Линка (СИ) - Смехова Ольга

— Крок родился из страха.

— Из страха? — сегодня, верно, была ночь моего удивления.

— Мальчишку по ночам мучили кошмары. Плюшевый крокодил сестры оказался как нельзя кстати. Его было приятно обхватить обоими руками, прижаться к нему, согреться — и надеяться, что он защитит от кошмаров.

— Хочешь сказать, у каждого ребенка так? Что каждая игрушка, на самом-то деле, живая, достаточно лишь очень сильно её полюбить, или очень сильно бояться по ночам?

— Нет. Не каждая. Тебе ведь говорили, что каждый человек, наполненный искрой чуточку больше, чем обычно, создаёт себе хранителей. Так вот, как ты понимаешь, Лекса мог сделать из крокодила сестры хранителя. А вот сама его сестра была на это неспособна.

Ещё один ответ на некоторые вопросы рухнул в копилку моих знаний. Мир раскрывался передо мной с новой стороны, становился щепотку вопросов меньше, на чуточку проблем тоньше и на уйму новых задач толще. И интересней.

Может быть, жизнь — это интерес? Странное понятие — жизнь. Прячется в самых простых, обывательских вещах, а ты пробуй найди-отыщи. Докумекай-догадайся. Если бы мне было не интересно говорить с Трюкой, если бы изнутри меня не снедало любопытство, если бы мне не хотелось посмотреть на мир снов Лексы — воочию, смогла бы я жить? Была бы эта жизнь хоть на капельку такой же яркой, как сейчас? Позабытая мной цепь определений — что же такое жизнь, казалось, вот-вот пополнится новым звеном. Зазвенит, зазвучит, пробьет колокольным звоном у меня в ушах — и тогда я вновь коснусь жизни. Стану к ней на полшажочка, но ближе. Что ждёт в конце пути? Не знаю.

Мне вдруг стало интересно — а сама Трюка? Задумывалась ли она когда-нибудь, почему она — живая? Задумывалась хоть раз над тем, почему может перемещаться? Откуда она знает ответы на многие из вопросов, которые я задавала? Придумала на них ответ сама? Узнала от Лексы? Но что-то я сомневаюсь, что писатель подозревает, из чего рождаются его собеседники. Кем он сам-то нас считает. Порождениями собственного больного разума, скрытыми личностями, возжелавшими выйти на свет хоть в каком виде и заговорить с ним при помощи окружающих предметов?

— Откуда ты столько знаешь про искру? Я тебе ведь ничего не говорила о ней и…

— Только не думай, что только ты одна смотрела телевизор и читала новости в сети. Люди не видят изнанку мироздания и сотни сетей — любви, ненависти, жадности, счастья — всего спектра эмоций, что окружает их. А я вижу. Я вижу, как он творит, вижу, что при этом уходит из него. Думаешь, тебе одной снилось, как ты червем ползешь к огромной звезде, желая — вкусить, желая познать?

Мне нечего было ей ответить. Мне про искру рассказала Аюста, точнее дала определение тому, что я видела и ощущала — в писателе и вокруг себя самой. И лишь потом я начала думать и предполагать самостоятельно…

— А ты…

— Довольно вопросов. Я пришла лишь поговорить с тобой, а не участвовать в допросе.

Мы помолчали — вместе. Трюка теперь уже не казалось мне такой страшной. Однако, мне казалось, что плюшевая единорожка и в самом деле здесь не только для того, чтобы пояснить мне чуточку больше о устройстве мира. Молчание в тот же миг стало каким-то нехорошим, звенящим. Мир норовил с головой нырнуть в молочную, густую тишину и потонуть в ней, оставив нас с ней двоих — наедине. Лекса перевернулся на другой бок — слишком беспокойно. Трюка оторвала свой взгляд от меня и направила его в сторону писателя.

А она ведь любит его. Любит, точно так же, как и я. Пытается увидеть в нём не только источник своей жизни — человека. Интересно, а наша любовь к нему — тоже запрограммирована? Память, характеры, чувства — Диана, кажется, говорила мне что-то об этом, но этот кусок нашего диалога выветрился из моей головы — полностью. Я вспомнила о нём только в тот момент, когда Трюка намекнула, что она и все мы обладаем некоторой частью памяти нашего драгоценного писателя. Она любит его, может быть, гораздо больше, чем я, вот только её с Лексой связывает нечто другое, чем меня. Мои чувства к нему родились из одиночества, из внезапного спасения, из внимания с его стороны. Интересно, как дело обстояло тут?

— Великая и Могущественная должна извиниться перед тобой.

Наверно, будь у моих глаз такая возможность, они бы полезли на лоб. Сама Великая и Могущественная Трюка извиняется передо мной — вот это номер, вот это представление, вот это неожиданность! Мне такое не могло и привидеться в мечтах. Заметив моё смущение, удивление и растерянность, Трюка поторопилась пояснить.

— Трюка упомянула твою прошлую хозяйку. Наверно, не стоило этого делать.

Я почему-то припомнила, как назвала Лексу хозяином и как он жутко на это рассердился. Интересно, а как сама Трюка зовёт писателя?

— Мы очень связаны с теми, кто подарил нам жизнь- хотя бы капельку, хотя бы искорку, хотя бы маленький намёк. Люди бы назвали эту тему личной, святой, тем, до чего нельзя касаться грязными руками. Некое вето, табу, если хочешь.

— Поэтому я так разозлилась?

— Да. Это рефлекс, которым обладают все такие, как мы. Впрочем, если ты думаешь, что я спасла тебя только ради того, чтобы извиниться перед тобой, то ты глубоко заблуждаешься. Великая и Могущественная хочет говорить с тобой о… сотрудничестве.

Глава 20

Я думала. Времени для того, чтобы подумать у меня было больше, чем предостаточно. Вчерашний вечер закончился тем, что моё любопытство урчало от удовольствия. Трюка рассказала мне о многом, не забыв при этом насыпать ворох новых вопросов.

Она спасла меня для того, чтобы сотрудничать со мной и для того, чтобы спасти Лексу от старой, заскорузлой, неразделенной любви. Допустим, Диана недоговорила мне, чуточку приврала, но почему я должна верить голубой единорожке? Плюшевая волшебница, насколько я помнила, с самого моего появления в этом доме меня на дух не переносила, сейчас же поспешила изменить мнение. Сменила гнев на милость, переведя меня в разряд чуть выше комнатной пыли. Присматривать она за мной, конечно же, будет, но без былого рвения, усердия и фанатизма. Из врагов — её личных, из существа, которого она пыталась утопить во мраке, я вдруг обратилась в пустой, не заслуживающий внимания предмет обстановки. Я пожелала Трюке доброго утра, как только проснулась, но Великая и Могущественная не удостоила меня ответом. Интересно, а что она сделала бы со мной за подобную наглость раньше? Боюсь, уже никогда не узнаю.

Сотрудничество. Я проговорила слово несколько раз, будто пробуя его на вкус. Вам часто предлагают сотрудничество те, с кем вы меньше всего хотите иметь дело? Не очень? А мне, думаю, пора открывать целое бюро и принимать заявки. Сначала Диана, теперь моя плюшевая соперница, а дальше кто? Какая-нибудь аномалия расщедрится на разговор со мной и предложит взаимовыгодную сделку?

Трюка лишь намекнула мне вчера о том, что Лексе просто необходима помощь — наша. Она нажала именно на то, что «наша» помощь, впрочем, не уточняя — только наша с ней, или вообще всех хранителей, что есть в этой комнате?

Ладно, начнём с простейшего — Трюка до сих пор не обращалась ко мне, а сейчас ей вдруг понадобилась дополнительная сила. Я заметила, что лошадка уж дюже сомневалась, когда делала мне предложение. Сомневалась, говорила будто нехотя и, верно, испустила бы облегченный вздох, если бы я отказалась. Я не отказалась, я попросила времени подумать.

Могли ли случиться с Лексой что-нибудь страшное? Он менялся с каждым днём и это уже не было для меня тайной. Это может быть как-то связано с Чернышом, которого я по глупости сумела поселить в Лексе? Скорее всего, да. Мог ли он вырасти там в нечто большее, чем просто страх? Ты поселила в нём страх, обвиняла меня Трюка, её слова громом рокотали у меня в голове, словно в надежде расколоть её трещинками молний.

Могло, всё что угодно могло случиться. Я сунулась в ту область, куда не следовало лезть с грязными руками. Знать бы мне это раньше, быть может тогда…

Ладно, возможно, это откроется передо мной, как только я дам согласие на сотрудничество. Если дам, конечно же.