Тысяча и один день - Александр Громов

«Хотят»… Щенки. Неразумные эгоистичные детишки. «Это моя песочница, а ты сюда не лазай, а то я тебя совочком…» Игроки в пограничную стражу. А может, даже дети, играющие в рыцарей, готовых смести железной лавиной толпу презренных сарацин, а кони их разумны, но слепо повинуются малейшим движениям узды и шпор, они привыкли повиноваться, они любят повиноваться, без всадников им нестерпимо скучно и одиноко… и что с того, что приказы всадников неразумны?

Разве добрая нянька обидит убогого разумом? Даже если убогий по неразумию сломает живое дерево?

А ведь уже вовсю ломает. Резвятся детки. Но можно, наверное, отвлечь их от игры новой игрушкой. Поманив, например, телепортацией – всеобщей, а не только для избранных…

– Ладно, – цежу я сквозь зубы. – Что будем делать?

– Я приму решение.

Браво!

– Тебе не кажется, что я тоже имею право голоса? – с неуместной угрозой в голосе осведомляюсь я.

– Нет.

– А каковы возможные варианты решений?

– Основных – три. Воспринять тебя как второго подопечного. Доставить тебя в нашу систему для изучения. Изучить здесь и ликвидировать.

Очень мило. Крыса-мутант. Интересный объект для вскрытия.

– Когда ты решишь?

– Не знаю. Я думаю.

– Покажи мне нашу эскадру, – прошу я. Часть «стены» делается прозрачной. Солнце – яркая горошина. Правее и выше – россыпь медленно тускнеющих точек. Это не звезды.

– Приблизить?

– Нет, не надо. – Мотаю головой.

Они уходят. Часть Четвертой эскадры все же уцелела в бойне и теперь будет долго тащиться до Цереры. Ни пуха вам, ребята. А ты, Мардж, береги себя и то, что в тебе…

– Ты слушаешь меня? – обращаюсь я к чудовищу, внутри которого нахожусь. – Ну, я – ладно. Не о том спрашивал. Как насчет Земли?

– Ситуация доведена до сведения других особей, поддерживающих то, что ты называешь барьером. Принятие общего решения потребует значительного времени. Мы никогда не торопились, поэтому и успели так много.

– А если Земля сгорит раньше, чем вы примете свое дурацкое решение? – рычу я.

– Возможно, так и произойдет, – бесстрастно соглашается корабль. – Устранение проблемы избавит нас от необходимости принимать решение.

– А тебе не кажется, что ты сволочь?

Она молчит. Нянька не может быть сволочью. Любые ее действия по тетешканью неразумного младенца оправданны.

Погано-то как…

Я сижу на мягком полу во внутренней камере живого звездолета и уже не знаю, что мне делать. По-прежнему три «же», и я бы лучше лег, но противно прикасаться всем телом к этому… к этой… Брезгливо как-то.

А барьер по-прежнему движется к Земле – вернее, это Земля, увлекаемая Солнцем, несется на него, но какая разница? Не повезло человечеству, его светило выбрало не ту орбиту… А если все же случится чудо и Земля уцелеет – изменится ли на ней что-нибудь?

И главное – ТАМ ничего не узнают ни о том, чем же все-таки окончилась операция «Эгида», ни о том, что…

– Первоматерь! – Я хлопаю себя по лбу. Олух! Осел!

Эксмен безмозглый!

– Тебя что-то тревожит?

– Да! – ору я так, что обморочный Двускелетный вздрагивает. – Я забыл на Ананке свои записи! Они должны были попасть на Землю!

– Необходимость в передаче знаний?

– Да!

– Попытаюсь. Не мешай.

– Что-о?!

Тишина мне ответом. Лишь скребут о панцирь лапки Двускелетного. Наверное, он и впрямь оживет, прочные они.

Хорошо иметь два скелета.

Проходит, наверное, не меньше часа, прежде чем корабль нарушает молчание:

– Можешь поговорить.

– С тобой? Еще успею…

– Я нашел и скопировал личность того, о ком ты подумал в первую очередь, – любезно сообщает мне мое чудовище. – Сейчас передаю ему то, что у тебя в голове. Потом отошлю его обратно.

В мягкой живой стене бледнеет прямоугольник, и я догадываюсь, что это имитация экрана, лишь тогда, когда на нем появляется знакомое лицо. С минуту виртуал Войцех Вокульский изучает меня с ироническим прищуром, затем его губы раздвигаются в улыбке, и он произносит:

– Здравствуй, Тим.

– Здравствуй…

– Ты видишь, они нашли для себя хоть какую-то цель, – говорит он совсем не то, что я от него жду. – Пусть даже чужую цель, пусть всего лишь суррогат, цели…

Я молчу.

– И на Земле очень многим кажется, что цель давным-давно найдена: жить. Просто жить. Вся наша цивилизация построена на этом принципе: продлить себя в бесконечность, а там будь что будет. Но это ошибка.

Я жду. Что он еще скажет?

– А мы, Тим? Можем ли мы предложить что-то еще? – спрашивает он, и я понимаю: вопрос не риторический, Вокульский не знает ответа и в надежде получить его хватается даже за такую тонкую соломинку, как я.

И я не знаю, что ответить.

ЭПИЛОГ

– Прочитал? – шепотом спросил старший регулировщик Лев Лашезин, не прекращая ковырять отверткой в начинке блестящего, со следами свежей фрезеровки блока, по причине вычурной формы в простоте именуемого «сбоку бантиком». Долгое время сборочный конвейер лихорадило: то выявлялась вдруг некачественность комплектующих, то портачили недавно набранные монтажники, то дубина-токарь, переученный почему-то из поваров, умудрился нарезать дюймовую резьбу вместо метрической и испортил больше сотни готовых корпусов, пока не загремел под трибунал, иногда с конвейера каким-то чудом все же сползали три-четыре блока, но лишь для того, чтобы вконец издергать регулировщиков, отчаявшихся добиться от «сбоку бантиков» приемлемых характеристик, блоки отправлялись на перемонтаж, и все начиналось сначала, шарашка стояла на ушах, остервенившееся начальство орало и карало, грозя расстрелом, лесоповалом или базой на Церере, и некоторых уже забрали прямо с рабочих мест, объявив саботажниками, потом начинало сулить чуть ли не амнистию оставшимся, если в течение трех дней удастся отладить производство… в три не в три, конечно, но отладили, и стало легче всем, даже регулировщикам. «Сбоку бантики» пошли потоком. Конечно, двенадцатичасовая смена перед клетчатым экраном, на котором корчатся капризные кривые, отнюдь не сахар, как не подарок и воспаленные от перенапряжения глаза, и фурункулез кистей рук, редко вынимаемых из излучающего блока, и плановое задание в десять блоков за смену изволь выполнить, если не хочешь уменьшения пайка, – но это уже буднично, это размеренная езда, нормальная производительная жизнь эксмена, а не суматошная имитация деятельности в предынфарктном состоянии под ор и угрозы.

Мало кого на участке регулировки интересовало, успеет ли новая усовершенствованная капсула «Жанна дАрк» пройти за оставшиеся месяцы цикл испытаний, удастся ли собрать из них хотя бы одну эскадрилью и насколько эффективным окажется новое изделие в бою, – мысли работающих полностью поглощались «сбоку бантиками» – усилителями сигнала для радиолокаторов капсул. Десять в смену на каждого, не меньше. Успеть. Лучше – больше.

Гриша Малинин, молодой техник, сидящий по правую руку от Лашезина, вынул из блока щуп, отвел глаза от экрана и несколько раз с усилием моргнул.

– Этот никак, – сообщил он несколько виноватым тоном. – Не хочет строиться, зараза. На нижней границе прилично, а наверху вон какой завал. Хоть разорвись.

– Плюнь, – посоветовал Лашезин. – Возьми другой, а этот отложи, я потом покопаюсь, если время останется.

– Может, на перемонтаж?

– Все бы тебе на перемонтаж… А ты добейся. Да, гнусный блочок, не спорю, на коленке сделан, скороспелка, да еще бабская наполовину… а ты все равно добейся своего! Слабо?.. Ладно, клади его сюда.

– Спасибо, дядя Лева.

– Если время будет, я сказал… Так ты прочитал или нет?

Гриша блудливо вильнул глазами вбок – начальница участка регулировки находилась в дальнем конце зала, где, судя по всему, стояла над душой лопоухого новичка, только вчера пташкой выпорхнувшего из училища ускоренным выпуском. Новичок ужасно суетился и втягивал голову в плечи.

– Прочитал, – шепнул Гриша. – Откуда это?

– От Вероники. Три дня как пришло по эстафете. Вроде он побывал там, Вероника, я имею в виду, и вроде даже говорил с Тимом. Как, почему – не понимаю.

– Это правда? То, что написано?

Не прекращая копаться в блоке, Лева помолчал.

– Никто не знает, – сказал он наконец. – Виртуалы – знаешь они какие? Иные со временем начинают выдумывать, разыгрывать, в общем, развлекаются, как умеют, за счет живых. Прежде за Вероникой такого не водилось, но кто знает? Я бы… я бы не знаю что отдал, только бы узнать: правда или нет.

– Хотелось бы, чтобы правда, – выдохнул Гриша.

– Не тебе одному. Как представлю себе, что Тим-то наш теперь сам себе хозяин… да и не только себе, если разобраться… Ты-то к нам уже после пришел, а я его пять лет, учил уму-разуму, телепортировать заставлял, чтобы не застоялся. Вот, пригодилось.

– А поможет?

– Ему – или нам?

– Нам, конечно…

– Эксменам или людям?

– Всем.

– Вот дойдет барьер до Цереры, тогда узнаем. Как бы то ни было, а считать, что его уже нет, – глупо… Шухер! Блок возьми!