Белое солнце дознавателей. Том 4 (СИ) - Ри Тайга

Тетя Софилиана до конца жизни отправляла веера на Юг. Я помню, какие большие ей привозили из города на заказ — разложенные, они занимали почти весь стол в гостинной. Девственно чистые, потому что она расписывала их сама — странными рисунками и символами, рассказывая о том, как ей живется вдали от дома, добр ли к ней выбранный Главой муж, любит ли…

Я любила играть с этими веерами. Тетя позволяла мне — одной из немногих — касаться и танцевать. Именно она начинала учить меня южным танцам, пока не видит мать. Аурелия Хэсау — северная дева клана за хребтом, так и не нашла общего языка со своей невесткой и бдительной тигрицей охраняла детей от чужого тлетворного влияния.

«Слабая» — так иногда презрительно говорила мать о тете, когда думала, что ее никто не слышит. «Бесполезная».

Такие же расписные веера приходили тете в ответ. Вместо свитков и Вестников. И подушечки, и наволочки, и вышитые платки, и кади… так много кади, которые дядя запрещал ей носить.

«Мы на Севере, леди Софи, запомните это».

И тетя слушалась. Ухаживала за домом и зимним садом, проводила редкие алхимические эксперименты, закрываясь в лаборатории — нам говорила, что готовит масла, духи, притирания и особые женские эликсиры.

Скольки их, зелий, было сварено чтобы предотвратить рождение нежеланных детей? Только я могла назвать с десяток, при определенных сочетаниях. Они были женаты долго…, но… ничего. Она не хотела детей в принципе или… не хотела их именно от дяди, и даже вбитые с детства правила, для чего мужчине нужна женщина, которую он вводит в свой дом первой женой, дает свою фамилию и приставку сира — не помогали? Или дело было в чем-то другом?

Тетю уже не спросить, а дядя не ответит. Или если ответит, это будет не то и не так. Мужчины редко понимают, что движет женщиной на самом деле. И ещё реже северные мужчины, которым не повезло получить в жены южную леди.

Хрупким цветам нужен особый уход. И внимание. А что может дать человек, который ни одну зиму в жизни не был садовником?

Именно поэтому у меня не было иллюзий по поводу брака Акселя. Брат будет несчастен и повторит путь дяди. Точнее — несчастными станут оба. Если выбирать, я бы предпочла невесту из Хэсау — по крайней мере они бы одинаково любили горы, снег и Север, а когда что-то любишь так сильно и страстно — это объединяет.

Тетя была несчастной. Тетя слушалась и… танцевала. Иногда танцевала в зимнем саду, надев кади, которое ей запретили носить. Одна. Только когда уезжал дядя она позволяла себе быть собой — южным хрупким цветком, птичкой, которую заперли в холодной клетке.

«Сестра?» — ещё раз неуверенно выплела мистрис Лидс.

И я повторила один из немногих жестов, который помнила из прошлой жизни — слишком недолго я была в гареме, слишком малому успела научиться: «Помощь».

Мне нужна помощь, сестра.

Комнаты мистрис Лидс были лучшими в доме — муж явно любил и баловал её, арочные окна выходили на прохладную теневую сторону, где шумел небольшой садик, разбитый прямо перед домом — небольшая иллюзия оазиса среди каменной пустыни, которую южане называют Хали-бадом.

Где-то за окнами тихо журчал фонтан, небольшие подушечки и женские мелочи были разбросаны тут и там, посредине ковра валялась деревянная лошадка, забытая Закери.

Мы говорили недолго — пять мгновений, но этого хватило, чтобы объяснить, чего я хочу. И что готова дать в ответ — не им — не мистеру Лидсу, как Главе дома — ей. Женщина дает слово женщине, и это слово сдержит.

И мистрис Лидс дала слово — подумать. И клятву — о молчании. Если придет время, решать судьбу их маленькой семьи придется именно ей.

У выхода я задержалась, замедлив шаг — в нише с небрежно задернутыми шторами притулился небольшой алтарь, на котором курились свечи, лежали живые цветы, империалы, украшения — прямо у подножия статуэтки — воплощение Немеса, точно такой же, как у меня.

— Госпожа?

— У меня такая же.

— Госпожа почитает Немеса? Не только Великого? — мистрис Лидс встрепенулась и ожила на глазах, взметнулись белые, расшитые тонкой шелковой нитью рукава, и она взяла с алтаря и протянула мне статуэтку. — Можно подержать в руках, госпожа, потереть, и… если есть желание пожелать дому процветания — оставить что-то на удачу …, — закончила она совсем тихо.

— Империал подойдет?

Мистрис торопливо закивала в ответ. Я вытащила пару монет, и взяв символ Немеса в руки, засунула монеты змею в рот — жри. Колец нет, и ты чужой змей, но мне не жалко.

Статуэтка была неожиданно легкой, совсем не такой как та, что досталась мне от тети, и я ещё раз взвесила фигурку в руке.

— Госпожа?

— Легкая, — отметила я недоуменно. — Моя — тяжелее.

Мистрис Лидс задумалась на доли мгновения, потом мягко забрала у меня статую, и нажала что-то сзади, там, где были корни у дерева агавы и хвост змея. С тихим щелчком выдвинулась крышечка и там появилась полость.

— Не всегда можно найти место, — она показала на алтарь в нише, — иногда нужна удача, которую нужно спрятать от чужих глаз, и тогда …, — она коснулась груди, — мысли хранят в сердце, а пожелания — тут, — она защелкнула крышку обратно. — Самые сокровенные просьбы. Чтобы не увидел никто. Чужому не открыть.

Я нахмурилась. Наша степень родства с тетей позволит мне открыть или нет?

— Одной крови, — пояснила она мне. — Достаточно капли, чтобы признать. Я — передам ее сыну, он — своим детям… или, — тут в глазах мистрис Лидс расцвел мягкий свет, — если Немес сочтет нас достойными и одарит счастьем иметь дочь — я передам ей, и научу всему, что знаю.

Купол тишины, наложенный на комнату хозяйкой будуара я сняла лично, выплетая чары обеими руками. Вряд ли что-то большее могло бы продемонстрировать степень моего доверия, чем это.

И мы поняли друг друга — глядя глаза в глаза.

— Тетя! Госпоже нужно возвращаться! — звонкий голос Гебиона звучал громко — видимо звал не первый раз. — Госпожа! Леди Блау!

То, как быстро перенимает Геб чужие привычки меня беспокоило — даже два дня не прошло, а он уже называет меня «госпожой» на южный манер.

— Геб.

— Леди, госпожа! Вы пропустите обед, будут гости, а вы ещё хотели в Храм, — протараторил он на одном дыхании. «Сир Тир будет очень недоволен» — не прозвучало, но читалось между строк. — Госпожа? — Гебион вытаращился на мою руку — я опять забыла, что у меня болит, а ему утром сказать не успели. — Вы выздоровели?

— Она опять заболела, Геб, — я поправила перевязь. — И будет болеть до самого конца Турнира. Это понятно?

— До самого конца…. э-э-э… Турнира… это понятно… — ничего понятно ему не было — в темных глазах вспыхивало недоумение пополам с любопытством. — Понятно! — наконец выпалил он. — Отличный способ…

— Гебион! — я глубоко вздохнула, чтобы не рассмеяться.

— …когда болит рука, это значит — никакой артефакторики!

Глава 11. Часть 2 (не вычитана)

Каро считал волосинки. Одна, две, три… семь. Семь! Почти на две больше, чем в начале зимы.

Седая прядь была тонкой и так и норовила спрятаться под густыми черными волосами, но Каро не сдавался — пыхтел, поворачиваясь к зеркалам то одним боком, то другим — семь! Теперь никто не скажет, что он не настоящий менталист.

Каро ни с кем не делился — да и подняли бы на смех, тот же Райдо, но он — завидовал. Завидовал совершенно белым, словно припорошенным инеем, вискам Ашту; снежно-широкой, как будто нарисованной лучшей краской, полосе в чернильных волосах Таджо. Вот у кого сразу виден опыт!

Даже Лидо Тиль и тот, щеголевато скручивал свои белые пряди отдельно в тонкую витую косу, вплетая в прическу.

Каро воровато огляделся вокруг и достал из внутреннего кармана баночку с плотной крышкой — «Помазка для волос женская, одна штука», с убедительными надписями по боку — «проверено столичной гильдией алхимиков, наивысшее качество, натуральный состав».