Джо и Лори - Мелисса де ла Круз

Наказать Джона Брука.

Но в чем же заключалось его преступление? В том, что он незамедлительно не одернул руку, когда леди Хэрриет в нее вцепилась? Что имел наглость позволить ей носиться с собой, как с писаной торбой, выставляя себя дураком?

«Если ему нравится внимание Хэрриет, пускай наслаждается им всю жизнь», – кричала ее неразумная душа. И Мег знала, что ведет себя глупо, но ничего не могла с собой поделать.

Она ничем не лучше Джо, которая лишила себя счастья из принципа. Даже хуже, ибо поступила она так из ревности.

«Насколько я понимаю, я разрушила жизни нам обоим».

Мег пригляделась к монетке, пришпиленной к его сюртуку, и увидела, кто ее подарил. Леди Хэт, само собой. Это был любовный сувенир с выгравированными на нем ее инициалами «ХКК» и его, «ДЭБ»: Джон Энтони Брук.

Приколотой прямо над сердцем.

Мег сама толкнула его к ней – и вот результат. Как она и хотела, как думала, что будет лучше для него.

«Наказала так наказала!»

Она почувствовала, как у нее задрожала нижняя губа и резко отвернулась к окну, увидев в нем одноклассниц Эми, возвращающихся из школы домой. Бедная Эми, с одолевающим ее кашлем. Ей не встретиться с подругами ни сегодняшним вечером, ни в скором времени, а может быть, вообще никогда.

Как и бедняжке Бет.

«Было четыре сестры Марч, осталось три, а вскоре, возможно, останется две».

Это было невыносимо.

– Что с вами, мисс Марч?

Девушка плакала навзрыд. Сдерживала слезы изо всех сил, но они все равно полились.

– Подумала о сестре. Как мне хочется быть сейчас с ней. Как все это ужасно.

– Да, – согласился Брук. – Мне очень жаль, что она заболела. Мистер Лоренс отправил к ней своего врача с надеждой, что он сумеет помочь.

Мег взглянула на него искрящимися от благодарности глазами.

– Ах! Как он щедр! Прошу вас, передайте ему, что мы очень благодарны.

– Непременно. А леди Хэрриет прислала бутылку хорошего виски, чтобы добавлять в чай: она считает, что это тоже может оказаться полезным.

– Весьма… любезно с ее стороны. Пожалуйста, поблагодарите и ее, как только увидите. – Мег еще раз взглянула на медальон. Какая безвкусица из чистого золота. Кто знает, во сколько он ей обошелся. Но леди Хэрриет могла позволить себе делать такие подарки.

– Она в городе?

– Да, еще на несколько дней.

– А потом вернется в Нью-Йорк?

– Думаю, да. Если честно, сам не знаю.

– Как же так? – удивилась Мег. – Она не оставит вам адрес, на который писать?

– Нет. Сомневаюсь, что ей захочется получать от меня письма в ближайшем времени.

– Что? – воскликнула Мег. Она совсем позабыла о вежливости: его ответ поверг ее в шок.

– Последнее, что она мне сказала, было идти к черту.

– Но как же? Значит вы не…

– Как я говорил вам на прошлой неделе, мисс Марч, мое сердце занято. И не намерено менять объект своей любви, даже если эти чувства не взаимны. Леди Хэрриет было заявлено об этом весьма недвусмысленно. Практически теми же самыми словами сегодня утром.

– А как же медальон у вас на груди? – Мег указала на монетку с гравировкой. – Я думала, такие дарят только мужьям или, по меньшей мере, возлюбленным.

– Ах, полагаю, ее мысли тоже шли в этом направлении. Думаю, она рассчитывала, что этот медальон станет одним из многих. Так она выразилась. Но когда я объяснил, что не могу жениться на ней, она велела мне оставить его у себя. Чтобы оплатить переправу через Стикс, по ее словам.

Лицо Мег нестерпимо пылало. Они не помолвлены! Ей в это не верилось.

– Но вы от него не избавились.

– По правде говоря, совершенно позабыл о нем и не вспомнил бы, если бы вы не упомянули.

Он улыбнулся ей, и у нее отлегло от сердца.

– Вы из-за этого плакали, мисс Марч?

Лицо Мег сделалось пунцовым, а щеки горели.

– Наверное.

– Я все так же беден, – сообщил Брук. – Даже беднее, чем раньше: теперь, когда не работаю у мистера Лоренса. Кроме одежды у меня ничего нет.

Мег дотронулась до его рукава.

– Но это хорошая одежда, – тихо проговорила она. – Как хорош и тот, на ком она надета.

– Означает ли это, что вы передумали? – спросил Брук, на этот раз сам отводя от нее глаза.

У Мег заколотилось сердце.

– Именно так. – Она взяла его за руки. – Если ты не против… мой Джон.

24. Бикон-Хилл

От присутствия на вечере ему было не отвертеться.

Дедушка Лори приехал в Кембридж. Оказалось, что он тоже знаком с семьей Перкинс, поэтому они пригласили и его, и отказаться от приглашения было невозможно.

И так получилось, что Фред и Лори поехали к Перкинсам в дедовом экипаже.

Погода стояла холодная, туманная; шел дождь, отчего камни на мостовой Бикон-Хилла были сырыми и скользкими. Лошади тянули повозку медленно, и у дедушки в распоряжении имелось много времени, дабы расспросить внука об учебе и о том, как они с Фредом проводят свой избыточный досуг.

– Я надеюсь, ты не растрачиваешь золотые годы своей молодости понапрасну, – наставлял дед. – И не пренебрегаешь учебой. – Ему было подозрительно много известно о том, как у Лори шли дела с предметами. И молодой человек насторожился, когда дед упомянул о задании по Вергилию и об эссе о Реформации.

– Не советую откладывать дальше понедельника, – сказал Лоренс-старший. – И чтобы ты выполнил их как следует, завтра весь день проведешь со мной.

Лори про себя застонал, но возражать не решился. Визит деда был предупреждением: «Не забывай, для чего ты здесь, – как бы говорил старик. – Пока я жив, ты будешь считаться с моим мнением о своей жизни».

Будто Лори мог об этом забыть.

Он заметил, как напрягся рядом сидящий Фред, пытаясь сдержать смех. Родственников Фреда устраивало, если тому на экзаменах натянут проходной бал исключительно из уважения к его семье, а дедушку Лори, по-видимому, нет. Дед не просто хотел отправить внука в Гарвард, ему хотелось, чтобы Лори там чему-нибудь научился.

Ему невольно вспомнилось, с каким выражением лица Джо заявила, что отрезала бы волосы и надела мужскую одежду ради того, чтобы поступить в университет. Он почувствовал себя пристыженным: бойкая, любознательная интеллектуалка-Джо высоко оценила бы такую возможность. И не имела ее лишь потому, что была девушкой.

В следующую минуту, однако, он снова на нее разозлился. Она знала, как не хотелось тому уезжать, и все равно не дала ему одну единственную вещь, которая сделала бы его ссылку в Кембридж терпимой: пообещать выйти за