Явление зверя - Елена Прокофьева

— Как ты мог?! Сволочь! Где ты был?! Я думала, тебя уже нет!

Ничего себе, я думал, она слов-то таких не знает. Сволочь… ну надо же!

Я поднял ее голову за подбородок, посмотрел в глаза.

— Никогда не смей орать на меня. И размахивать руками.

Глаза Инночки широко раскрылись, зрачок стал таким большим, что закрыл всю радужную оболочку. Инночкины глаза в миг стали пустыми и похожими на черные дыры.

— Я поняла, — выдохнула она. — Юрочка… Юрочка, любимый мой, не сердись, ты только, пожалуйста, позволь мне быть с тобой. Если я потеряю тебя, я просто умру…

Я погладил ее по щеке, легонько чмокнул в губы.

— Иди приготовь чего-нибудь. Страшно жрать хочется.

Лицо девушки осветилось, глаза полыхнули восторгом.

— Я сейчас! Я быстро!

Она побежала на кухню, а я пошел в ванную.

Включил воду, начал расстегивать рубашку и тут случайно взглянул в зеркало. Увидел свое отражение и замер.

Я не могу рассказать, что во мне изменилось, — то же лицо, те же глаза, но… Мне кажется, или глаза мои в самом деле светятся?.. Или они просто стали ярче? Или из них смотрю… не я…

Не я. Вот в чем все дело. Это просто не я. Я смотрю на свое лицо, в свои глаза, а вижу… отражение другого человека. Незнакомого. Человека, которого я никогда раньше не видел, но в которого вдруг начинаю влюбляться, безумно и страстно… Мне кажется, что это и не человек вовсе… Воплощение огня, ужаса, смерти, безумной стихии…

Я закрыл лицо ладонями, отвернулся от зеркала, опустился на край ванной, потому что внезапно подогнулись ноги, потому что мне стало страшно, жутко до тошноты, потому что тоска сжала сердце ледяными тисками.

Где же я?.. Где же в таком случае я?!

Я мыслю, я чувствую, и боюсь тоже я. Я чувствую себя — собой… Я, я, я — я здесь! Значит, и смотрит из зеркала на меня — тоже я.

Просто я… стал другим.

Почему же мне страшно снова посмотреть на свое отражение? Я ведь нравлюсь себе таким, я люблю себя таким — безмерно!

Я разделся и встал под душ. Горячие острые струйки воды ударили меня в лицо, заставили расслабить напряженные мышцы, заставили разжать крепко стиснутые зубы.

…Прости, прости мой страх и мое малодушие. Я жалкий и ничтожный червь, я не достоин ТВОЕЙ милости, но я привыкну, я постараюсь, я не заставлю ТЕБЯ сожалеть!..

Инночка смотрела на меня с нескрываемым обожанием, она и раньше любила меня, она и раньше была нежна, но теперь ее чувства обрели неведомую прежде порывистость и эмоциональность.

Как будто в тихой домашней девочке проснулось что-то… что-то такое, что жило в ней всегда, но пряталось где-то в самой глубине ее сущности, так глубоко, что не было ни малейшего шанса увидеть и ощутить ЭТО когда-нибудь.

Я бы сказал, что ЭТО — некий первобытный животный инстинкт, унаследованный от далеких предков, сильных, отважных, одетых в шкуры диких зверей, с леденящими кровь воплями несущихся на врагов из соседнего племени, сжимая в руке каменный топор, дубинку, меч. Со временем они образумились, оделись в красивые ткани, обулись в удобные туфли, научились читать умные книжки, стали воспитанными, цивилизованными, холодными и спокойными, осторожными и благоразумными. Придумали приличия, которых придерживались благоговейно и свято. Все они здесь, в этом колотящемся от невозможного волнения сердечке, в кончиках дрожащих пальцев, в побледневших губах, в горящих глазах, в мятущихся мыслях — и все они вмиг разлетелись, унеслись, как бесплотные тени, отпустив наконец девочку из своих крепких ханжеских цивилизованных объятий, отдав ее самой себе. Отдав ее первобытным, простым и откровенным инстинктам.

Она очень нравилась мне такой, куда больше, чем прежней, она стала меньше рассуждать на заумные темы и вся отдалась действию. Вся отдалась мне. Целиком. Всеми мыслями и желаниями, каждой клеточкой тела… И только теперь я начал, по-настоящему понимать, как мало она принадлежала мне раньше. На самом деле она совсем мне не принадлежала…

Теперь я смотрю на нее и вижу всю насквозь, чувствую и понимаю, как самого себя.

И не только с ней так. Стоит мне посмотреть человеку в глаза — и он весь передо мной, как на ладони. Стоит мне пожелать — и он будет мой. Весь мой, я знаю это.

Но когда я смотрю на Кривого, я теряюсь… Иногда мне кажется, что я могу проникнуть и в него, но стоит мне только ухватиться за что-то, поймать какую-то мысль, готовую отвести меня в глубь его естества, как я сбиваюсь, отвлекаюсь, и мне становится неуютно. Но самое странное, мне почему-то кажется, что Кривой отлично понимает все, что я пытаюсь проделать с ним, и внутренне смеется надо мной.

А я — я больше не чувствую к нему враждебности, как когда-то. Я не хочу убить его, не хочу уничтожить, более того, меня к нему тянет… С ним рядом я чувствую себя сильнее и спокойнее.

Я даже начинаю думать, что, может быть, ошибался в нем, что, может быть, он — как я?! А что, если он тоже прошел через посвящение в пещере и тоже изменился? А что, если он не стоит у меня на пути, как я считал когда-то, и не будет мешать мне и даже поможет? Что у нас с ним просто разные пути? Параллельные прямые, которые не пересекаются, но ведут в одну сторону.

Откуда пришло ко мне это понимание — не могу сказать. Может быть, именно это я смог прочитать в голове Кривого, когда пытался понять его, может быть, только это он и позволил мне о себе узнать.

Теперь-то я знаю точно, что все мои козни и замыслы против него он знал еще лучше, чем я сам. Он знал о моем предательстве и не то что простил его — он просто не принял его всерьез. Он смеялся надо мной, уверенный, что ничего у меня не получится, что очень скоро я изменюсь, все пойму и стану для него тем, кем стал. Его тенью. Его телохранителем.

Самым преданным и верным ему существом.

Еще несколько дней назад, скажи мне кто-нибудь об этом, я бы рассмеялся ему в лицо…

Я бы его просто пристрелил.

Глава 10

Все вахтеры Дома на Набережной уже знали меня в лицо и только приветливо кивали, привычно занося в книгу посетителей мою фамилию, — даже не переспрашивая. Я расписывалась на бегу — и неслась к лифту… В тот день — яркий, солнечный, веселый — у меня было настроение настолько мрачное, что я вновь ощутила неприятное давление этих розовых, покрытых венецианской штукатуркой стен, этих лепных потолков, мозаичных мраморных полов — всей этой гнусной, неправедной роскоши. А ведь казалось бы — уже привыкла, перестала замечать.

Дедушкин пистолет оттягивал карман. Я весело улыбнулась охранникам. Они ответили мне вполне искренними улыбками.

К счастью, Надежды Семеновны не было дома. А Костя уже успел принять душ и взбодриться несколькими чашками кофе. Хотя вид у него был утомленный.

— Где мама?

— Поехала к подруге на дачу.

— Скоро вернется?

— Не знаю. Но точно не сегодня. На несколько дней, сказала, но, если похолодает… Ты сразу скажи: что случилось? Не томи…

Я швырнула сумку с вещами на пол в прихожей, прошла на кухню и плюхнулась на табурет.

Костя встал в дверях, глядя на меня с заботой и тревогой.

Господи, как же это приятно… Когда кто-то так на тебя смотрит! Приятно иногда чувствовать себя слабой, уязвимой… И вести себя — как слабая…

И я сделала то, что запрещала себе уже много месяцев.

Я разревелась.

На Костю это произвело впечатление грома среди ясного неба! Он привык меня видеть неизменно спокойной, эдакой «железной леди». Ох, как же нежно он меня утешал! Какие слова бормотал на ушко! Как целовал! Да, в современных мужиках сила редко встречается, но и подлинная нежность — тоже такой дефицит… Причем не только у мужиков, но вообще в современной жизни. Сейчас у всех души вытравленные, зачерствелые. Даже у маленьких детей. Костик — хоть и слабый, но хотя бы нежность в его душе подлинная. И уже за это можно его обожать по гроб жизни.

Сидя у него на коленях, жалобно всхлипывая, я сказала:

— Они побывали у меня дома. Они… Они трогали мои вещи! И Дедушкины — тоже! Хорошо, хоть пистолет у меня был с собой…

— Они что-нибудь взяли?

— Нет.

— Испортили?

— Нет. Но они заходили в мой дом! Ты понимаешь? Мой дом — больше не мое убежище… Там побывали чужие люди!. — Я снова разревелась. — Они могут прийти туда снова! Даже ночью! Когда я сплю!

— Оставайся у меня.

— Спасибо… Если честно, я уже принесла вещи.

— Молодец.

Костя был бесподобен сегодня! Такой спокойный и мужественный! Как будто он — вовсе не он, а… Мой Дедушка. Да, очень странно — но сейчас он напомнил мне Дедушку.

— А что они искали?

— Не знаю. Может, просто хотели показать свое всесилие и мою уязвимость? У меня хорошие замки. Но они их все аккуратно открыли. А потом так же аккуратно закрыли.

— Радуйся, что не сломали дверь.