Грешница - Сьюзен Джонсон

Два розовых пятна появились на бледных щеках Челси от его грубых слов, и, если бы ее несчастье не было столь велико, она бы ответила с той же горячностью. Но она находилась в плену так же, как и он.

— Я сожалею обо всем, что случилось с твоим плечом, и.., о гневе отца. И независимо от того, что ты думаешь, — спокойно сказала Челси, — я не являюсь добровольной участницей всего этого. Я понимаю твой гнев, — продолжала она, прижав руки к двери, словно ища поддержку под его дьявольским взглядом. — Я в такой же степени подвержена тяжеловесным методам отца, но ты не можешь отрицать своего участия.., по крайней мере.., с точки зрения равной ответственности. Это твой ребенок, в конце концов.

— Возможно, — сказал он тихим злобным голосом, оставаясь неподвижным, с жестким холодом в глазах. — Насколько я помню, «греческие губки», которые я дал тебе в Оакхэме, все-таки использовались.

— Это могло случиться до или после Оакхэма, хотя, — сказала она с едва уловимой тенью сарказма, не склонная пассивно принимать роль авантюристки, — как я помню, не раз в Оакхэме ты был слишком нетерпелив, чтобы дать возможность воспользоваться «греческими губками».

Ей всегда удавалось говорить убедительно, и, если бы его не держали в плену, чтобы вскоре, оказывая давление, женить, он бы охотно принял ее доводы.

— Ты могла переспать с кем-нибудь еще между Ньюмаркетом и Оакхэмом или сейчас, — нагло сказал он. — Мне не нравится быть выбранным в качестве отца твоего ребенка.

— Ты несешь ответственность за свои поступки, несмотря на твое высокое положение. — Каждое слово было произнесено с одинаковой сдержанностью, но лиловые глаза Челси наполнились негодованием. Она вдруг вздохнула с легким сожалением. — Послушай, — спокойно продолжила она, — я не спорю о том, кто в большей степени ответствен за это, и понимаю свою роль в зачатии ребенка. Если бы я не была так уязвима для силы моих отца и братьев, так же как и ты, я бы сейчас здесь с тобой не разговаривала. Я бы спряталась где-нибудь до рождения ребенка. Без тебя, даже не ставя тебя в известность. Без всяких требований. Я не была ни в чем заинтересована, когда мы с тобой встретились, только в возможности избавиться от епископа Хэтфилдского. Я до сих пор ничего от тебя не хочу, но моя семья против, и я бессильна что-либо сделать. — Ее подбородок слегка поднялся, а глаза изучали его с некоторой предвзятостью, отсутствовавшей раньше. — Но другие мужчины берут на себя ответственность за своих детей… Конечно, это неслыханная вещь в твоем изысканном мире.

Синджин смотрел на нее, насмешливо прищуривая глаза, при каждом резком слове его плечо слегка вздрагивало:

— Такие, как Девоншир, ты имеешь в виду, который держит жену и любовницу под одной крышей, а также свое кровосмешение, вертящееся под ногами.

Или наших знаменитых герцогов королевской крови, имеющих детей от многих женщин, но не женившихся ни на одной. — Его голос был холодным, как лед. — Может, ты имеешь в виду Тофама Болингброука, наплодившего детей жене Честера. Или ты, возможно, думаешь о Левесон-Горе. Он только что женился на младшей дочери Литсестершира после того, как в третий раз сделал беременной Диану Фаулер. Не надо со мной говорить об ответственности как член методистской церкви, — резко сказал он. — Я — Сет, и это устраняет ответственность, о которой ты говоришь.

Он был прав, конечно, ни одного пэра столь высокого ранга не заставляли жениться насильно. Так же, как не заставят его, если она будет стоять на своем.

— Если бы я могла, я бы убежала, — прошептала Челси, ослабевшая от недель бесполезных споров со своим отцом. Она не хотела мужа. Затруднительное положение, в котором она теперь находилась, возникло из-за ее желания избежать именно этой западни. — Я хочу, чтобы ты был моим мужем не больше, чем хочешь ты, чтобы я была твоей женой. — Слова в конце прозвучали лишь как отголосок звука, и она вдруг села на ближайших стул, у нее закружилась голова.

Синджин стоял в стороне, подозрительный, слишком хорошо знакомый с женскими уловками. Клетчатая шаль Челси, волочащаяся по полу, была для него символом мира, все еще живущего по средневековым обычаям. В его утонченном мире избегали публичных скандалов. Необычная беременность не требовала брака. Часто дети благородных семей имели разных отцов. Беременные леди-аристократки уезжали за границу, чтобы родить ребенка любовника, и возвращались из своих «путешествий» с ребенком «двоюродной сестры», которого затем воспитывала родственница, удаленная от света. Все понимали, что есть разумные решения. В конечном счете брачные отношения совершались для продолжения династии, ради необходимых наследников, иногда по любви, но не по причине беременности.

Наблюдая за ее увеличивающейся бледностью, он уже собирался спросить, не нужна ли его помощь, когда она отрывисто сказала:

— Таз. — И прижала руки ко рту.

Он двинулся с молниеносной быстротой, схватив таз для умывания с подставки возле окна, и, сделав выпад вперед, поднес керамический сосуд к ее рту как раз вовремя, чтобы поймать отторгнутый обед. Она выглядела такой несчастной, что он почувствовал, как его горечь немного ослабевает.

— Тебя часто тошнит? — спросил он, предлагая ей свой носовой платок.

Она кивнула, ее желудок все еще не освободился.

Отставив таз, Синджин присел, нежно вытер ей глаза и рот, видя, как она дрожит.

— Тебе холодно? — Он не был жестоким человеком от природы. Опять звучал знакомый, низкий, густой голос.

Она отрицательно покачала головой, и ее тело задрожало от нового приступа.

— Бедняжка, — пробормотал он. Встав, он подошел к кровати, сдернул покрывало и, вернувшись, аккуратно обвязал им Челси.

Он слегка улыбнулся и сел на корточки, так, что их глаза оказались на одном уровне. Это была первая улыбка, увиденная ею с того момента, как она вошла в комнату.

— Мне теперь придется играть роль няньки?

— Мы не будем вместе, — сказала Челси.

На его лице изобразилось удивление.

— Они отвезут тебя на север, в рыбачий дом.

— Почему?

— Они думают, что ты можешь сделать со мной что-нибудь плохое…

Что-то нечеловеческое мелькнуло в его глазах, ужасное и свирепое, и Челси подумала, что, может быть, ее семья права, опасаясь за нее. Но он, кажется, взял себя в руки, хотя голос стал настороженным.

— На сколько?

— Пока не родится ребенок.

— Невозможно! — вырвалось у него. Он вскочил, взглянул вниз на Челси, злость снова вернулась к нему, развернувшись, он шагнул к окну.

В голове пронеслась арифметика: "Шесть месяцев!

Нет, семь! Дьявольская чертовщина! Эти шотландские бандиты понимают, какой сейчас век?" — Его пальцы, прижатые к подоконнику, побелели.