Владимир Высоцкий… и его «кино» - Марк Исаакович Цыбульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М. Ц. У вас были какие-то личные контакты с Высоцким?
А. Б. Я вам так скажу… Высоцкий был человеком довольно жёстким. Я совсем другой, и у меня было впечатление, что он меня недолюбливает. Но однажды произошёл такой случай. Если вы помните, в фильме есть эпизод, когда герои Высоцкого и Юматова нанимают биндюжников.
Мне как звуковику надо было сидеть с микрофоном как можно ближе к месту действия, поэтому я сидел под ближайшей к Высоцкому телегой. И вдруг какую-то лошадь понесло, остальные лошади тоже задвигались и, естественно, задвигались и телеги. Народ киношный перепугался, потому что меня же раздавить могло. Но лично я пережил всё это легко, вылез из-под телеги, не показав страха. И вот после этого я заметил, что Высоцкий стал ко мне по-другому относиться. Что-то такое я приобрёл в его глазах.
А был и другой эпизод. Случился перерыв между съёмками, и Высоцкого попросили спеть. Он начал петь одну песню за другой: «Жираф большой – ему видней», «Як-истребитель», «Их восемь, нас двое». Он спел тогда массу песен, которые я вообще никогда не слышал. Потом он начинает песню «Четыре года рыскал в море наш корсар…», доходит до какого-то куплета… Вдруг смотрит на меня, ругается матом – и всё. Все к нему: «Володя, ну допой!» – «Нет». Отказался петь наотрез. Может, из-за меня? Я не знаю. Я потом эту песню только через год где-то услышал с магнитофона и только тогда узнал, чем она закончилась.
А вот случай, который я вам сейчас расскажу, на мой взгляд, очень важен для понимания личности Высоцкого. Снимался эпизод с канканом, там, где Высоцкий поёт «В томленье одиноком…». Снималось это в так называемом «Щорсовском» павильоне – там Довженко снимал «Щорса». Я сидел в тонвагене и оттуда выдавал фонограмму им в павильон. И что-то у меня не получалось, я всё время делал не так – подавал фонограмму не с того места и вносил диссонанс в работу.
Высоцкий опаздывал. У него были спектакли, и надо было срочно лететь в Москву. Я слышал, как он говорил: «Я не могу, ребята, я должен ехать». Хилькевич говорит: «Володя, я тебя умоляю – нужно сделать это сейчас». И на самом деле: он мог приехать только через месяц что ли. Значит, надо было по новой делать декорации, по новой собирать актёров – то есть всё начинать с самого начала.
Оставалось ему до отъезда со студии – ну минут десять-пятнадцать. И вот записывает последний дубль – удачный на этот раз, – а автобус, который должен везти его в аэропорт, уже заведён. И вот он впрыгивает в этот автобус уже чуть ли не на ходу и уже там начинает сдирать с себя грим. Мы были тогда просто потрясены его выдержкой: с полной отдачей снимать дубль, опаздывая на самолёт!
И ещё один случай, который тоже много говорит о его характере. Сцены в губернаторском доме мы снимали в одесском Доме учёных, там роскошный интерьер. И вот одна девушка знакомая, фанатка Высоцкого, попросила меня провести. Ну, одного человека провести – не проблема. Я привёл её, посадил, она сидит и млеет: снимается сцена фильма, и Высоцкий поёт: «Дамы, господа, других не вижу здесь…» В перерыве между дублями она мне говорит: «Слушай, возьми у него автограф». Ну, мне как-то неудобно было, я другого человека попросил. Вижу: он идёт к Высоцкому, протягивает ему блокнот, показывает на эту девушку. Володя подымает голову: «Как тебя зовут?» Она говорит: «Лена». Он чего-то пишет, возвращает ей блокнот. Я прошу: «Покажи, что он написал». Она мне показывает: «Леночка, будь счастлива. Владимир Высоцкий».
Мне кажется, это очень интересная деталь. Помню, как один наш футболист знаменитый иначе себя повёл в такой ситуации. К нему после матча парень подошёл: «Распишитесь, пожалуйста». Он сказал: «Я уже расписан», засмеялся и пошёл.
Последний эпизод, который мы снимали, «Пожар на складе». На берегу была построена декорация. Реквизиторы всё пересчитали, а потом всё это подожгли. Это были ночные съёмки, а рано утром появляется Марина, и вот тогда я их увидел последний раз. Володя был в водолазке, на которой был прицеплен значок Одесской киностудии, – в то время отмечалось её 50-летие. Съёмки уже, собственно, были закончены. А вы помните, что в фильме упоминался пароход «Святая Елена»? И вот Володя с Мариной идут и видят на море кораблик. Это был кораблик из яхт-клуба. И Володя вдруг говорит: «Смотрите, “Святая Елена” причалила!» И Фёдор Сильченко, оператор, кричит: «Давай немедленно снимай!» И вот этот финальный кадр в фильме – это кадр Высоцкого. [15]
«Цыганскую песню» Высоцкий написал для настоящих цыганских артистов – Рады и Николая Волшанинова. Историю появления этой песни в картине рассказала мне сама исполнительница:
Р. В. Володя написал для нас песню, это вы знаете, конечно. Причём писал он её на ходу, на кузове машины, карандашом быстро записывал. Съёмки были довольно странные. Режиссёр фильма Хилькевич пригласил нас, уже когда фильм был отснят и нужно было ночью снять и записать две песни. Моей старшей дочке было двенадцать лет, я её схватила, и мы срочно приехали в Одессу. Текст был написан огромными буквами и находился в оркестровой яме. Мы пели и подглядывали – вот на таких скоростях это снималось.
Рада Волшанинова
М. Ц. Во время исполнения песни «Камнем грусть висит на мне…» вы поворачиваетесь к Николаю Ивановичу и что-то, смеясь, говорите ему по-цыгански. Что это была за реплика?
Р. В. Помните, там жандармы поют? Герой, которого играл Высоцкий, заставил их выйти на сцену. И они там себя очень неуютно чувствуют. Володя им там говорит: «Пойте, пойте!» И я говорю Коле: «Посмотри, какие смешные у них лица!» Я всё-таки сумела в этом кусочке что-то актёрски сделать. [16]
Как хорошо помнят знатоки биографии Высоцкого, и картина, и он сам в роли Бенгальского удостоились весьма негативных оценок в прессе. А ведь совершенно ничего во время съёмочного периода таких проблем не предвещало.
3 января 1969 года директор Одесской киностудии художественных фильмов утвердил «Заключение Художественного
