Степан Разин. Казаки - Иван Наживин

Степан в упор смотрел на него: казны у него хватает, но разве излишек кому когда мешал?...

– Конечно, для храбрых казаков такие деньги не годятся, – продолжал Иосель. – Казаки народ умный о, какой умный! Но вокруг много мордвы по лесам, черемисы, чуваши. Эти люди совсем неучёные, и им можно было бы, вот как мои московские знакомцы делали, много таких денег сдать. А им, можно сказать, все равно – что они понимают?... И мужички принимать будут, особенно если полутче сделать, посветлее...

Степан думал. Иосель, подобострастно изогнувшись, ожидал. «Кто же себе доброго не желает? – думал он. – Ясновельможный пан гетман свои дела очень понимает: в воеводские хоромы вот забрался, и дочку себе воеводскую взял, и одет весь в шелку да бархате, и золота сколько на нём надето – ай-вай-вай...»

– И если дела у ясновельможного пана позамнутся – чего не дай Боже, – продолжал он очень убедительно, – то для московских людей будет очень много хлопот: разве разберёт когда всё это быдло, какие деньги настоящие, а какие нет? Большое дело, ясновельможный пан гетман!.. – очень убедительно и липко добавил он.

– Надо обдумать... – сказал Степан. – Идём на берег, там у меня дело есть, а потом ты мне обскажешь всё толком...

– Куда прикажет ясновельможный пан гетман...

Не успели они, однако, выйти за ворота, как сразу наткнулись на Тихона Бридуна, который, сопя, тяжело колыхался куда-то. Едва увидел Бридун Иоселя, как сразу точно окаменел, вытаращил глаза и раскрыл рот.

– Иоська, ты?! – едва выдавил он из себя и в бешенстве вдруг схватился за свою кривую саблю. – Ну, теперь ты не втичешь мени, собачий сыне!..

Степан шагнул между ними.

– Стой!.. В чём дело? – сказал он. – В чём он перед тобой провинился?...

Бридун прямо задыхался.

– Ни, ты наперед скажи мени, як вин, писля всего, шо було, знов до тебе влиз... – просипел он, весь багровый.

Степан, удивлённый, в двух словах передал все. Иосель стоял, не подымая глаз, но на щеке его, под пейсами, что-то мелко дрожало. Уставив на него сердитые глаза и тяжело сопя, запорожец внимательно слушал. Несколько казаков с любопытством остановилось в отдалении.

– Ну? – проговорил Степан. – В чём же дело?

Бридун с яростью сорвал с себя красноверхую шапку и бросил её на землю.

– Эй, козаки, пидходить близче!.. – крикнул он сипло. – Слухайте уси, шо старый Бридун говорить буде. Уси идить за сьвидкив!.. Так... Ось як перед Богом: гроши у Москви перебиляв вин, а всыпались наши телята. Им горло розтопленим оловом залили, а вин ось вже в Самари похожаеть...

– Ясновельможный пане пулковнику...

– Ныть!.. Мовчи!.. – схватился за саблю Бридун. – Ось прийдемо у Москву и вы уси побачите, хто бреше и хто правду каже. Знаю я их, собак, доволи!..

– Ну, кто прошлое помянет, тому глаз вон... – пошутил Степан. – Он вот предлагает...

– Вин предлагав тоби петлю на шию, а ты лизешь у ней... – натужно сипя, хрипел запорожец. – Ну, наробить тоби горы злодийських грошей. А що ты сам з ними робитимешь, коли у Москву прийдемо та козацький порядок всюди постановимо?... Що, в тебе казны не хватае?... А ще атаман!.. Та коли б мы, запорожци, знали, що коло тебе тут жидова буде, побачив бы ты наши чубы тут!.. И що ты, очумив? Та ты втвори очи, подивись на ту чортову покряку – чи справди ты не пизнаешь юду?

Степан, нахмурившись, пристально всматривался в совсем побелевшее лицо еврея.

– Та ось вин, юда, твого брата Ивана князю Долгорукому передав!..

Точно плетью вдоль спины ожгли Степана. В самом деле, ему показалось что-то знакомое в этом белом лице. Тогда в Чигирине он путём и не видел его – он помнил только какую-то чёрную берлогу, смрад, перины и черномазую, бесчисленную, как клопы, детвору. Он, собака!.. Степан схватился за саблю...

Запорожец загородил собой еврея.

– Ни, теперь ты стий!.. – решительно прохрипел он. – У тебе зрадив вин одного брата, а у нас, запорожцив, вин зрадив тысячи братив, котри дармо згинули у ляхив. Смекаешь, собака, Билу Церкву?... А?... Наш вин, и нам судить його... Тоды ты утик вид нас, тепер не втичешь!..

Вложив два пальца в рот, он пронзительно свистнул. Такой же свист отозвался ему из-за стены, другой с песков, третий от башни...

– Гэй, хлопци!.. Уси сюда!.. – крикнул Бридун. – Усих запорожцив скликайте!..

Значительно увеличившаяся кучка казаков возбужденно галдела. Степан, потупившись, сдерживал себя из всех сил. Ему было жаль отдать еврея запорожцам.

– Ось зараз у нас на Украини Брюховецький та Дорошенко баламутять... – сипло кричал посиневший от волнения сечевик. – Один, собачий сын, знова козакив до ляха тягне, а другой пид турецького султана. Тому и втик я з Украины. Тому, що се зрада... Я – хрещёный... Нехай московськии воеводы шкодят нам, так усе ж москали сами нам братя и по вири, и по крови. Я спершу русский, а потим хохлач, вы спершу русский, а потим москали. Москва дочка Киива... Но султан турецький бисурман був, е и буде, николи не будэ згоды миж нами й ляхами, ну, а усё ж настраш-нийши для наших телят ось вони... – ткнул он, задыхаясь, коротким пальцем к еврею. – Ось пишли мы за волею, та николи не добьёмося мы воли, доки на воли будуть вони, юды. Або нам не жить, або им, другого выбору нема...

– Славно!.. Правда!.. – раздалось со всех сторон. – Вы туточки не знаете их, бисовых дитей, – вы на Украину поизжайте{11}...

Кто-то, отряхнув от пыли, нахлобучил на чубатую голову Бридуна его красноверхую шапку. Он огляделся вокруг. Запорожцы все выжидательно смотрели на него.

– Бери жида!.. За мною!.. – скомандовал он. – И ты, атаман, иди; и ты справишь поминки по твойому братови... Жаль тильки ось, що Серёжки Кривого нема: вжеж потишився бы вин... За мною!..

За стеной раздался вдруг взрыв весёлых голосов и смеха, и в ту же минуту из городских ворот вывалила большая толпа.

– Нашу, нашу, казанскую... – закричали весёлые, нетерпеливые голоса. – Ну, Васька...

И заливистый, звенящий голос Васьки сразу покрыл всё:

Эх, вдоль да по речке, вдоль да по КазанкеСизый селезень плывёт...

Чикмаз, сделав зверское лицо, вдруг яростно, дико, но в такт взвизгнул, и сразу весело, дружно подхватил хор:

Ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты:Сизый селезень плывёт...

И опять завел-залился Васька:

Вдоль да по бережку, бережку крутомуДобрый молодец идёт...

Опять в нужный момент зверски взвизгнул Чикмаз, какой-то запорожец, вложив пальцы в рот, засвистел с заливом, и кто-то мастерски, подмывающе заёкал:

Вишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты:Добрый молодец идёт!..

И Васька в такт, ловко обернувшись к толпе лицом и как-то забористо перебирая на ходу стройными ногами, бросил:

Сам со кудрями, сам со русымиРазговаривает...

Взвизги дикие, приахиванье, присвисты, приёкивание, подмяукиванье, всё слилось с хором в одну дикую, зажигающую, красивую мелодию. И казалось, то не Васька, задом идущий впереди хора, так щеголевато и задорно перебирает ногами, не Федька Блинок и Спирька Шмак, бортники, только что прибежавшие с Усолья в казаки, так ловко идут в подголосках, не рябой Чикмаз взвизгивает диким степным взвизгом, не Ягайка-чувашин со своим круглым, плоским, теперь смешно-серьёзным лицом ладит своими лаптями со всеми в ногу, не запорожец заливается удалым посвистом, – а делает всё это какая-то огромная сила, которой эти люди не могут сопротивляться.

Кому мои кудри, кому мои русы, —стройно вывел Васька и бросил:Достанутся расчесать?...

И снова ещё огненнее, ещё задористее подхватил хор:

Ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты:Достанутся расчесать...

Степан и запорожцы с полумёртвым Иоселем скрылись в одной из башен – там при воеводах застенок помещался.

Казаки, кончив песню, весело шли к блещущей реке и стругам, вдоль берега вытянутым, балагуря и смеясь.

– А ну, ребята, теперь Васькину новую давайте!.. – крикнул кто-то. – Гоже он, сукин кот, песни складывать насобачился... Ну, Васька, начинай!

Васька за последнее время маленько отошёл. Всё вокруг было так необычайно, так дружно, так весело. Образ милой Гомартадж уже начал тускнеть в его душе: было и прошло, быльём поросло. От крови всякой он сторонился, а воля пьянила и его.

– Да ну, Васька!.. Какого чёрта?...

И едва Васька, выждав момент, своим чистым голосом бодро начал:

Еще как-то нам, ребята, пройти, —

как сразу дружно подхватил хор:

Астраханское царство пройдём свечера,А Саратов, славный город, на белой заре,Мы Самаре-городочку не поклонимся,В Жигулёвских горах мы остановимся.Вот мы чалочки причалим все шёлковые,Вот мы сходеньки положим все кедровые,Атаманушку сведем двое под руки,Есаулушка, ребятушки, он сам сойдёт.Как возговорит наш батюшка, атаманушка:«Ещё как бы нам, ребятушки, Синбирск-город взять?...»

И зашумела широкая песчаная отмель самарская весёлым походным шумом... И вдруг снизу лёгкий стружок под парусом показался. Дул добрый низовой ветер, и стружок бежал весело. Казаки бросили погрузку и гадали: кто и откуда это мог бы быть? Пристал стружок к песчаной отмели, и все ахнули: то был один из казаков, которых послал Степан к шаху со своей грамотой. Лицо казака сияло радостью: наконец-то догнал своих!.. Да где, чуть не под Москвой!..