Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

все, что смог приобрести в местных универмагах. А по семейной линии Гурама что нашлось? Кроме головной боли? Жену нашла?

— Есть жена. Женщина в черном…

9

Майор Хевели закончил информацию:

— Итак, Гурам был снабженцем на швейной фабрике. Чисто работал. Растрату делал — никто не замечал. Из Тбилиси ревизор приехал — сразу замечал. Большие деньги, большой срок грозил. Гурам не хотел в тюрьму, деньги достал, растрату покрыл. Где деньги достал? Ты не знаешь, я не знаю. Кто такая жена Гурама? Жена Гурама бригадир на швейной фабрике. Благодарность получала, премии получала. Ее отец тоже на фабрике работал, замечательный мастер был. Когда умер, вся фабрика за гробом шла, ордена за гробом несли. Гурам Адамия нехороший человек, жулик — что еще сказать могу! Жена его — простой человек, рабочий человек. Ее вызвал на 11 часов, в коридоре сидит, немножко волнуется. Спрашивай — протокол писать не спеши. Без протокола говори. Потом пиши.

Марина Адамия вошла робко, поклонилась, села на предложенный стул. Наташа подумала: что это она, предчувствует горе? Глухое черное платье, черный капрон на ногах, черное кружево до самых глаз.

— Вам не жарко, Марина Ясоновна, в такой одежде?

— Обычай у нас такой. В прошлом году родственник умер — траур носить должна.

В прошлом году, родственник… Надо же! Наташа удивлялась, что в летний полуденный зной на улицах встречаются женщины в черном, похожем на монашеское одеянии. Так долго носят абхазки траур! Живучи на Кавказе древние обычаи.

Наташа расспрашивала о детях — двое их у Марины, пяти и семи лет мальчики. О старухе матери, о родственниках. Интересно поговорить запросто с человеком другой национальности, узнать о старинных обычаях этих народов. Жаль, в следовательском кабинете не поговоришь запросто с вызванной гражданкой. Разделяет собеседниц невысказанный пока вопрос — зачем? что случилось? Нависло предчувствие беды, холодит беседу. Марина отвечает коротко, но охотно. И все время ждет, ждет того самого вопроса, из-за которого пригласили повесткой в милицию… Так уж спросить напрямик?

— Марина Ясоновна, вы знали такую девушку — Валю Красилову?

Худощавое лицо абхазки не дрогнуло. Подумала, сказала:

— В своей смене всех знаю, в другой смене не знаю. С нашей фабрики девушка?

— Нет, но раньше в Сухуми жила.

— Сухуми большой, девушек много.

Первая разведка ничего не дала. Наташа умело переменила тему, о фабрике спросила, о заработке швеи, о плане и реализации пошива, о снабжении материалами. Застенчивость Марины прошла, словно не в милицию вызвали, не со следователем беседует. И что, что следователь? Она тоже женщина, и интерес у нее женский: какие кофточки сейчас нарасхват, какие так себе и почему тех, что нарасхват, мало шьют. Разговорилась Марина, потомственная швейница.

— Модного материала нет, как шить будем? Правильное снабжение надо. Разве мы не хотим шить красивые, всем нужные кофточки? Разве не хотим хорошую зарплату? Но что сделать можем? Не дают материалы.

— Как же наладить снабжение? Вот ваш муж, он ведь работал на фабрике?

Не вышло у Юленковой, не получилось непринужденного интереса к снабжению: кончилась на том беседа двух женщин — начался допрос. Хоть и без протокола пока. Марина замкнулась сразу, без переходов, как и случается это с бесхитростными людьми.

— Кстати, муж где сейчас работает?

— Он торговый работник. Возит продавать колхозные фрукты.

— Хорошо зарабатывает?

— Не очень… Но нам хватает. Я тоже ведь зарабатываю.

— Сейчас он куда уехал?

— На Урал. Какой город, не знаю.

— Кто еще с ним поехал?

— Не знаю.

— Как же так? Вы жена — и ничего не знаете?

— Мужское дело — как спросить могу?

— Да ведь не чужой, муж он вам!

— Обычай такой…

Опять обычай!

— Он и сейчас повез фрукты?

— Да.

— Вы сами видели эти фрукты?

— Нет. Зачем ходить смотреть?

— Кто у Гурама близкие друзья?

Абхазка не выдержала:

— Что с Гурамом?

Да, пора говорить открыто.

— Марина Ясоновна, ваш муж занимался перевозкой краденого золота.

Худощавое лицо стало серым под черным кружевом.

— Почему сказали так? Гурам хороший, добрый, он не крал!

— Возможно. Но он вез краденое золото, чтобы перепродать или передать. Кому?

— Не верю, не мог он!..

— Где он взял деньги, чтобы покрыть недостачу на фабрике?

— Взял взаймы. Взаймы умеет, красть — нет!

— Вы полагаете, Гурам не мог украсть?

— Нет. Воровать позорно, а Гурам честный абхазец.

— Но расхищал же он средства фабрики, когда работал там снабженцем.

— То совсем другое дело, как вы не понимаете!

Вот так: даже передовая швея убеждена — кража у государства как бы и не кража, и не позор. Вот так…

— Гурам добрый, друзей много, одному деньги давал, другому деньги давал — один отвечал.

— Но кто же дал ему взаймы? Кто его друзья?

— Гурам часто уезжал, я на работе — откуда знаю мужские дела?

«Да», «нет», «не знаю»… Хорошая жена Марина, соблюдает древние неписаные законы. «Да», «нет», «не знаю»… В самом деле не знает?

— Бывали на руках мужа большие деньги?

— Не знаю.

Допрос свидетельницы ничего не дал. И Юленкова стала писать протокол, задавая все те же вопросы, получая все те же ответы.

— Вот и все, Марина Ясоновна. Прочтите, подпишите, и можно вам идти.

— А где… где Гурам?

— Задержан и находится под следствием. Мы должны узнать, кто втянул вашего мужа в аферу, кому предназначалось золото. Вы не хотите или не можете нам помочь…

— Хочу помочь. Но мужские дела — что я знаю?..

Марина долго-долго читала протокол. Добросовестно старалась вникнуть в строчки с «нет», «не знаю», а строчки скользили перед глазами, и Марина снова перечитывала — она привыкла все исполнять добросовестно. Или совесть тревожит потомственную работницу-швею? Совесть за недосказанное? Не попытаться ли предъявить ей… Юленкова придвинула телефон и набрала номер.

— Майор Хевели слушает.

— Товарищ майор, нельзя ли найти понятых? Побыстрее бы?

— Сейчас будут.

Марина спросила:

— Где нужно подписать?

— Вот здесь. «С моих слов записано верно». И подпись. Извините, еще задержу вас, совсем недолго.

Вошли понятые — полнотелая русская курортница и старичок грузин.

— Марина Ясоновна, знаете ли вы кого-нибудь из этих граждан? — Юленкова разложила перед свидетельницей четыре фотографии.

Багровые пятна прожгли загар на щеках абхазки, она поднялась, склонилась над столом. Взяла фотографию. Три других для нее не существовали, не было тут ни понятых, ни следователя — с фотографии смотрела исподлобья Валентина Красилова, смотрела покорно и грустно, красивая даже на плохом тюремном снимке. И отступили древние обычаи…

— Она! Ее нужно судить!.. Испортила Гурама… как это?.. приворожила, да!

— Эта женщина вам знакома? Как ее зовут?

— Зовут не знаю… Гурам ночи не спал, плакал… Она заставила его…

— Марина Ясоновна, успокойтесь, выпейте воды. Понятых прошу засвидетельствовать опознание. Спасибо, товарищи, вы