Последний снег - Стина Джексон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты расстроен? — спросила она.
Сын кивнул и отвернулся к окну. Украдкой стряхнул слезы, потому что не хотел, чтобы она видела, как он плачет.
Город был залит весенним солнцем. Бледные люди в расстегнутых куртках морщились от яркого света. Главная артерия — река — сверкала на солнце, окруженная березами в зеленой дымке. Лив вела машину, крепко вцепившись в руль: она не привыкла к городскому движению. Машины тут ехали со всех сторон одновременно.
— А ты расстроена? — спросил Симон, когда они доехали до места.
Лив непослушными пальцами набила трубку Видара, взятую из дома.
— Конечно, расстроена.
— По тебе не видно. Ты не плачешь.
— Я не умею плакать. Я забыла, как это делать.
Я ни разу в жизни не видел, чтобы ты плакала.
Лив улыбнулась. Он много чего не видел. Много чего не знал. О ней. О встречах в чужих машинах. О гравии под колесами, когда руки мужчин елозили по ее коже. Об ощущении свободы, когда они входили в нее своей плотью. И пустоты, когда все заканчивалось. На обратном пути Видар отказывался смотреть ей в глаза. Только тогда к горлу подступали рыдания. Только тогда. Она погладила сына по колючей щеке.
— С появлением тебя в моей жизни у меня больше нет причин плакать.
Они приехали раньше назначенного. Встреча была в десять, а на часах не было и половины. Лив вышла из машины и, присев на капот, зажгла трубку. Она курила, причмокивая, как делал Видар. Воспоминания о нем не давали покоя. Отец мерещился повсюду. Его скрюченные руки на кухонном столе по утрам. Руки, которые держали за сиденье, когда она училась кататься на велосипеде… Только доехав до дороги, она заметила, что отец больше не бежит за ней, что он остался далеко позади. Велосипед тут же занесло, и она оказалась на гравии с расцарапанной коленкой и слезами на глазах от ощущения предательства. Его взгляд, изучающий ее поверх очков. «Мы должны держаться вместе, ты и я, — говорил он. — Если ты меня бросишь, все пойдет прахом».
Симон встал рядом. Когда он потянулся за трубкой, Лив не протестовала. Касаясь друг друга плечами, они выпускали колечки дыма к небу. Слез не было.
В адвокатской конторе все взгляды были прикованы к ним, и Лив неуверенно ступала по ковровой дорожке. У адвоката Юслиндера были водянистые глаза, влажные руки и лысая потная голова. Усы не скрывали волос, растущих из ноздрей. В кабинете у него было пыльно и пахло подгнившими фруктами.
— Выражаю вам свои соболезнования. Видар был прекрасным человеком. То, что случилось, ужасно. Просто ужасно.
Рой банановых мушек взвился над мусорной корзиной. Юслиндер листал бумаги, то и дело облизывая палец. Видара он знал более двадцати лет. Для меня было честью работать на такого харизматичного клиента. Лив сидела на краю стула и гадала, серьезно ли он говорит или просто трепет языком из вежливости. Ее удивило, что Видар, вопреки своим убеждениям, доверился банкам и адвокатам. Но, наверно, дело было в потребности контролировать. Отец хотел, чтобы его слово всегда было последним. Даже после смерти.
Юслиндер положил лист бумаги перед собой. Влажные пальцы оставили мокрые следы на краях. Зычный голос наполнил комнату. Завещание было составлено в год рождения Симона.
— Видар хотел, чтобы внук тоже имел право наследования после его кончины. Без завещания наследуют в первую очередь дети, и все имущество досталось бы тебе, Лив. Но Видар хотел, чтобы вы унаследовали равные части всего, что ему принадлежало. По его мнению, это было бы справедливое решение.
Лив вздохнула с облегчением и посмотрела на сына. Она ожидала чего угодно — изощренной мести, неприятного сюрприза, последней попытки проконтролировать ее. Но только не этого.
Симон хлопал глазами, слушая адвоката. Суммы казались немыслимыми. Эти суммы меняли всё. Взгляд Лив метался между банановыми мушками и волосатыми ноздрями адвоката. Над ней нависала тень Видара. Она видела, как он бродит по комнатам с новорожденным Симоном на руках, как гладит его пушистую головку. С первой минуты он обожал мальчика, тогда как ей потребовалось время, чтобы полюбить собственного ребенка.
Обратно Лив гнала машину, наплевав на ограничение скорости и знаки, предупреждающие о диких животных на трассе. Облака неслись по небу. Весенний ветер гнал волны по лесному морю. Старый «вольво» подпрыгивал на разбитой дороге.
— Мы можем купить новую машину, — сказал Симон.
— Мы можем купить новое все.
Лив стоило бы радоваться, зная, что ее нищенскому существованию подошел конец. Больше им не из-за чего переживать — ни из-за машины, ни из-за бензопилы или прогнившего дома. Весь мир им открыт, и они вольны решать, что им делать. Но все равно она не могла расслабиться, не могла принять эту новую свободу. Свобода казалась чужой, пугающей. Лив покосилась на Симона. Наверное, он испытывал то же самое. Устремив взгляд в лес, сидел и кусал себе щеки.
— Я хочу сделать что-то хорошее с этими деньгами, — вдруг сказал он.
— Например?
— Хочу помочь семье Фелисии. Им грозит банкротство. Они могут потерять все — ферму, коров. А банк не хочет давать кредит. Сами они не справятся.
Машина чуть не улетела в канаву. Лив крепко сжала руль. В голосе зазвучал надрывный голос Видара, громко протестующий против этой идеи.
— Я думаю, тебе не стоит вмешивать в дела Мудигов.
— Почему?
— С твоей стороны очень благородно желать им помочь. Но вы с Фелисией слишком молоды. И вмешивать деньги в отношения неразумно. Это до добра не доводит.
— Прости, но что тебе известно об отношениях? У тебя их никогда не было. Я, по крайней мере, ничего такого не видел.
Презрительные нотки в голосе напоминали Видара. Как и мрачный взгляд. Лив поняла, что даже смерть ничего не изменила. Видар продолжал жить в них самих.
Ее разбудил стук скакалки о пол. Дом сотрясался под прыжками Симона. Солнце просвечивало через шторы, обещая хороший весенний день. Лив с энтузиазмом встала с постели. Ей так не терпелось начать новую жизнь, что она даже не стала одеваться, а спустилась во двор в пижаме и достала из сарая канистру с бензином. Яростно плеснула бензином на одежду Видара, сваленную в кучу на траве. Старые мокрые. тряпки только и ждали, когда к ним поднесут спичку. Яркое пламя мгновенно взметнулось к небу и бросилось пожирать добычу. Утро было безветренное,
