Не прикасайся ко мне - Хосе Рисаль

— Ура! — отвечало множество голосов. — Да здравствует сеньор алькальд!

После этого алькальд под звуки музыки величественной поступью сошел в ров, зачерпнул несколько раз лопаткой известь и бросил ее на гранит; затем так же торжественно поднялся по лестнице.

Чиновные особы зааплодировали.

Ибарра предложил другую серебряную лопатку священнику, который, взглянув на него, начал медленно спускаться в ров. На середине лестницы он поднял глаза, посмотрел на камень, висевший над его головой на мощных канатах, приостановился на одну секунду — и пошел дальше. Он проделал ту же процедуру, что и алькальд, но на этот раз аплодисментов было больше: к чиновникам присоединились некоторые монахи и капитан Тьяго.

Отец Сальви, казалось, раздумывал, кому бы передать лопатку; он в нерешительности посмотрел на Марию-Клару и протянул лопатку нотариусу. Галантный нотариус направился было к Марии-Кларе, однако она, улыбнувшись, отказалась. Монахи, чиновники и альферес спускались в яму один за другим. Не был забыт и капитан Тьяго.

Остался один Ибарра. Собирались уже приказать желтолицему опускать плиту, как вдруг священник вспомнил про юношу и заметил ему шутливо, с напускной фамильярностью:

— А вы не зачерпнете своей ложкой, сеньор Ибарра?

— Хотите, чтобы я стал Хуаном Паломо[124]: сам заварил, сам расхлебывай? — ответил ему в тон Ибарра.

— Идите, идите! — сказал алькальд, тихонько подталкивая его в спину. — Иначе я не дам приказа опускать камень, и мы простоим здесь до Судного дня.

Такая страшная угроза заставила Ибарру подчиниться. Он сменил маленькую серебряную лопатку на большую железную, — при этом некоторые из зрителей улыбнулись, — и спокойно пошел вперед. Элиас наблюдал за ним. Лицо отважного Рулевого застыло в каком-то странном выражении — казалось, вся его энергия сосредоточилась в глазах. Желтолицый смотрел в пропасть, зиявшую у ног юноши.

Окинув быстрым взглядом каменную плиту, висевшую над его головой, Ибарра посмотрел на Элиаса и желтолицего и затем сказал Ньору Хуану чуть дрогнувшим голосом:

— Дайте мне бадью и еще одну лопатку!

Юноша стоял внизу одни. Элиас уже не глядел на Ибарру: его глаза были прикованы к рукам желтолицего, который, нагнувшись надо рвом, пристально следил за движениями юноши.

Слышалось позвякивание лопатки, которой Ибарра перемешивал песок и известь; чиновники вполголоса поздравляли алькальда с великолепной речью.

Вдруг раздался грохот: блок, закрепленный у основания лебедки, сорвался, за ним взметнулся вверх подъемный станок и, словно таран, ударил по сооружению: столбы пошатнулись, балки разлетелись в стороны, и вся махина в одно мгновение с оглушающим шумом рухнула в ров.

Поднялась туча пыли; вопль ужаса вырвался из тысяч грудей, сотрясая воздух. Почти все бросились прочь, немногие поспешили ко рву. Только Мария-Клара и отец Сальви, бледные и безмолвные, застыли на месте.

Когда пыль несколько рассеялась, увидели Ибарру, стоявшего среди балок, жердей, канатов, между подъемником и краем гранитной плиты, которая, падая с огромной скоростью, сокрушила все на своем пути. Юноша еще держал в руке лопатку и полными ужаса глазами смотрел на труп, лежавший у его ног, наполовину погребенный под балками.

— Вы не погибли? Вы еще живы? Отвечайте, ради бога, — кричали чиновники, глядя вниз со страхом и любопытством.

— Чудо, чудо! — восклицали другие.

— Спуститесь и вытащите труп этого несчастного! — сказал Ибарра, словно очнувшись от сна.

Услышав его голос, Мария-Клара почувствовала, что силы оставляют ее, и почти без сознания упала на руки подруг.

Суматоха поднялась неописуемая; все разом говорили, жестикулировали, метались из стороны в сторону, спускались в ров и вылезали из него, смущенные и подавленные.

— А кто погиб? Может быть, он еще жив? — спрашивал альферес.

Опознали труп; оказалось, что погиб желтолицый человек, стоявший у подъемника.

— Взять под стражу руководителя работ! — это было первое, что смог произнести алькальд.

Труп осмотрели, потрогали грудь; сердце уже не билось. Удар пришелся по голове, из носа, рта и ушей текла кровь. На шее виднелись странные следы: четыре темных синяка с одной стороны и пятый, несколько больший, с другой, — казалось, чьи-то стальные пальцы словно клещами сдавили шею желтолицего.

Священнослужители горячо поздравляли юношу, жали ему руку. Смиренного вида францисканец, «святой дух» отца Дамасо, проговорил со слезами на глазах:

— Велик бог наш многотерпеливый и многомилостивый!

— Подумать только, секунду назад я был там! — сказал Ибарре один из чиновников. — Если бы я спустился последним! Господи Иисусе!

— У меня волосы дыбом встают! — проговорил другой, наполовину лысый чиновник.

— Хорошо, что это случилось с вами, а не со мной! — пробурчал, поеживаясь, какой-то старик.

— Дон Паскуаль! — с укором воскликнул кто-то из испанцев.

— Сеньоры, я сказал так потому, что этот сеньор не погиб, а я, если бы меня даже и не раздавило, умер бы со страху от одной мысли о случившемся.

Но Ибарра уже не слышал этих слов, он подошел к Марии-Кларе, чтобы узнать о ее самочувствии.

— Пусть это происшествие не будет помехой для праздника, сеньор де Ибарра, — сказал алькальд. — Убитый, слава богу, не священник и не испанец! Надо отпраздновать ваше спасение. Подумать только, ведь камень мог свалиться на вас!

— Надо верить в предчувствия, надо верить! — воскликнул нотариус. — Я же говорил: сеньору Ибарре не хотелось спускаться. Я это видел!

— Погиб-то всего-навсего какой-то тагал.

— Продолжим праздник! Музыка! Мертвеца не воскресить слезами! Префект, приступайте к дознанию! Вызовите писца! Под арест руководителя работ!

— В колодки его!

— В колодки! Эй! Музыка, музыка! В тюрьму негодного мастера.

— Сеньор алькальд, — тихо, но твердо возразил Ибарра, — если слезы не воскресят мертвого, то, уж конечно, этого не сделает арест человека, чья вина еще не доказана. Я ручаюсь за него и прошу для него свободы, по крайней мере на эти дни.

— Ладно, ладно, но впредь пусть будет осторожней!

Высказывались самые различные мнения. Все были согласны, что произошло чудо. Однако отец Сальви, казалось, не очень радовался этому чуду, которое приписывалось святому его ордена и свершилось в его приходе.

Кое-кто даже утверждал, что в момент катастрофы в ров спустилась фигура, облаченная в черную рясу францисканца. Несомненно, то был сам святой Диего. Стало известно также, что Ибарра в этот день слушал обедню, а желтолицый человек — нет: все ясно как божий день!

— Вот видишь, а ты не хотел идти к обедне, — говорила одна мать своему сыну. — Если бы я не побила тебя и не заставила пойти, ты бы ехал сейчас в суд, как вон тот, в карете!

Действительно, желтолицый, вернее, его труп, завернутый в рогожу, препровождался в суд.

Ибарра отправился домой, чтобы переодеться.

— Гм, недоброе начало! — проговорил, удаляясь, старый Тасио.

XXXIII. Свободомыслие

Ибарра был уже почти одет, когда слуга доложил, что его спрашивает какой-то крестьянин.

Полагая, что это один из его работников, он приказал провести посетителя в свой кабинет, служивший ему комнатой для занятий, библиотекой, а также химической лабораторией.

Однако, войдя в кабинет, он, к своему удивлению, застал там Элиаса, этого сурового и загадочного человека.

— Вы спасли мне жизнь, — сказал гость по-тагальски, заметив вопросительный взгляд Ибарры. — Я лишь частично уплатил вам долг, и вам не за что меня благодарить. Напротив, это я пришел просить вас об услуге…

— Говорите! — ответил юноша на том же языке, пораженный серьезным тоном крестьянина.

Элиас пристально посмотрел в глаза Ибарре и сказал:

— Если людское правосудие захочет раскрыть эту тайну, прошу вас, никому не говорите о предупреждении, которое я сделал вам в церкви.

— Будьте спокойны, — с легкой досадой ответил юноша. — Я знаю, что вас преследуют, но я не доносчик.

— О, я боюсь не за себя, не за себя! — поспешно и немного высокомерно воскликнул Элиас. — Я боюсь за вас; мне-то люди не страшны.

Изумление Ибарры все возрастало: тон этого крестьянина, которого он прежде знал как рулевого, был необычен и, казалось, не соответствовал ни положению, ни судьбе Элиаса.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Ибарра, испытующе глядя на таинственного гостя.

— Я не хочу говорить загадками и постараюсь выразиться более ясно. Для вашей безопасности необходимо, чтобы враги ваши считали вас человеком беспечным и доверчивым.

Ибарра отступил назад.

— Мои враги? У меня есть враги?

— У всех нас они есть, сеньор, начиная от крохотной букашки и кончая человеком, от самого бедного до самого богатого и могущественного! Вражда — закон жизни!