Орел взмывает ввысь - Роман Злотников

– И все-таки почему ты его не выгнал? – с укором спросила Машка.

Я усмехнулся.

– Да так… понял, что испытываю непреодолимую тягу к просвещению идиотов. К тому же путешествие с ним послужит хорошей школой для тех двоих… ну может послужить. А у меня на ребят большие планы. Так что если справятся – быстро двинутся вверх по иерархической лестнице.

– А если нет?

– Если нет, – я пожал плечами, – на нет, как говорится, и суда нет. Найдем для тех должностей, на кои я их планирую поставить, других начальников.

Машка снова улыбнулась.

– Ну в чем-то он все-таки прав. Ты действительно жесток.

– Не жесток, а требователен, – воздел я вверх указательный палец. – Не путай! Этот индюк считает, что я заставил народ слепо повиноваться себе, мы же прекрасно знаем, что народ сам решил, что царь-батюшка на своем месте и потому не хрен голову ломать. Ну на кой черт влезать в управление санями, если кучер вполне приемлемо справляется с сим делом, а долгий опыт совместного путешествия доказывает, что ежели кучер вдруг попросит наклониться к левому боку саней или привстать, то это всегда на общую пользу. Тем более что у седоков и своих дел немерено.

– А если нет? – лукаво склонив головку к плечу, спросило мое чудо.

– А если нет, то… «мудрый государь, заботящийся о благе своего народа, должен непременно отыскать среди окружающих его людей такового, коий более всего способен к мудрому и твердому управлению государством, и поручить ему заботу о подданных», – процитировал я меморандум англичанина. – Ишь ты, в фавориты, козел, метил! В первые министры. Да еще и с неограниченными правами. Да не бывает правителей с неограниченными правами! Ну если только, – я зло ухмыльнулся, – очень ненадолго. Каким бы абсолютными властителями они кому бы то ни было ни казались! Даже себе. Правитель всегда ограничен. Экономической ситуацией, имеющимися ресурсами, другими государствами со своей армией и флотам, а главное, главное – коренными интересами своего народа. Есть ли для этого… – я снова вернулся к цитированию меморандума англичанина, – «механизм, доносящий до правителя волю его подданных» или нет такого механизма… припрет – найдется. Если не в виде парламента, так в виде всенародного бунта, мятежа гвардейских полков или заговора знати. Так что, если правитель действует в соответствии с этими главными, коренными интересами и умеет подчинить этому действию элиту – любым способом, принуждением или убеждением, все нормально. Даже если в этот конкретный момент всем и тяжело – кряхтят, но терпят. А ежели нет – какими бы репрессиями и словесами это ни маскировалось – слетит, и мама не горюй…

Машка покачала головой.

– Ну ты и оратор, дорогой. Не подозревала за тобой такого.

Я смутился.

– Ладно, не дразнись… Так ты поедешь?

Она пожала плечами.

– Даже и не знаю. Давно надобно. Только вот ты что-то разболелся…

Маша уже давно рвалась в свою Подсосенскую школу. Царицыных школ ныне насчитывалось уже десять. Столько же, сколько и царевых. И располагались они по всей России… вернее, по старым губерниям ее Европейской части. В Сибири, а также в землях, отобранных нами обратно от Литвы после Польской войны, я никаких царевых школ пока не затевал. И сыновьям наказал еще лет пятьдесят их там не устраивать. Будущая элита страны должна учиться в метрополии, а таковыми присоединенные земли станут как раз еще лет через пятьдесят, не ранее. А то и вообще через сто. Моисей недаром свой народ сорок лет по пустыне водил, вот пусть и там умрут не только те, кто сам помнил, что эти земли раньше были другим государством, но и те, кто слушал их рассказы. И вот тогда уж…

Так вот, у нее в Подсосенском монастыре, на базе первой из таких школ, уже три дня продолжался сбор начальниц всех таких школ и их старших дам. А тут я со своим артритом. Все-таки когда жена на двадцать лет младше мужа, это, знаете ли, создает определенные трудности. Да нет, не в том смысле, что вы подумали…

– Езжай уж, – махнул рукой я, – вроде как мне полегче, да и найдется кому мне коленку те четыре дня, что ты будешь в Подсосенском, натирать.

Мое чудо с сомнением покачала головой, но сразу же в отказ не пошла. Значит, у нее там действительно припекает, иначе хрен бы она когда от меня даже на день отъехала…

Но, несмотря на мою браваду, до кабинета я добрался с трудом. То есть под самый конец вроде как было и ничего, нога разошлась, но сначала держался только на характере… ну и на том, что Машку надобно было убедить, что со мной все нормально. Так что из столовой, в которой мы с моей любимой вместе завтракали, я вышел едва не строевым шагом, хотя коленку крутило так, что хоть на стенку лезь! Ну да я знал, что рассчитывать на здешний уровень медицины – бесполезно. Токмо терпеть. И так мои дохтура совершили просто великий прорыв, токмо-токмо закончив опыты с прививками, долженствующими обезопасить страну от одной из страшнейших болезней нынешнего мира – оспы. Китайцы помогли да англичане. У китайцев давно существовала практика прививок жидкостью из пузырьков людей, уже переболевших оспой, а у англичан существовала примета, что доярки, переболевшие коровьей оспой, болезнью, коя для человека не опасней обычной простуды, уже никогда не болеют оспой человеческой. Вот мои дохтура и совместили два знания в одно умение…

В приемной зале перед кабинетом уже толпилось довольно много народу. Я аж слегка застонал. Эх, блин, ну где ж мои царские привилегии-то? И поболеть по-человечески невозможно! Но потом вздохнул и, напялив на лицо суровую маску, прошествовал в кабинет. Царь – не президент, у него срока полномочий не существует, так что либо сдохни на посту, либо уходи в сторону сразу как поймешь, что не тянешь. А не когда срок закончится. Тем более наследник уже вполне себе в силе. Эвон как развернулся в новых западных губерниях. Все-таки его стажировка в Приамурье пошла ему очень на пользу…

Рабочее утро началось необычно. То есть сначала Аникей, как это и было заведено уже десятки лет назад, принес мне составленный на сегодня график, поставил стакан с взваром зверобоя. Но вот потом не ушел, а замер, смущенно потупив взгляд.

– Ну что еще? – сварливым из-за ноющей ноги голосом пробурчал я.

– Прости, государь, – тихо ответил Аникей, – не могу я более тебе помощником быть.

Я даже опешил:

– Это почему это?

– Стар стал, – повинился Аникей, – глаза совсем ослабли. Уже и энти очки не шибко помогают. Да и забывать стал многое. Как ни записываю, а все одно чего-нито да упускаю. И руки дрожат… – В его голосе слышалась тяжкая мука, как будто он сбегал с поля боя.