Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слабо улыбнулась и придвинулась ближе, устраиваясь поудобнее. Мои руки под одеялом, нечаянно тронув его руки, отреагировали инстинктивно: я сплела их вместе, всматриваясь в лицо Коула, чтобы не пропустить момент, когда надо его отпустить. Но такой момент все не наступал, и я закрыла глаза, позволяя себе провалиться в сон, не расплетая наших рук.
Проснувшись на три часа раньше, Коул гладил мою раненую щеку и, не дожидаясь моего пробуждения, заклеил ее детским пластырем с самолетиками.
Утро выдалось не таким напряженным, как я ожидала, пускай Штруделю и не нравилось делить дом с другой живностью, особенно с той, что подглядывает за тобой из темноты и норовит вырвать из лап сосиски (вместе с самими лапами). Пока я готовила яичницу на пятнадцать порций, Коул не спускал Штруделя с колен, недоверчиво наблюдая, как я объясняю Эго, Спору и Блуду правила поведения и подбираю для них предмет, в который они могли бы переселиться во время путешествий. Их предложение впустить их внутрь моего тела мне абсолютно не понравилось, и потому я вышла босиком к той самой яблоне, с которой сорвала призвавший гримов плод. На ней, треснув, разошлась кора: ствол надломился от моего веса, что пришелся на него во время удара. У меня до сих пор ныла поясница. Откопав в амбаре надколотый цветочный горшок, я утрамбовала в него землю из-под корней дерева, еще влажную после ночного дождя.
– Так я смогу перевезти вас, – ответила я на брезгливый взгляд Эго, следящего за моими действиями с крыши. – А теперь сгиньте! Мне надо позаниматься.
Я дождалась, когда дымка из трех сплетенных хвостов развеется, а затем заперлась в амбаре вместе с горшком, рюкзаком и книгой, готовая к новым свершениям.
– Berkana.
На этот раз землетрясения не последовало, но и никаких ростков пшеницы прямо из-под пола тоже. Я перешла к развитию метаморфоза, решив, что, раз мне не дается изучать новое, то стоит хотя бы совершенствовать старое. Открыв изображение рыси, я пыталась не просто изменить обличье, а измениться целиком и полностью, но мысли путались.
Созвездия на лице. Тигриный взгляд, а в минуты признания и откровенности – олений. Жесткие локоны, которые так приятно расчесывать пальцами.
Я передернула плечами и потерла пластырь на щеке, поднимаясь на ноги. Выбравшись из амбара, я побрела по зарослям леса, наворачивая вокруг дома круги, надеясь, что свежий воздух вернет мне концентрацию.
«Я никогда не видел тебя такой… Смелой».
Срывая цветы и растения, не успевшие сгинуть в осени, я возвратилась в свой ведьмовской уголок, покрытый сеном и воском от свеч. Дыханием перелистывая страницы и мельком пробегаясь по ним глазами, я сплетала вместе собранные цветы, чтобы занять руки.
– Я тебе надоел и ты решила меня убить?
Я оглянулась на голос Коула и, проследив за его озадаченным взглядом, посмотрела себе на колени: на них лежал пышный венок, пахнущий зеленью ушедшего лета.
– «Венок сплетет – какой и где?» – напомнил Коул слова стихотворного предостережения. – «Васильки – могила ждет»…
– О, – я взвесила в руках венок, вышедший не только роскошным, но и тяжелым, и сощурилась, любуясь сине-фиолетовыми бутонами. – Как-то не подумала. Я плела его для тебя.
Поднявшись, я подошла к Коулу и возложила венок ему на голову.
– Васильки, – хмуро и все еще недоверчиво буркнул Коул, а я весело хохотнула из-за его суеверности.
Созвездия на лице, мерцающие в обрамлении из цветов. Что может быть красивее?
– Давай представим, что это не васильки, – шутливо предложила я. – Пусть это будет омела.
Коул непонимающе нахмурился, и я почувствовала тепло, растекшееся по губам, когда поцеловала его. Поцелуй вышел смазанным: я поцеловала его в уголок рта, промахнувшись. Коул, обездвиженный, смотрел на меня в упор, забыв моргать, и не было в нем больше следов болезни: распахнутый взгляд нырнул в мой, не страшась близости. Тогда я поцеловала снова, медленно, аккуратно, а затем отстранилась, позволяя ему, наконец, вдохнуть.
– Пошли, – шепнул он, протянув мне руку, и я, ни о чем не спрашивая, послушно приняла ее.
До конца дня мы бродили по лесу, собирая цветы. Коул отвел меня к утесам, под которыми бушевал Шамплейн, похожий на море. Венок то и дело менял своего владельца, кочуя с головы Коула на мою и обратно. Я несла с собой гримуар, делясь с Коулом тем, чему успела научиться, и рассказывая истории своего ковена: о том, как гонимые ведьмы Салема вешались перед черными зеркалами, чтобы отомстить своим обидчикам; о травах, что мы использовали до того, как царица ведьм несколько тысячелетний назад создала дар исцеления; об основательнице моего рода, фаворитке монарха Франции, которая, забеременев от короля, была вынуждена бежать в Британию, прежде чем ее потомок, восьмая Верховная, перевезла ковен в Америку.
– Помнишь, вчера ты говорила, что я мог бы… научиться? – спросил Коул в какой-то момент. – Научиться быть охотником, как ты учишься быть ведьмой. Допустим, я не против… В теории. С чего бы мы начали?
Не сбавляя шага и перелистывая на ходу Книгу, я задумчиво протянула:
– Ну, лично я бы начала с того, что проверила тебя на прочность.
– То есть?
Я хитро улыбнулась и, резко сбросив книгу на траву, обхватила голову Коула руками.
– Как бред, как жар, как боль стыда, сидит ворон, чистя перья. Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте, и под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер. И душою из этой тени не взлетишь ты с этих пор!
Лесной воздух затрещал, и в куртке стало нестерпимо жарко, как в духовке. Коул смахнул с себя мои руки и отскочил.
– Ты что, прокляла меня?! – завопил он.
– Ага. Ну как? – спросила я, с любопытством вглядываясь в его разрумянившееся лицо. – Чувствуешь что-нибудь… этакое?
Коул запнулся и посмотрел в серое небо, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
– В животе урчит. Кажется, я проголодался.
– Значит, эксперимент удался! Для достоверности нужно подождать часок, не покроешься ли ты язвами, но, думаю, и так понятно. Мне было интересно, насколько сильна твоя врожденная невосприимчивость к магии. Хорошая новость – на тебя не действуют даже смертельные проклятия. Плохая – защитные чары не подействуют тоже.
– Смертельные проклятия?.. То, что ты там бормотала про ворона, было смертельным?!
– Это стихотворение Эдгара Алана По, переиначенное под проклятие, – поведала я, подобрав и спрятав книгу за пазуху. – Эдгар, к слову, тоже увлекался оккультизмом,
