Рыцарская честь - Роберта Джеллис

— Раз ты в себе уверен, все остальное сделаем, как пожелаешь: условия поединка будешь ставить сам. Если нет, драться не будешь.

Тут де Кальдо увидел одинокую фигуру рыцаря, который, словно злой дух, носился среди пылающих домол. Единственное на земле, что дс Кальдо любил, была сама земля. Устроить пожар в его понимании означало загубить землю, и это был для него смертный грех. А тут еще как раз через стену перелетел огненный шар и шлепнулся во дворе замка. «Греческий огонь» — горшок с горючей смесью из смолы, масла и селитры, которая горит в полете и не заливается водой на земле. Вторая бомба угодила на соломенную крышу сарая, и тот начал гореть. Крики перепуганных дворовых смешались с громкими командами. Де Кальдо колебался, но уже был разозлен.

— Если Херефорд ночью на штурм не пойдет и все сегодня не кончится, я убью его у вас на глазах.

Когда лорд Певерел ушел, Элизабет долго оставалась недвижной. Она не замечала, что у нее затекла рука, не слышала истерических рыданий служанок на своих тюфяках. У нее даже не было страха, она просто пребывала в шоке. Наконец ее рука сама собой разжалась и факел выпал из нее. Элизабет стала ходить, ходить, как заведенная. Она шагала по своему тесному каземату взад и вперед, взад и вперед, ее мысли от сурового самоби-чевания перекинулись на предмет еще более горький. Она подумала, какие новые испытания обрушит ее пленение на Роджера, потому что теперь, освободившись от гнева, она понимала, как он се любит. На него будет давить отец и просить его примириться с королем ради спасения дочери. Король, со своей стороны, будет требовать ее родовые имения, как компенсацию за ее содержание при дворе. Это тоже ударит по Роджеру, когда ему остро понадобятся деньги. К Стефану примкнут те бароны, которые не признают главенства графа Херефорда: они будут рады выйти из-под его власти, чтобы платить подати прямо королю. А Стефану от этого только лучше, он выигрывает кругом, оставаясь слабее самого слабого игрока: ему будет достаточно просто не мешать баронам устраивать свои личные дела.

Элизабет не плакала: слезы не облегчали ее отчаяния и самоистязания. К счастью, все, что могло служить орудием смерти, у нее было изъято. В отчаянии она была готова покончить с собой, дабы устранить новые беды, грозящие мужу. Своими руками она сплела путы для его рук! Никогда Роджер не был еще для нее так дорог!

— Почему не грешников карает небо! — вскрикнула она. — Что ему делать, безвинному в этом зле, как ему разорваться между двумя клятвами: то ли освобождать меня, то ли помогать Генриху! Боже милостивый и справедливый, как можно ставить верящего Тебе человека перед выбором путей, ведущих только в пропасть!

Она не знала, как долго она так ходила, но звук ее голоса как бы извлек нечто из потаенных глубин ее души, дерзко бросил к ногам Господа этот вопрос, и ей пришел ответ: в замке происходило движение. Она долго вглядывалась то в одно окно, то в другое, боясь верить глазам и ушам. Но скоро стало совсем ясно: гарнизон Ноттингема готовился к отражению нападения. Роджер! Сердце Элизабет готово было выпрыгнуть из груди. Пришел Роджер! Вот тут потекли слезы, она упала на колени возблагодарить Господа за чудо. Она благодарила не за себя, о себе и не думала, ведь ни свобода, ни безопасность к ней не приблизились ни на шаг. Элизабет молила об одном — не дать Певерелу возможности использовать ее как оковы для мужа.

Пленники на нижнем этаже северной башни узнали о приготовлениях замка к обороне еще позже Элизабет. Не потому, что они не следили за обстановкой, а из-за прочности сооружения. В их темнице не было ни окон, ни бойниц, толщина стен достигала двенадцати футов. Звуки не проникали внутрь сквозь толщу земли и камня, а возле зарешеченного оконца в дубовой двери никто не появлялся.

Алан Ившем сразу очнулся от неглубокого, лихорадочного забытья. Для него не было ничего важнее долга перед господином и ответственности за подчиненных, поэтому он чутко прислушивался ко всему, что происходило вокруг. Сначала, услышав какие-то шумы, он себе не поверил. Лихорадка обострила его слух, это так, но она могла перепутать воображаемое с реальностью. Он лежал, болезненно вслушиваясь в темноту, вздыхал и снова закрывал глаза. Ему показалось, что он слышит бряцание оружия, но хорошо понимал немыслимость этого. Что-то, видимо, ему вспоминалось или грезилось. Даже если бы сражение происходило у самых стен башни, никакие звуки сюда бы все равно не проникли. Он снова стал вслушиваться. Нет, это ему не мерещится, и звуки определенно раздавались сверху. Сэр Алан был готов рассмеяться: только в лихорадке может пригрезиться сражение на небесах! Но все же звук шел. Да, сомнений не осталось: наверху громыхали оружием. Почему? Он позвал Герберта.

— Кто караулит у дверей? Пусть подойдет.

Чья-то рука тронула его ногу.

— Ничего не заметил?

— Есть. Солдаты бегают взад-вперед, таскают оружие.

— Идиот проклятый! Что же не докладываешь?

— К нам никто не подходил. Вы сказали предупредить, когда принесут еду.

Сэр Алан заскрипел зубами.

— Осел! Если выберемся отсюда живыми, я тебя выпорю! Как далеко они носят?

— Если судить по времени на бег, наверное, около мили…

— Герберт!

— Сэр?

— Передать всем, но тихо, обшарить крутом и собрать все металлическое, острые камни, пряжки ремней — все, чем можно попытаться расщепить дверь и сломать замок.

— Сэр, эта дубовая дверь крепка, как железная, и замок совсем не игрушка. Наш первый план лучше.

— О Боже, за что ты наказал меня, послав мне отряд балбесов! Ты что, не слышишь? На крепость напали! Зачем иначе понадобилось таскать оружие? Я не знаю, кто враг Певерела, но его враг нам друг, а сердце мне подсказывает, что наш милорд разыскал свою леди и своих рыцарей! Даже если нам не вырваться на свободу, как ты можешь не помочь своему господину, когда он идет на бой?

Он задохнулся и замолчал, но сказанного было достаточно. Бойцы, кто был поближе, услышали и сразу приободрились. Брань предводителя была им даже в радость, значит, ему стало лучше, а потом, им уже не раз приходилось выбираться вместе с Херефордом из отчаянных ситуаций. Его имя было паролем успеха.

— Граф пришел!

— Лорд Херефорд пришел за нами!

Эти слова вместе с командой Алана Ившема шепотом передавались из уст в уста, все начали искать подходящие предметы, и эти жалкие приспособления ловкие руки обратили на штурм двери и замка. Задача практически безнадежная, но это не обескураживало их. По крайней мере они занялись серьезным делом.

Когда первый снаряд «греческого огня» перелетел через стену, Певерел не поверил глазам и пришел в ярость. Второй, вызвавший загорание сарая, заставил его броситься действовать. Он приказал де Кальдо послать гонцов к королю и заняться обороной внешних стен. Сам он займется защитой донжона, сказал Певерел, стараясь придать голосу больше твердости. Но. старался он напрасно, на де Кальдо не произвел впечатления твердый тон человека, пославшего другого оборонять передний край, которому пока ничто де угрожало. Все это показалось ему странным. Трусом Певерела, конечно, не назовешь, но и храбрецом, сохраняющим мужество до конца, он тоже не был. Де Кальдо показалось, что хозяину что-то известно о противнике, но что, он не говорит. «Не беда, — подумал он. — Если противник силен, открою ему ворота на условиях, что меня и моих людей не тронут. А если заплатят хорошо, поможем преодолеть внутреннюю оборону. Уж тут меня оценят! Кто хорошо знает крепость, окажет врагам хозяина неоценимую услугу! Так что ничего опасного мне пока не грозит».