Не дразни меня - Ольга Сергеевна Рузанова

И только после этого Адам забрал его отсюда, как и обещал.

- Не знаю, - хриплю тихо.

Наверное, мне стоит рассказать маме. Это ещё одна улика против Литовских. Очень весомая.

Но я пока не могу. Интуиция шепчет, что рано.

- Он исчез в ночь, когда Женя разбился, и мне это не нравится, - проговаривает напряженным шепотом, - Боюсь, как бы они не убрали его, подчищая за собой следы.

- Что Владимир Петрович говорит?

- Говорит, что ничего не знает.

- Я думаю, что у него достаточно инструментов, чтобы найти сына.

Мама согласно кивает. По Леньке она убиваться точно не станет. Все её мысли сейчас об одном - как не допустить того, чтобы оставшееся после смерти отца имущество прибрали к рукам Литовские.

Я абсолютно спокойна. У них не было цели обогатиться за наш счет. Моя мать просто не представляет, какие у них обороты.

Велев переодеться и умыть лицо, мама уходит.

Лежу ещё несколько минут и заставляю себя подняться. Голова кружится от усталости и голода - я не помню, когда ела в последний раз.

Снимаю чёрные платье и колготки, принимаю душ и надеваю простой домашний костюм. Затем, отыскав в сумке свой телефон, ставлю его на зарядку. Я не пользовалась им с тех пор, как четыре дня назад приехала сюда.

Пальцы дрожат, когда его активирую. Он загружается и начинает оповещать о входящих сообщениях и пропущенных звонках.

От знакомых и приятелей дежурные фразы соболезнования и слова поддержки. От Литовского ничего.

Только небольшое сообщение от Лены:

«Я очень соболезную, Яся. Держись и помни о хорошем»

Ее послание прошибает своей искренностью. Зажав телефон в ладони до побелевших пальцев, сгибаюсь пополам от пронзившей грудную клетку боли.

Глава 49

Ярослава

Стайка воробьев, встревоженная нашим приближением срывается с голых веток березы и проносится над головами серым облаком. Яркое полуденное солнце бьёт в глаза.

- Надень очки, Яра. Нас снимают, - говорит мама, чуть склонив ко мне голову.

- Не хочу.

Я почти месяц света не видела. С папиных похорон прошло три недели. Неожиданно наступила весна, и пришло тепло.

Сжав мой локоть так, что на нем наверняка появятся отметины, она сохраняет совершенно невозмутимое выражение лица. Кожа бледная, на лице чёрные очки, на голове чёрная шляпка.

В составе пяти человек, среди которых два охранника, мы идем к могилам папы и Марата.

Остановившись у свежего холмика, она оборачивается к Владимиру Петровичу, забирает у него охапку бордовых роз и ставит их в керамическую вазу.

- Здравствуй, Женя.

Я здороваюсь с отцом мысленно. Смотрю на его портрет, поражаясь, насколько сильно поменялось мое восприятие. Теперь я вижу в его взгляде не презрение, а усталость и тоску. Он словно успокоился и теперь смотрит на нас с ожиданием. Дескать, ну, рассказывайте, что у вас нового.

У меня - ничего. Нет света в конце тоннеля.

- Хочу скульптуру в его рост здесь установить, - вдруг говорит мама своей кузине, которая живет с нами с момента папиной гибели, - И шатер из мрамора.

- Зачем? - не удерживаюсь от вопроса.

Мама и так заказала статьи и некрологи, выкупила несколько баннеров на центральных улицах, дала интервью скандальному каналу. Зачем она выпячивает свой траур? Думает, что после смерти папы люди вдруг проникнутся им и его семьей? Или московские, глядя на её стенания, сжалятся и возьмут нас с ней на попечение?

Я не понимаю, чего она добивается, потому что горе, которое мама демонстрирует окружающим, несколько преувеличено. Иногда мне кажется, что она, похоронив мужа, вздохнула с облегчением. Словно проснулась ото сна и расправила крылья.

- Затем, чтобы нам было приятно сюда приходить.

- Нам?...

- Затем, чтобы не стыдно в глаза людям смотреть было.

Ясно. Можно было не спрашивать.

Отвернувшись, наблюдаю за веселой сорокой, прыгающей с ветки на ветку.

Мама с тётушкой о чём-то шепчутся, стоящий чуть поодаль Владимир Петрович с кем-то негромко говорит по телефону.

Отвыкшая за почти месяц заточения от уличной прохлады, я вскоре начинаю мерзнуть. От исходящего от земли холода коченеют ноги.

- Пора, - спустя ещё десять минут дает команду мама, и наша небольшая траурная процессия выдвигает в обратный путь.

Положенное для посещения могилы любимого мужа время вышло. Наблюдающие за нами проныры-журналюги не скажут, что мы не чтим память моего отца.

Неспешно шагая по широкой аллее кладбища, я смотрю только под ноги.

- Адвокат Литовского связался с нашим, - вдруг обернувшись, говорит мама, - По поводу вашего развода.

Я спотыкаюсь, словно кто-то вышибает землю из-под ног. Холод пробирается внутрь и заполняет собой каждую клетку.

- Слышишь? - обращается ко мне, - Говорит, что имущественных претензий он не имеет.

Адам не дождался действий с моей стороны и сам начал бракоразводный процесс?

Действительно, а чего тянуть?...

У меня было время подумать о том, что случилось в тот вечер, когда я видела его в последний раз. Я его сильно оскорбила. С Литовскими нельзя так разговаривать, особенно в присутствии подчиненных.

Конечно, сожалею о своей грубости - подобные вещи стоит обсуждать за закрытыми дверьми.

- Я потребовала, чтобы его решение было заверено нотариально, - говорит мама уже своей сестре.

- Конечно, - соглашается та, - Такими деньгами не шутят.

- Им ничего от нас не нужно, - подаю голос, - Я сотни раз это говорила.

Меня словно не слышат. Вцепившись друг в друга, они медленно плывут по аллее.

- Я всё равно буду добиваться справедливости, - продолжает рассуждать мама.

- Это правильно.

- Они должны ответить за смерть Жени.

Мы не раз говорили с ней об этом. Я не хочу никакого возмездия, я мечтаю уехать подальше отсюда - в столицу, Питер или вернуться в Европу. Но для начала - встретиться с Адамом, потому что мне нужно закрыть эту страницу раз и навсегда. Мне нужна правда.

Мне необходимо знать, зачем они сделали это.

Выйдя за территорию кладбища, мы рассаживаемся по машинам. Мама с теткой в одну, я и Владимир Петрович - в другую. Забившись в угол у двери, я прикрываю глаза.

- Холодно? - спрашивает начбез, - Могу печку прибавить.

- Нормально, - отзываюсь я и спрашиваю: - От Лени есть новости?

Его короткий острый взгляд пронзает догадкой. Он все знает?

Невольно вздрогнув, я выпрямляю спину. Наша машина разворачивается и выезжает