Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника - Александр Майоров

— Подожди! Дай несколько минут подумать.

Вот оно что… Диверсии диверсиями, террор террором, но за всем этим готовилось нечто большее. Умны пешаварские вожди! Неужели на очереди Кандагар? Там ведь тоже пока тихо, вероятно, чтобы притупить бдительность и губернатора, и уполномоченного зоны, и командира второго армейского корпуса Мир Тохмаса. Ну да ладно… Сейчас речь о Герате. Со слов Черемных я понял, что Герат или сдан, или почти сдан. А ведь там, рядом с Гератом 5-я мотострелковая дивизия под командованием полковника Громова и 17-я пехотная дивизия ДРА, полки которой ведут бои в предгорьях северо-восточнее и северо-западнее Герата. Все это молниеносно проносилось в моей голове. Я пытался нащупать суть события.

Что делать? Я приказал Владимиру Петровичу срочно вместе с министром Рафи, Нуром, Зераем, Наджибом с разрешения Бабрака Кармаля немедленно вылететь в Герат. Взять с собой начальника штаба 40-й армии генерала Панкратова. Я сам через минут 20–30 тоже вылетаю в Герат.

— Подтвердите — аэродром наш?

— Так точно — наш!

Я вызвал к себе своих товарищей, коротко сообщил им о резком изменении обстановки и просил Степанского, Коломийцева, Аракеляна с небольшой группой охраны вылететь в Баглан и изучить обстановку, чтобы потом доложить мне.

Я с Сафроновым, Шкидченко, Петрохалко, Бруниниексом, Карповым и охраной немедленно вылетаю в Герат.

Умны же пешаварские вожди! — еще раз пронеслось в моей голове. В течение почти двух недель они держали нас в напряжении по всей стране, проведя жесточайшую операцию террора и диверсий. Так искусно подсиропили нам в самый канун XXVI съезда, когда предстояло держать отчет за дела в Афганистане. (Для молодых читателей напомню, что в то время очередной съезд КПСС являлся событием огромной значимости, к которому готовились и отчеты, и рапорты, и перед которым все стремились выглядеть самым лучшим образом. Вот почему мы придавали такое значение съезду.)

Нелегкие думы одолевали меня в то утро, пока я летел на Ан-24 в Герат.

Падение Герата означало бы образование оппозиционного генерал-губернаторства или Гератской республики (в древности Герат был столицей Афганистана). За этим могло последовать создание правительства, обращение к ООН. Стране в таком случае будет навязана тяжелая гражданская война в условиях советской оккупации.

Я размышлял о докладе Черемных. Он основывался на докладах тех, кто проморгал возникновение и развитие ситуации. Да и сам Черемных, конечно, смягчал факты, о которых докладывал мне.

Предстояло, прилетев в Герат, во всем самому лично разобраться. Я чувствовал, как бремя ответственности начинает наваливаться на меня всей своей тяжестью — и не было никого, кто мог бы разделить со мной это бремя. Предстояло принять решение, отдать приказ на его выполнение и — ждать и требовать результата. И от этого результата могла зависеть обстановка во всей стране, да, скажу, и моя судьба.

Впрочем, я размышлял уже и о том, как вовлечь в разрешение сложившейся обстановки руководителей Афганистана. Ведь, в конце концов, это их страна. И я должен был умело сыграть на их государственных и личных интересах. Во дворце, в Кабуле, должно быть, сейчас паническое настроение. Черемных, доложив Бабраку, наверняка увидел его широко раскрытые в ужасе глаза, в которых светилась готовность немедленно отправить к месту событий и Нура, и Зерая, и Наджиба, и Кадыра, и Рафи — всех-всех, лишь бы шурави уладили дела там в Герате. Ума и изворотливости у него на это хватало, чтобы оценить критическое положение на северо-западе страны. А наш товарищ О. во всем ему, конечно, поддакивает и тоже дрожит как осиновый лист.

Обидно было… И непоправимо тоскливо! Ведь предупреждал я и Ткача, командарма-40, и уполномоченного по зоне Герат Сарваланда, и генерал-лейтенанта Виталия Валериановича Бабинского: будьте бдительны, спокойствие в Герате может быть обманчивым. Но, видимо, не дошли мои слова до них. А, может быть, скорее всего так — перехитрили их моджахеды. Я ведь знал, что у Бабинского хорошие отношения с руководителем одной, как он называл, банды, что он с ним пьет и ест из одного котелка, что они регулярно встречаются раз в неделю. Я шутил: знаю, для каких целей встречаетесь: до баб оба охочи! Вот и доигрались…

На аэродроме встретила меня довольно пестрая группа. Первым подошел генерал-лейтенант Бабинский в маскхалате, перепоясан крест-накрест патронташем, на ремне фанаты, а на ногах модельные ботинки. На голове какой-то афганский чепчик.

— Товарищ генерал армии…

— Виталий, ты как будто только что прибыл со свадьбы в Малиновке…

— Да, тут вырядишься…

Пощадил, не стал дальше бить по самолюбию моего друга. Пока не до этого, хотя и трогательно смешно…

Вслед за ним подошел Сарваланд (один из теоретиков парчамизма) Он тоже был в маскхалате, в солдатских кирзовых сапогах и в шляпе.

Третьим подошел щеголеватый, круглолицый, краснощекий, в начищенных до блеска генеральских сапогах с негнущимися голенищами полковник Громов, командир 5-й мотострелковой дивизии. «Этот похоже торопится пробиться в генералы, — мелькнуло в моей башке при взгляде на полковничьи с генеральской колодки сапоги.

— Вот, Виталий Валерианович, в каком виде надо встречать старшего, — буркнул я.

А когда полковник Громов снял фуражку, я увидел его прическу под парижского гарсона и неприятная мысль меня резанула: «черт возьми, вот кто бежит вприпрыжку нам на смену!». Именно тогда я подумал об этом, хотя сейчас, зная, кем стал Громов, можно было бы подумать, что я запоздало так пишу о нем. Отнюдь. Присутствовало в этом человеке нечто такое, что не вызывало моих особых симпатий к нему. Я знал, что он был протеже Сергея Федоровича Ахромеева. Именно Сергей Федорович довел его через Генеральный штаб до командарма-40. Ну, да это частности…

Зашли мы в автобус командира дивизии. Из докладов стало ясно, что в течение нескольких суток в Герате сохранялась спокойная обстановка. Администрация работала. В магазинах, в дуканах и на базаре бойко торговали. Комендантский час продолжал действовать в несколько ослабленном режиме. Ничто не предвещало резкого изменения обстановки.

17-я пехотная дивизия продолжала вести боевые действия северо-восточнее и северо-западнее Герата. Ее подразделения охраны и боевого обеспечения — несколько рот — оставались в Герате. Но это были неорганизованные и малобоеспособные подразделения. 5-я гвардейская мотострелковая дивизия занималась боевой подготовкой и вела боевые действия в зоне и не имела прямого отношения к Герату, кроме обеспечения охраны и обороны гене-рал-губернаторства, радиостанции, банка и некоторых других учреждений.