«Dell» - Вероника Мелан

Хэнк Гришем работал уборщиком вот уже много лет.

Привычная серо-голубая униформа с бездонными карманами, тележка с моющими средствами, подоткнутые в поддон тряпки и два совка, один побольше, пластиковый желтый, второй поменьше, железный синий. Изученные вдоль и поперек коридоры офисного здания, куда он после того, как съедал завтрак и выпивал кофе в квартире на углу тридцать седьмой, шаркал каждое утро. И в дождь, и в снег, и в сухую погоду. Здесь не было ничего, чего бы Хэнк не знал. Спроси старика, какое количество ступеней на каждом пролете восточной лестницы, и он ответит. Спроси, с каким звуком закрывается дверь кабинета управляющего – да, та самая, с пятнышком у самого пола, что не оттирается никаким чистящим порошком, - и он тоже ответит, узнает этот звук из тысячи других. Спроси, о чем вчера говорил вахтер и клерк с пятого этажа, стоя у лифта, и Гришем воспроизведет каждое слово их разговора.

И все потому, что уборщик – это не просто неприметный человек, выполняющий грязную работу, это в первую очередь уши. А уши – это знание. Великий котел, куда сливаются все струйки информационных потоков со всех двадцати этажей офисного здания. А помимо ушей это еще и ключи. Ключи от всех дверей; ведь кто-то должен скрести и чистить полы, что за ними скрываются?

Да, у всякой работы свои плюсы. И они особенно полезны тогда, когда знаешь, как их использовать.

В этот момент уборщик сидел за дальним столиком в общественной столовой и делал вид, что тщательно колупается вилкой в говяжьей котлете, обложенной по краям толченкой. На самом же деле он наблюдал за группой людей, разместившихся слева от него. Пятеро мужчин и одна девушка. Едят, общаются, смеются над чем-то.

Так который из них?

Сегодня позвонил лысый. Гришем видел его всего лишь один раз в жизни, но звонки получал довольно часто. Просьбы последнего всегда были разными, а вот оплата - всегда хорошей. Неизменно хорошей, достойной выдачи нужной информации. В этот раз лысый поинтересовался, кто из новичков, записавшихся на курсы криптографии, что ведется в кабинете номер триста восемь, лучший?

Узнай, Хэнки… И сообщи мне. Всего лишь имя лучшего студента, пошерсти там по папкам, послушай…

После этих слов старик подумал: «не учи меня дела делать», но вслух лишь вежливо заверил, что узнает все, что требуется, уже к завтрашнему вечеру. И теперь Гришем вновь превратился в уши, из уборщика в тайного агента, шпиона, лазутчика. От интриги волнительно щекотало сердце – так который из них? Вот тот, рыжий, с большим ртом и кучей веснушек? Или же похожий на вышибалу, коротко подстриженный и чернявый? Кто наиболее талантлив?

А, может, это тихий ботаник, который, как только взял у стойки поднос с едой, так и ушел в собственные мысли, чтобы не вылезать из них до конца обеда? Или же тощий парнишка в безразмерной кофте, усиленно налегающий на кофе?

А-а-а… Что толку гадать? Вот появится шанс заглянуть в записи и взглянуть на результаты тестов, тогда и можно будет утверждать наверняка. А то ведь внешность обманчива, еще как обманчива.

Спустя девять часов того же дня Гришем вернулся в квартиру, набрал знакомый номер и удивленным голосом сообщил, что лучший студент… студентка, поправился он, - это некая Меган Райз… да-да, баба. Та самая, единственная из шести человек, обучаемых Гордоном Кригом.

Лысый помолчал, и была странная доля довольства в его молчании.

«Тем лучше», - обронил он неопределенно, сказал, что оплату доставят по месту назначения, и отключился.

Хэнк вытер ладонью усы и положил трубку.

*****

Быстро я прижилась в незнакомом месте. Да, быстро.

Постепенно незнакомые улицы стали знакомыми: теперь я помнила, что при выходе из здания, где вот уже три недели проходило мое обучение, если повернуть за углом направо, находится магазинчик сувениров. А сразу за ним - винная лавка. А за винной лавкой - длинный и светлый салон мебели, центр мобильной связи и большой супермаркет, куда я часто заходила за продуктами, чтобы после перейти дорогу и направиться через сквер к дому. Тридцать минут ходьбы неспешным шагом, пятьдесят - если посидеть на лавочке в заснеженном сквере, глядя на желтые, покрытые пушистыми снежными шапками фонари.

Вот и в этот раз я зачем-то присела на деревянную лавочку.

Конец февраля, еще холодно. Но не настолько, чтобы лишить себя удовольствия понаблюдать за проходящими по проспекту машинами, прислушаться к городскому шуму и тишине внутри себя. Снежинки неспешно падали с темного неба, а я ловила их ртом. По-глупому, как щенок, пытающийся ухватить кусочек чуда, почувствовать вкус уходящей зимы, растворить на языке маленький кристаллик – кристаллик-послание о будущем, которое я все никак не могла ни прочитать, ни расшифровать. И никакая криптография не поможет распознать, что скрыто за поворотом на линии судьбы. Хорошо ли будет, плохо ли? Грядут ли изменения или неспешный нерасторопный ритм, в который вошла моя жизнь в последнее время, еще пока сохранится?

День рождения. Через неделю. Второе марта – день моего попадания на Уровни. Давно это было. Почему и зачем – кого теперь спрашивать…

Я вздохнула.

Как праздновать, с кем? Неужели снова в одиночестве?

Новое место, новая квартира, новые знакомые, но никого из них нельзя назвать друзьями. Друзья – это те, кого ты рад видеть в любое время суток, кто принесет бутылку вина без предупреждения и ввалится в квартиру с вопросом: «ну, как оно?», и ты с удовольствием поделишься, несмотря на то, насколько хорошим или плохим это самое «оно» ни было в данную минуту…

Полезный курс, приятные ребята – верные и нужные товарищи в будущем, но не друзья, нет. К сожалению. А значит, видит Бог мою грусть, праздновать снова буду в одиночестве.

Вспомнился прошлый год.

И торт, будь он неладен. А следом вплыл в ноздри невидимый запах апельсинов и вкус последовавших за ним поцелуев. Хорошо было, ох, как хорошо. Тепло, нежно, трепетно. Тогда была в душе наполненность и ощущение нужности – единство двоих, которым следовало разглядеть собственное предназначение.

Не разглядели.

Шумели по проспекту машины. Переливались под фонарями их гладкие блестящие бока, отражали огни ночных витрин окна.

Я открыла рот и поймала в плен очередную снежинку. Еще несколько осели на ресницах и почти сразу же растаяли от выдохнутого в воздух пара.

Как он переживал по поводу шрамов на моих ладонях… Тихо кипел, злился, негодовал. Просто не знал, что последовало сразу после, а так бы негодовал куда больше. Не заметил одной маленькой детали: маленького круглого шрама на спине - входного пулевого отверстия. А если бы заметил, на сколько еще вопросов мне предстояло бы тогда ответить? И стала ли бы я ворошить «те» воспоминания?