Северка - Николай Соловьев

Сидя в кузове, каждый раз смотрю в окно, хотя езжу этой дорогой десятки раз. Однажды со мной ехал красноармеец попутчик. Он прослужил на площадке почти год безвыездно, ведь никаких увольнений в дивизионе нет. Некуда увольняться. Пока ехали, красноармеец жадно смотрел в окно, а за окном только трава, деревья и кусты.

В лесу нет сплошного лишайника, он местами похож на подмосковный.

Только нет дорог. Еле заметные тропинки – не лысые, а лишь примятый мох или трава. Много мха. Он стелется по земле, покрывает упавшие стволы, продолжается за ними, как будто кто-то бросил зеленый ворсистый ковер. Идти мягко и тихо. В московских лесах ходьбу смягчают сосновые иголки, полностью покрывающие тропинку, конечно, если гуляющих немного, и они не стерли их. Много черники, брусники, клюквы. Черника везде. Но собирать ее уходим далеко, в те места, где черничные кустики становятся синими от ягод. В ход идут комбайны.

Они ускоряют сбор. Комбайн это металлическая коробка с ковшом и забралом, чтобы сорванная ягода не выпадала. Солдатская фляга набирается комбайном за несколько минут. Вообще подобное мероприятие возможно только рано утром, часа в четыре, когда комары еще спят, а сам стоишь в наряде по казарме, распорядок тебя не касается. И, разумеется, когда ты уже ходишь в старослужащих. После утреннего ягодного похода идем в столовую, берем положенный сахар и размешиваем его с черникой – это потрясающе.

Поздней осенью снарядили специальную группу за клюквой. Сначала мы долго ехали в грузовиках, потом минут сорок шли по лесной тропе. И вот перед нами болото – огромная поляна, затянутая мхом с редкими торчащими палками высохших деревьев. Надеваем на ноги чулки от ОЗК.

От берега болото отделяется узкой полоской жижи, ее нужно перепрыгнуть, и встать на качающийся мох, который легко держит человека. В тридцати шагах впереди кочка, в голубой дымке, размером с клумбу. Одна, другая. Подходим ближе – голубика. Кустик голубики похож на черничный, только чуть выше и ствол толщиной с палец. На кусте совершенно нет листьев, голые ветки с голубыми крупными ягодами. Голубика крупнее черники и вкуснее.

Но наша цель – клюква. Вокруг под ногами ковер из моха, по которому разбросаны темно-красные и фиолетовые бусинки размером с крыжовник. Кажется, будто клюква 'лежит' на мху. А если его раздвинуть руками, видно, что ягодка держится на тонком стебле, высотой сантиметров десять, как и сами стебли мха. Несозревшие ягоды белые или бледно-розовые. Они до поры согнули свои головки и прячут их во мху. Зрелые ягоды клюквы не лопаются, как купленные в магазине. Внутри у них мякоть, такая же, как у брусники, например.

Мы собираем клюкву в чехлы из-под чулок ОЗК специальными клюквенными комбайнами. У них полозья скользят по мху, приминая его, в щели между полозьями попадают ягодки и, отрываясь, остаются в лотке. Всю добычу сваливаем в общий вещмешок. На обратном пути вещмешок несет красноармеец впереди меня. Вижу, как покраснело дно, а снизу сочатся красные капли.

В лесу море подберезовиков. Стоит только сойти с бетонки и перепрыгнуть кювет. Грибы в лесу никто не ищет, их просто собирают.

Когда-то в Непецыно смотрел фильм 'Морозко'. Иванушка идет лесом, вокруг стоят мухоморы по колено с громадными шляпками. Не смотря на небольшой возраст, нам уже приходилось собирать грибы, и мы понимали, что режиссер Роу пудрит детям мозги. А теперь я вижу, что такие грибы бывают. Москвич в это не поверит, пока сам не увидит.

Хорошо бы с чем-то сопоставить размер шляпки, чтобы легко вспомнить потом, в Москве. Наконец нашел – фуражка! Есть подберезовики с еще большими шляпками, но они лежат на земле – ножка не выдерживает.

Белых не находил, подосиновики такие же большие, но встречаются реже. Каких-то других: сыроежек, поганок – не встречал, впрочем, случаи поискать грибы предоставлялись не часто.

Если нет попутной машины, я хожу за почтой пешком, сокращая дорогу через лес. В руке чемодан для писем и журналов. На обратном пути набираю в чемодан двадцать, тридцать подберезовиков. Комары облепили кисти рук и затылок. В правой руке чемодан, в левой – три подберезовика – не будешь же из-за каждого гриба открывать чемодан, да и вон еще растет. Хлопаю комаров сразу горстями. Если быстро идти, есть вероятность от них оторваться. Ни жарить, ни сушить грибы я не буду. Но как не сорвать эту красоту? Кому-нибудь отдам, пожарят. Лучше всего жарить в карауле, в свободную смену. И сушат тоже. Один знакомый солдат насушил за лето ящик и отправил домой, добрая душа.

В 87-м Москва простилась с Анатолием Папановым и Андреем Мироновым.

Фильмы нам показывают в воскресенье, и кажется в субботу, точно не помню. Крутят в основном идейные ленты. В нашем клубе я впервые посмотрел 'Неисправимый лгун'. Этот фильм 73 года, но за 13 лет я ни разу не видел его. Как хорошо посмотреть на родные места – в двух эпизодах уголок хореографического училища и сквер перед ним, вторая

Фрунзенская улица, поликлиника и магазин 'Ковры'. Другие места не узнал, кроме площади Гагарина.

И другой фильм запомнился – 'Минин и Пожарский'. Очень трогательный, черно-белый. Особенно один аферист там все мелькал с чайником, кипяточку искал и ни в какую не соглашался за Дарданеллы воевать.

Записался в библиотеку. Вообще-то солдаты не читают книг – когда, и где их держать? Но у меня есть место – моя каморка, и время для чтения тоже есть. Взял двухтомник истории дипломатии. Интересно, но ничего не запомнилось. В библиотеке много редкой литературы сталинской, хрущевской. В Москве, на повороте к моему дому стоит киоск Союзпечати. Когда-то я покупал в нем фотографии Андрея

Миронова, Кирилла Лаврова, Людмилы Гурченко, Савелия Крамарова, Юрия

Соломина, Сергея Юрского. В начале 80-х среди журналов и газет в киоске лежали томики 'Малая земля', 'Целина' и 'Возрождение'. Умер

Брежнев и томики исчезли. Появились книги Черненко. Умер Черненко – исчезли его книги. А в глубинке все остается. Прочел об антипартийной группе Молотова – Маленкова, и о том, что Ворошилов, человек с испуганным лицом на всех фотографиях, был, оказывается, бунтовщиком. Повезло, ведь этого нет и в учебниках истории.

Летом у нас белые ночи, которые продолжаются больше месяца.

Дневальный ночью может запросто читать. Только в середине ночи наступает пятнадцатиминутная пауза, небольшое затемнение. Предметы видно нормально, а читать уже тяжело. Всего 15 минут, а потом опять светлее и светлее. В местной газете 'Правда Севера' разница между заходом и восходом Солнца час. Так необычно читать: восход Солнца в два часа десять минут. Рано утром Солнышко выкатывается из-за крыши двухэтажного штаба и светит в окна казармы, прямо в лицо спящим солдатам. Шторки на окнах короткие, они закрывают лишь верхнюю треть окна. Можно повернуться на бок, тогда придется согнуть ноги – иначе лежать невозможно – пружинная сетка прогнулась, как гамак. На животе спать совершенно нельзя.

Наряды. Пожалуй, самые тяжелые – это столовая и казарма.

В казарме узкое место туалеты. Бывает, что они засорены – это кто-то, кое-где у нас порой честно жить не хочет. В таком случае наряд не принимается. Если справиться своими силами нельзя, приезжает водометная машина – пожарка. Вставляет толстый шланг в отверстие и струей воды под большим напором пробивает засор. Если пожарки нет, приходится прибегать к стратегическому резерву ставки верховного главнокомандования. Дневальные спускаются в подвал. Здесь земляной пол и много всяких труб. У главной трубы, большой, как пушка крейсера 'Аврора' на конце самодельная пробка из ствола сосны.

Удар сапогом – пробка на полу. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути.

Дневальных в казарме трое. Один постоянно стоит у тумбочки, напротив входных дверей. Другие работают – моют и натирают полы, чистят туалеты. Через два часа дневальные меняют друг друга. Если среди них есть Ванек, то работать приходится без него. Иногда Ванек просто уходит из казармы по своим делам. Ночью один дневальный стоит у тумбочки, другие спят. Ванек сладко спит всю ночь, а у тумбочки стоят младшие. Случается, когда спят все дневальные. Это совсем нехорошо. Ведь рядом с тумбочкой комната с оружием и они ее тоже охраняют. В любое время дежурный по дивизиону может сделать обход, а может и не сделать. Но, дежурный не зверь. Просто утром дневальные не находят на тумбочке телефона и сами идут за ним в штаб.

В столовой самое тяжелое место моечная. Работать приходится монотонно, почти не отрываясь. От завтрака до обеда как раз хватает времени на то, чтобы вымыть всю посуду, после обеда все повторяется снова. Хорошо, что посуда металлическая. Мойки две. В одной посуда замачивается с порошком, в другой обмывается чистой водой. Перед закладкой тарелок нужно сбросить в ведро остатки пищи. Пар в моечной стоит такой, как в туманном Альбионе. Постепенно от брызг и пара намокает одежда. Работаем вдвоем. Часа через полтора прерываемся на перекур. Перед сдачей наряда мойщики волокут баки с отходами в подсобное хозяйство. В подсобном хозяйстве покушать ждут несколько коров и свиней.