В поисках камня - Дэвид Эддингс

— Мне бы этого не хотелось.

— Мой бог упрекнул меня, — простонал Релг в порыве самообличения. — Я оказался недостоин его.

Гарион не вполне понимал. Где то в глубине души Релг, несмотря на охватившую его панику, переживал мучительную драму. Он сел спиной к огню и сгорбился в томительном отчаянии.

— Я недостоин. — Голос его срывался на рыдания. — Когда Ал говорил в тишине моего сердца, я чувствовал, что превознесен выше всех людей, но теперь я ниже грязи. — В отчаянии он заколотил себя руками по голове.

— Перестань! — резко сказал Гарион. — Ты себя изувечишь. Что такое?

— Ал сказал мне, что я должен явить алгосам дитя. Я уверился, что снискал в его очах особое расположение.

— О каком дите разговор?

— О дитяти. О новом Гориме. Так Ал ведет и защищает свой народ. Когда дело старого Горима закончено, Ал отмечает глаза младенца, который должен его сменить. Когда Ал сказал мне, что я избран явить алгосам дитя, я открыл это другим, и они стали почитать меня и просили говорить им слова Ала. Я видел вокруг себя разврат и грехи и стал обличать их, и люди меня слушали, но то были мои слова, не Ала. В гордыне моей я посмел говорить за Ала. Я закрывал глаза на свои грехи, чтобы обличать чужие. — Голос фанатика сделался хриплым. — Я — грязь, — объявил он, — и грешник. Алу следовало бы меня уничтожить.

— Это запрещено, — машинально сказал Гарион.

— У кого есть власть запрещать Алу?

— Не знаю. Знаю только, что рассоздавать запрещено даже богам. Это первое, чему мы учимся.

Релг посмотрел на него пристально, и Гарион понял, что совершил ошибку.

— Ты посвящен в тайны богов? — недоверчиво спросил фанатик.

— То, что они боги, не имеет в данном случае никакою значения, — ответил Гарион. — Правило относится ко всем.

Глаза Релга вспыхнули надеждой. Он встал на колени и ткнулся лицом в землю.

— Прости мне мои грехи, — взмолился он.

— Что?

— Я превозносился, будучи недостойным.

— Ты ошибался, и все. Просто не делай этого больше. Встань, Релг, пожалуйста.

— Я гадок и нечист.

— Ты?

— У меня были нечистые помыслы о женщинах. Гарион от смущения покраснел.

— Это с каждым из нас иногда бывает, — сказал он и нервно кашлянул.

— Мои помыслы были гнусны, — стонал несчастный Релг. — Они жгли меня.

— Я уверен, что Ал поймет. Встань, Релг, пожалуйста. Это совсем не обязательно.

— Я молился устами, когда рассудок мой и сердце были заняты другим.

— Релг…

— Я искал скрытые пещеры ради своего удовольствия, а не ради того, чтобы посвятить их Алу. Тем я осквернял данный мне богом дар.

— Пожалуйста, Релг.

Релг начал биться головой о землю.

— Однажды я нашел пещеру, сохранявшую эхо Алова голоса. Я никому про неё не сказал, но один наслаждался голосом Ала.

Гарион встревожился — сейчас Релг доведет себя до исступления.

— Покарай меня, Белгарион, — молил Релг. — Наложи на меня тяжкую кару за мои беззакония. Гарион твердо знал, что ему отвечать.

— Я не могу этого сделать, — сказал он твердо. — Я не могу ни покарать, ни простить тебя. Если ты поступал не как положено, это твое с Алом дело. Если ты считаешь, что достоин наказания, тебе придется наказывать себя самому. Я не могу и не буду.

Релг поднял от земли искаженное лицо и уставился на Гариона. Потом он вскочил и с воем умчался в темноту.

— Гарион! — В голосе тети Пол звучали знакомые нотки.

— Я ничего не сделал, — отвечал он почти машинально.

— Что ты ему сказал? — спросил Белгарат.

— Он винил себя во всех возможных грехах, — объяснил Гарион. — Он хотел, чтобы я покарал его и простил.

— И?..

— Я не могу сделать этого, дедушка.

— А в чем сложность? — Гарион уставился на него. — Все, что от тебя требовалось, это немного солгать. Неужели это так трудно?

— Солгать? В таком деле? — Гариона ужаснула сама мысль.

— Он нужен мне, Гарион, мы не сможем действовать, если он будет в постоянной истерике. Думай головой, мальчик.

— Я не могу этого сделать, дедушка, — сказал Гарион упрямо. — Для него это слишком важно. Я не могу его обмануть.

— Поискал бы ты его, отец, — сказала тетя Пол. Белгарат скривил губы.

— Мы с этим еще не покончили, мальчик. — Он погрозил пальцем. Потом, сердито бормоча про себя, отправился искать Релга.

Гарион вдруг с холодной уверенностью осознал, что дорога в Ктол Мергос будет долгой и неприятной.

Глава 20

Хотя в том году лето в низинах Олгарии стояло долгое, осень оказалась короткой. Снежные бури, застигавшие путников в горах над Марагором и среди алгосских вершин, означали, что зима будет ранняя и суровая. День за днем ехали они по просторным лугам к восточному обрыву, и каждая следующая ночь становилась прохладнее.

Белгарат быстро позабыл свою ярость, вызванную тем, что Гарион не справился с приступом раскаяния у Релга, но затем с неумолимой логикой взвалил на плечи юноши непомерную ношу.

— Почему-то он тебе доверяет, — сказал старик, — и я поручаю его тебе. Мне безразлично, что ты будешь делать, лишь бы он больше не раскисал.

Сперва Релг сопротивлялся усилиям Гариона его расшевелить, но потом, обуреваемый страхом перед открытым небом, начал говорить — поначалу сбивчиво, затем слова полились из него потоком. Как и боялся Гарион, Релг говорил главным образом о своих грехах. Гарион дивился на то, какие пустяки ревнитель полагал греховными. Например, он жестоко корил себя за то, что иногда забывал помолиться перед едой. По мере того как мрачный список грехов расширялся, Гарион понял, что фанатик грешил больше помыслами, чем действиями. Одна тема возникала снова и снова — вожделение к женщинам. К крайнему смущению Гариона, Релг настаивал на том, чтобы подробно описать свои нечистые помыслы.

— Женщины, конечно, отличаются от нас, — объявил ревнитель как-то вечером, когда они ехали рядом. — Рассудок их и сердце не так предрасположены к святости, как наши, и они сознательно искушают нас своим телом, чтобы ввести в грех.

— Почему ты так думаешь? — осторожно спросил Гарион.

— Сердца их полны похоти, — с жаром объявил Релг. — Искушать праведного для них наслаждение. Верно говорю тебе, Белгарион, ты и вообразить себе не можешь, сколь изощрены эти твари. Даже почтенные матери семейств — жены самых преданных моих последователей, — и те не чураются подобных гнусностей. Они постоянно тебя трогают — задевают, будто ненароком. Они старательно делают так, чтобы рукава их бесстыдно задирались, заголяя округлые руки, и вечно колышут подолами одеяний, показывая лодыжки.