Черный Паук - Виктор Мясников

Пенсионерки никаких конкретных подробностей не приводили, а главным образом механически повторяли с разными интонациями пожелания неизвестным бандитам перестрелять друг дружку до последнего. Относительно Черного Паука мнения разделились, поскольку бандитскую кровь он хлебал с ещё большим удовольствием, чем милицейскую. В другом настроении Славка, пожалуй, возгордился бы от такой городской мифологии, прославляющей его подвиги, но сейчас гордо пыжиться было рискованно – мог лопнуть мочевой пузырь.

На балконе оказалось полно перепрелых тополиных листьев, налетевших сюда ещё в прошлом году по крайней мере, а также грязных стеклянных банок и полусгнивших брусков и реек, предназначавшихся когда-то для какого-то домашнего мастерства. Славка присовокупил к этому хламу кривой и ржавый железный пруток, на котором съезжал по кабелю, и решил, что в квартире, судя по беспорядку и запущенности балкона, обитают алкаши, а может, всего один алкаш.

Пьяниц он никогда не боялся, потому рискнул сменить положение: руки уже совершенно занемели, поскольку находились под телом, прижатые к бетонному полу. Славка медленно повернулся на бок, стараясь, чтобы бруски со спины скатывались без лишнего шума. Подняв глаза, заметил, что рыжая от старости марля, наколоченная на форточку, шевелится на сквозняке. Это могло означать, что форточка открыта.

И Славка решил: будь, что будет, а у него уже сил никаких нет. Он осторожно снял с себя трухлявые бруски, отложив их в сторонку, пошевелил руками и ногами, пробуя, насколько они послушны его воле, и поднялся. Черт с ними, с алкашами, может, они спят или ушли сдавать стеклотару.

Он легко поставил ногу на карниз, а рукой схватился за оконную поперечину, продрав ветхую марлечку. Она и вовсе распалась, буквально рассыпалась на сухие клочочки, когда он попытался сдернуть её другой рукой. Видать, провисела не один год, страдая от солнца, дождя и зимних морозов. Форточки обеих рам были чуть приоткрыты внутрь, Славка толкнул их, просунулся головой и обеими руками, и нырнул в комнату.

На широком подоконнике, каких в новых домах сейчас не увидишь, стояли в кастрюльках с серой землей длинные кривые столетники с одеревеневшими чешуйчатыми стволами и пучками мясистых колючих листьев на верхушках. Чуть не плача от боли в потревоженной расшибленной ноге и напрягая живот, лежавший на поперечинах оконной рамы, Славка свесился вниз головой, сдвинул кастрюльки в сторону и сполз на пол. По его расчетам, никто не должен был заметить его незаконное проникновение в жилище. Гостиница напротив жильцов не содержала, следовательно, некому было пялиться на балконы "хрущевки".

Обстановка квартирки оказалась такой же ветхой, убогой и грязной, как и балконная рухлядь. И такая же старушка сидела на кухне перед заставленным всякой всячиной столиком, тоже ветхая, убогая и подопревшая, как прошлогодняя листва. Она без всякого удивления наставила на Славку блеклые запавшие глаза и тихо поздоровалась, не меняя позы. Тот слегка опешил, сбил капюшон за спину и ответил на приветствие.

– Водопровод проверяем, – пояснил торопливо, – как, нормально функционирует?

– Воду выключать будете? – не то спросила, не то сделала утвердительный вывод старушка. Голос её звучал на удивление чисто и звонко, резко контрастируя с убогим видом.

– Нет, выключать не будем, – уже более хозяйственным голосом заявил Славка и, взяв с почерневшей тумбочки такой же почерневший стакан, напился отвратительной сырой воды из-под крана, белой от множества мелких хлорных пузырьков. – Сейчас ещё ванну проверю.

Тихая старушка, как само собой разумеющееся воспринявшая появление в запертой квартире молодого незнакомца, не внушала опасений. Славка сходил в туалет, умылся, снял комбинезон и почистил брюки и куртку. Взглянул на запекшийся кроваво-черный синяк на бедре, напоминавшем сейчас кусок грязного мороженого мяса, и поморщился от отвращения и боли.

Когда вернулся на кухню, старушка по-прежнему смотрела в стол, не меняя совиной позы. Славка прошелся по кухне, соображая, попросить у бабушки поесть или самому похозяйничать? Только сейчас он поглядел туда же, куда смотрела старушка. На вытертой до матерчатой основы изрезанной клеенке среди сдвинутых в стороны нечистых мисок и чашек лежала блекло-зеленая измятая десятка и горстка монет.

Славке вдруг сделалось невыразимо стыдно и горько. Он даже почувствовал обиду, словно у него самого уже наступила убогая, одинокая и никчемная старость. Сгорая от непонятного стыда, он сунул руку во внутренний карман и отщипнул от пачки пять-шесть гладких пятидесятирублевок. Положил поверх тусклой бронзы и блестящего никеля, испытывая не облегчение, а неловкость, словно хотел откупиться от собственной совести.

– Это что, пенсия, что ли?

Старушка хотела непременно понять причину появления денег, словно необъясненные, как бы незаконные деньги нельзя было принимать. Впрочем, наверное, и вправду нельзя.

– Пособие для ветеранов, – пояснил Славка.

– Всем, что ли, дают? – сработал какой-то тайный рефлекс социальной справедливости и всеобщего равенства.

– Нет, во всем доме тебе одной, – начал внушать Славка, – так что ты, бабушка, не говори никому. Поняла?

– Поняла, поняла, – закивала та, – поняла. А расписаться-то где?

– Не надо расписываться. Ступай в магазин, покупай чего надо, а расписаться ещё успеешь. – Славка помахал рукой с зажатой тряпичной сумкой, в которой лежал свернутый комбинезон. – Бывай здорова, бабуля.

Он торопливо захромал к дверям.

Днем в травмпункте всегда полный коридор народу. Ушастые дети бесцеремонно разглядывают чужие поврежденные конечности, тогда как у самих руки висят в люльках из мамкиных платков. Недовольные мужики переживают собственную пьяную неловкость и трудно вспоминаемую драку. Вздыхают несчастные женщины, всем видом взывающие к людской жалости. Молодые люди обоего пола, желающие получить временное освобождение от трудового и учебного процесса, с интересом поглядывают друг на друга. Славка не пошел бы сюда ни за что, но следовало срочно привести себя в норму, а в дежурную травматологию можно приходить и без паспорта, и без полиса медицинского страхования.

Он терпеливо дождался своей очереди, деловито и точно обрисовал самочувствие, получил направление в рентгенкабинет. С удовольствием услышав, что трещин и переломов у него не выявлено, он обстоятельно проконсультировался у дежурного хирурга насчет мазей и компрессов. Потом в процедурном кабинете, предварительно закупив все необходимое в киоске, находившемся в этом же фойе, самостоятельно перебинтовал смазанную ногу, наложив тугой и красивый "колос" из перехлестнутых бинтов. Немолодая медсестра уважительно посмотрела, но от вопросов удержалась.

Действительно стало полегче, но таскать опухшую ногу все равно было тяжко. Ковыляющая походка начисто разрушала имидж крутого парня в кожанке, и все прохожие обращали внимание. Некоторые смотрели с наглым удовольствием и, казалось, сожалели, что это не они подбили ему ногу. В общем, внешний вид требовал перемены.

Славка забрался в первый подвернувшийся автобус и поехал куда глаза глядят, на ходу придумывая свой новый образ. Может, перекраситься в блондина? Неожиданно мимо проплыла длинная вывеска "Косы. Шиньоны. Парики." Славка, как ужаленный, принялся продираться к выходу, неслышно поскуливая, потому что ногу тоже приходилось тащить сквозь плотную массу человеческих тел. С остановки он торопливо зашкандыбал прямо через газон на противоположную сторону улицы, чувствуя, что придумал себе новое лицо.

Заведение оказалось пастижерной мастерской, делающей волосяную продукцию на заказ. Впрочем, нашлись, и в немалом числе, изделия, не дошедшие до заказчиков. Славка, закосивший под рок-музыканта, только что демобилизовавшегося из армии после двух лет срочной службы и решившего заново начать музыкальную карьеру, объяснил приемщице заказов, что со своей солдатской стрижкой не вписывается в команду.

Женщины, работающие в мастерской, близко к сердцу приняли его горе. В самом деле, стриженый рокер в лохматой команде – все равно, что лысый жених на молодежной свадьбе. Всем смешно, а ему стыдно. К счастью, древнее искусство пастижеров, ещё в Древнем Египте увенчивавших фараонские головы многоэтажными сооружениями из конского и человеческого волоса, готово было прийти на помощь.

Оказалось, парики бывают двух типов. В первом случае их делают механическим способом, пристрачивая пряди к основе при посредстве швейной машинки. В ход идут и искусственные волокна, и буйволовый волос, да что угодно, хоть овсяная солома. Выглядит он не слишклм натурально, даже если изготовлен из натурального человечьего волоса, поскольку пряди пристрочены раз и навсегда и своего положения изменить не могут. Ни причесать его, ни пригладить, как легли локоны, так и будут топорщиться несколько лет до полного износа. Зато такой парик, как правило, крепится на основу из резиновой сетки и по сути безразмерный. На голове держится плотно, правда, месяца через три резинки надо менять, слишком растягиваются.