Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

Я подумал, не заняться ли зарядкой, но поскольку не знал, когда меня в следующий раз будут кормить, то решил, что лучше поберечь энергию. Возможно, Бабочка предоставит пленнику умирать от жажды. Сколько человек способен продержаться без воды? Недолго. Дня два, кажется. Иногда я просто с ума сходил, а иногда обретал необыкновенную ясность рассудка. Я вспомнил себя в четыре года.

Когда мне было четыре, я потерялся в большом магазине. Мыльный пузырь лопнул, и вполне понятный в обычное время мир покупок превратился в бесконечные проходы, умопомрачительно одинаковые, с диодными лампами и серыми виниловыми полами, уходившими в никуда. Адреналин бурлил в моих жилах, и все направления перестали существовать. В другой раз я заперся в шкафу, в котором ручка была только снаружи. Абсолютный мрак удивил меня. Дверь не открывалась, и радость открытия переросла в панику. Я издал нечеловеческий вопль скорби.

Я предвидел собственную смерть.

Глава 27

Конец

– Просыпайся, – сказала она.

Решетка была открыта, на полу рядом со мной стоял кувшин воды. Бабочка держала в одной руке фонарик, а в другой пистолет.

– Просыпайся, Бен Констэбл. Пора идти.

Я глотнул воды прямо из кувшина.

– Ну же, – поторопила она.

– Сейчас возьму сумку.

Открывая дверь, она заставляла меня отходить – и снова запирала замок за моей спиной.

– У тебя есть сигареты? – спросил я.

– Нет. Можно одну из тех ирисок?

– Да. – Я полез в сумку, достал коробочку и протянул Бабочке.

– Их две. Одну тебе, другую мне.

– Я не люблю миндаль. Я сохранил твои конфеты просто на память.

– Ладно. Теперь послушай. Ты пойдешь впереди, я буду указывать направление. Что бы ни случилось, не оборачивайся. Договорились?

– Я тебе кто, Орфей?

– Делай что говорят, от этого зависит твоя жизнь.

Кажется, я не поверил. Я вообще больше ничему не верил.

Бабочка шла за моей спиной вплотную, светя фонариком по сторонам. Я подумал, что можно быстро обернуться и выхватить у нее пистолет, но решил, что не стоит шутить с вооруженными людьми. Поэтому я медленно шел вперед; нужно было размяться и согреться, прежде чем идти нормальным шагом. Спустя некоторое время я протянул руку назад и остановился. Я хотел, чтобы Бабочка ее пожала. Что-то вроде оливковой ветви.

Давай уйдем вместе. Все хорошо.

Она толкнула меня пистолетом в спину.

– Не останавливайся.

Через рубашку я почувствовал, как дуло касается позвоночника, и кое-что понял.

Мы молча сворачивали то направо, то налево, и спустя некоторое время, десять или двадцать минут, оказались в зале с семью выходами.

– Я знаю это место, – произнес я.

Она фонариком указала на нужный проем. Я слышал, как она идет. Мы подошли к винтовой лестнице с тридцатью ступеньками, и я поднялся. Бабочке, казалось, приходилось труднее, чем мне. Все это время я находился вне поля ее зрения и легко мог убежать. Я знал дорогу. Бабочка лишь притворялась злой.

Она с трудом брела позади.

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем, – ответила Бабочка, сдерживаясь, чтобы голос не дрожал.

Я пошел дальше, она за мной. Но луч фонарика больше не обгонял меня. Бабочка отставала.

– Бабочка, поживее, – сказал я и сделал еще несколько шагов, а затем понял, что она остановилась. Я прислушался и услышал, как она тяжело дышит. Бабочка шмыгнула носом. «Что ты затеяла? Что это за план с пистолетом и темными туннелями?» Она привалилась к стене и вновь шмыгнула носом. Бабочка плакала. Она соскользнула на пол, и свет погас.

– Бабочка!

Она не ответила. Я слышал, как она тихо всхлипывает и быстро хватает ртом воздух.

– Бабочка!

Тишина.

– БАБОЧКА!

Я попытался вернуться к ней, но споткнулся. Тогда я достал из сумки остатки «Божественной комедии», вырвал страницу, скатал в трубку и поджег, а потом развернулся и пошел к Бабочке.

Лишь через несколько шагов я ее разглядел. Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене и обхватив колени руками. Сняв обертку, Бабочка сунула в рот ириску, которую я ей дал.

– Бабочка?

– Иди дальше один.

– Почему?

– Я никуда не пойду. Вот. – Она открыла сумку, что-то достала оттуда и протянула мне.

– Возьми, но не смотри, пока не выберешься наверх.

Это был полиэтиленовый пакет с записными книжками.

– Положи в сумку.

Я подчинился.

– Что с тобой?

– Я умираю.

– От чего?

– От цианида.

– Каким образом?

– Яд был в конфете. В миндальной ириске.

– И ты хотела, чтобы я ее съел?

– Да.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому что ты слишком много знал. Почему ты так удивляешься? Я несколько дней угрожала тебе пистолетом.

– Да, но он игрушечный.

– Нет. – Бабочка помахала пистолетом, и я забрал у нее оружие.

Пистолет оказался дешевой пластмассовой игрушкой; я понял это, когда она ткнула стволом мне в спину. Я несколько раз нажал на курок, и пистолет щелкнул, как степлер.

– Ты никого не убивала, так? – спросил я. – Просто выдумала.

– Пистолет ненастоящий. Нужно было что-нибудь быстро придумать, чтобы ты не забрал меня с собой. Больше ничего не пришло в голову.

– Что ж, это сработало.

– До определенной степени.

– Ты правда умираешь?

– Да, если яд действует правильно.

– Но ты съела конфету только что. А раньше? Отчего ты отстала и заплакала?

– Я испугалась. Подумала, что ты не обернешься, и тогда придется выйти наверх.

– А при чем тут, обернусь я или нет?

– Потом узнаешь.

– Ты правда их всех убила?

– Какая разница?

– Большая, твою мать.

– Я не стану отвечать. Спроси о чем-нибудь – другом.

– Ты нашла меня в саду, когда я заснул, да?

– Я забрала твой ключ от номера и выключила мобильник, чтобы ты не ответил, если бы позвонил ночной портье. Извини. Надеюсь, ты сумел вернуться в отель, и тебе не пришлось ночевать на улице.

– Зачем ты так долго держала меня под замком, если в итоге собиралась умереть в туннеле?

– Я больше ничего не смогла придумать, чтобы вывести тебя отсюда. И это был не первый вариант. Я надеялась изобрести что-нибудь получше, но увы. Послушай, Бен Констэбл.

– Что?

– Обними меня.

– Ладно.

Я в таких вещах плохо соображаю. Я сел на пол рядом с Бабочкой, в темноте, и она положила голову мне на грудь. Она тяжело дышала и дрожала. Я погладил ее по голове.

– Ты правда умираешь?

– Да.

Я одновременно и страдал и ничего не испытывал. Я больше не собирался попадаться на удочку. Я стал циником.

– Жаль, что я не могу спасти тебя, Бабочка.

– Не беспокойся, – сказала она. – Я и не хотела, чтобы ты меня спасал.

– Ну ладно, тогда прости, что испортил твою подземную утопию.

– Ты не должен был об этом знать.

– А как же счастливый финал?

– Я умираю в твоих руках. Чего еще ты хочешь?

– Чтобы ты встала, и у нас были новые приключения. Мы можем пуститься на подвиги, как ты говорила.

– Ветряные мельницы… – Бабочка вновь заплакала. – Великаны на самом деле ветряные мельницы. Кажется, пора мне бросить рыцарство.

– Они настоящие. Клянусь.

– Зачем ты это говоришь?

– Сомневаюсь, что тебе стоит умирать в здравом уме.

– По-моему, на последнем этапе мало шансов разобраться с многолетними психологическими проблемами.

– Пожалуй, ты права.

– Ты напишешь обо мне книгу?

Бабочка крепко вцепилась в меня.

– А ты хочешь?

– Да.

– Можно использовать в ней твои письма и записные книжки?

– Книги, которые я украла, лежат в пакете, который я тебе дала, – голос у нее оборвался.

– Спасибо.

– Кажется, гаснет свет, – хрипло произнесла Бабочка.

– Наверное, скоро принесут праздничный торт.

– До моего дня рождения еще далеко. А твой когда?

– Скоро.

– В этом году ты переспал с тридцатью женщинами?

– Ну, мой день рождения еще не настал… нет, не переспал.

– Ну, может быть, в следующем году, – прошептала она.

– А как тебе такой финал? Давай договоримся: я пойду домой и в книге напишу, что был с тобой, когда ты умерла, но на самом деле ты не умрешь и поселишься под землей. И я никогда не проговорюсь ни одной живой душе и не стану искать тебя, и ты будешь свободна и счастлива. А я останусь жить с твоей ложью, пока наконец не поверю в нее. Клянусь, я на это способен. Не умирай, Томоми Ишикава. Не надо снова умирать, пожалуйста.

Я прижал ее к себе, но она не издала ни звука, не шевельнулась.