Корсары Таврики - Александра Девиль

Они обогнули базарную площадь, проследовали вдоль бе­рега, мимо верфей и складских помещений, свернули к стене из дикого камня, отделявшей один квартал от другого и, нако­нец, оказались в нужном месте.

Дом Юлиана Кидониса находился недалеко от морского за­лива и представлял собой богатую усадьбу, окруженную пыш­но цветущим садом и огороженную забором с крепкими воротами.

Гости вошли в прихожую, затем проследовали в роскошный зал. Веру многое в этом доме удивляло: витражи, мебель, зер­кала, светильники, мрамор, но она не подавала виду, стараясь держаться гордо и независимо, как полагается потомку родо­витых, хоть и обедневших аристократов.

Купец Юлиан Кидонис оказался немолодым, грузным, но весьма подвижным и говорливым человеком. Он вышел к го­стям в сопровождении двух своих помощников и с порога ра­достно поприветствовал Фернандо, с которым был хорошо знаком, и Вера сделала вывод, что испанец часто привозит к Юлиану выгодных клиентов. Фернандо тут же представил купцу Ринальдо и Карло, затем, несколько озадаченный, по­вернулся к Вере и Тьери, не зная, что сказать о них. Но они из­бавили его от затруднений, скромно поклонившись и незамет­но усевшись в сторонке. Вере даже показалось, что греки не догадались о ее принадлежности к женскому полу, и девушку это немного позабавило. Купец, видимо, решил, что беседо­вать нужно только с Ринальдо и Карло, и пригласил их к сто­лу. Тут же были поданы вина и фрукты. Слуга также поднес угощение Вере и Тьери, но девушка отказалась от вина, а взя­ла лишь несколько невиданных ею раньше южных плодов.

Неожиданно деловая беседа Юлиана и Ринальдо была пре­рвана появлением еще одного лица. В гостиную вошел уже весьма пожилой, но статный мужчина в белой одежде, держав­шийся с большим достоинством. Юлиан с гордостью объявил, что это его родственник — знаменитый в Константинополе ученый и философ Дмитрий Кидонис. Вера насторожилась, опасаясь, что своего ученого родственника купец пригласил нарочно, дабы отвлечь гостей от важной сделки.

Узнав, кто такой Ринальдо и откуда он прибыл, Дмитрий поинтересовался, какое впечатление произвел на генуэзца из Таврики нынешний Константинополь.

— Увы, довольно грустное, — прямо ответил Ринальдо. — И все же радует, что здесь еще осталось много прекрасного и город не покинули художники и ученые.

— Да, слава Константинопольского университета пока не померкла, — подтвердил Дмитрий. — А новые мозаики и фре­ски в церкви Хоры могут служить образцом совершенства. Но художества и науки не в силах остановить наше скорое па­дение.

— Варвары, нас окружившие, слишком сильны, — вздохнул Юлиан.

— Не только в этом дело, — покачал головой Дмитрий. — Хуже всего то старое зло, которое причинило общее разорение. Я имею в виду раздоры между императорами из-за призрака власти. Ради этого они не раз служили турецкому султану.

Всякий понимает: кому из них варвар окажет поддержку, тот и возобладает.

— Но ведь нынешний император Мануил, говорят, благо­родный и ученый человек, — заметил Ринальдо.

— Это верно, Мануил II лучше многих, — согласился Дми­трий. — В юности, среди семейных междоусобиц и войн, он единственный остался верен своему отцу Иоанну V и даже вы­зволил его из долговой тюрьмы в Венеции. А став императо­ром, он пожертвовал университету и монастырям все деньги, какие только мог выделить. Но, увы, он получил в наследство лишь печальные обломки империи. Что он может сделать для ее спасения? Только обратиться за помощью к государям За­пада. Но они напуганы поражением от турок при Никополе. Да и слишком скупы — надеются, что беда их не коснется. Правда, в прошлом году в Константинополь прибыл со своим отрядом французский маршал Бусико, но это столь малая по­мощь...

— Среди защитников Константинополя есть также испан­цы и генуэзцы, — вставил Фернандо.

— Да, но эти отдельные отряды наемников слишком малы, чтобы дать настоящий отпор мусульманам.

— Однако я слышал, что сейчас Мануила с большим поче­том принимают в Европе, — заметил Ринальдо.

Дмитрий скептически улыбнулся:

— Боюсь, что этот почет выразится только в славословии, но не в материальной помощи. Да, император произвел впе­чатление в Англии и Франции благородством манер, учено­стью, безукоризненной белизной одежд, достойной свитой. Да, его принимают в лучших резиденциях, с ним беседуют, им восхищаются — и что дальше? Его просьбы о помощи вызыва­ют только жалость. Знаете, что написал придворный юрист ан­глийского короля? «Я подумал, как прискорбно, что этому вели­кому христианскому государю приходится из-за сарацин ехать с далекого Востока на самые крайние на Западе острова в поисках поддержки. О боже, что сталось с тобой, древняя слава Рима?»

На несколько мгновений в комнате повисло грустное мол­чание, потом Карло осторожно спросил:

— А правда ли, что на Западе к Мануилу обращались как к «императору эллинов», а не «ромеев»?

— Да, — подтвердил Дмитрий, — хотя еще несколько деся­тилетий назад мы употребляли слово «эллин» лишь в приме­нении к греку-язычнику, а не христианину. Но теперь все из­менилось. Наша империя уже фактически перестала быть Римом, и слово «ромей» почти вышло из употребления. А ев­ропейцы все больше восхищаются Древней Элладой, и наши ученые стали гордиться своим античным наследием. Напри­мер, Николай Кавасила из Фессалоник называл свой избран­ный круг «Наше сообщество Эллада».

— А не собираетесь ли вы стать ближе к Западу, приняв цер­ковную унию? — спросил Фернандо.

— Может, это и было бы разумно, но... — Дмитрий покачал головой. — Мануил вряд ли откажется от своих религиозных убеждений, как и большинство его подданных. Византийская империя всегда держалась на православии.

Неожиданно вставил слово почтительно слушавший учено­го родственника Юлиан:

— А говорят, один прорицатель предсказал, будто помощь Константинополю придет не с Запада, а с Востока. Правда, это будет лишь временное облегчение...

— С Востока? Откуда же? — недоверчиво усмехнулся Дми­трий. — Может, кто-то надеется на славян греческой веры? Правда, двадцать лет назад они, по сути, спасли княжество Феодоро, когда выступили против Мамая. Но Константинополь они не спасут: слишком далеки от нас, и у них хватает своих врагов. Нет, спасти нас может только чудо. И глупо надеяться, что это чудо придет с Востока...

— Однако что мы ударились в столь высокие и отвлеченные рассуждения? — Юлиан развел руками и бодрым голосом про­возгласил: — Людям надо жить и думать о повседневных нуж­дах в любые, даже самые смутные, времена.