившееся на его глазах будущее, вечную недоступность идеально прекрасного, никто и никогда еще не казался ему таким безгранично и вечно желанным.

Она была венцом его воспоминаний о том времени. Всего лишь девушка…

А для Полы солнечная ясность утра вернулась вместе с обращенным к ней лицом Алвардена. Она улыбнулась и ощутила присутствие его сильной руки, опершись на которую было так легко отдыхать. И это стало главным ее воспоминанием.

Шварц был весь мокрый от усилий. Извилистая дорога, через которую они прошли, была позади.

Шварц один знал истинную цену этому. В контролируемом им Разуме врага он мог ощутить невыносимое унижение, задыхающуюся ненависть, ужасные планы мщения. Ему нужно было обыскивать этот Разум в поисках информации, которая должна была им помочь: и обшаривая его, он получил верные сведения о том решительном мщении, что должно было обрушиться на них, ослабь он хоть на мгновение свой контроль.

И не раз впоследствии в бледные предрассветные часы он снова и снова направлял ноги безумца по охраняемой врагами дороге.

Когда они достигли наземной машины, Шварц выдохнул несколько слов. Он не осмелился расслабляться до такой степени, чтобы у него получилось связное предложение. Фразы были отрывистыми и короткими:

— Не могу… управлять машиной… но могу заставить его управлять… сложно… нельзя…

Шент успокоил его понимающей улыбкой. Он не осмелился коснуться его или заговорить с ним обычным путем, не осмелился даже на секунду отвлечь Разум Шварца.

Он прошептал:

— Усадите его на заднее сиденье. Я поведу машину. Я умею. Только заставьте его сидеть спокойно, а я возьму бластер.

У секретаря была наземная машина специальной конструкции. Она привлекала внимание. Ее зеленые фары поворачивались то налево, то направо, и свет то тускнел, то вспыхивал изумрудным огнем. Люди останавливались и смотрели на нее. Все машины с удивительной торопливостью освобождали ей дорогу.

Будь машина менее заметной, не привлекай она к себе такого внимания, случайный прохожий мог бы заметить бледного неподвижного Древнего на заднем сиденье… мог бы удивиться… мог бы даже заподозрить неладное.

Но они замечали только машину, а время шло…

У сияющих хромом ворот, поражающих своим великолепием, им загородил дорогу солдат. Его силовой автомат был направлен горизонтально в предупредительном жесте. И машина остановилась.

Алварден высунулся из окна.

— Я гражданин Империи, солдат. Мне нужно видеть командира.

— Прошу ваше удостоверение, сэр.

— Его у меня отобрали. Я Бел Алварден из Баронна, Сириус. Я выполняю поручение Прокуратора и очень тороплюсь.

Солдат поднес руку ко рту и тихо заговорил в передатчик. Некоторое время он ждал ответа, потом опустил автомат и отступил в сторону. Ворота медленно отворились.

Глава 19

Почти у края

Последующие часы были наполнены суматохой как в форте Дибурри, так и за его пределами. Более того, возможно, и в самой Чике.

Был полдень, когда Верховный Министр запросил через соединительную волну секретаря, и поиски последнего не дали результатов. Верховный Министр был недоволен. Чиновники из исправительного дома взволновались.

Последовали расспросы, и стража, стоящая у двери комнаты собраний, заявила, что секретарь ушел с пленниками утром в десять тридцать… Нет, никаких инструкций он не оставил. Куда он направился, они сказать не могут, спрашивать об этом было, конечно, не их дело.