Корабль в вечность (ЛП) - Хейг Франческа

Криспин вошел туда первым. Прежде чем я двинулась следом, Зак схватил меня.

— Не ходи туда, — попросил он с вернувшейся настойчивостью.

Я взглянула на его руку, вцепившуюся в мое предплечье. Цепь провисла между его скованных запястий.

— Не смей указывать, что мне делать, — вырвалась я из хватки Зака.

— Мы держали здесь кое-какие ранние эксперименты, — он понизил голос, — первых омег, попавших в баки. Ты ничем им не поможешь.

Я помедлила у двери.

— Этих извлечь не получится, — убеждал он. — Там их всего-то штук сорок или около того. Смысла нет даже пытаться. Уверяю тебя. Напрасная потеря времени.

Я отчеканила каждое слово медленно и веско:

— Что ты с ними сделал?

Зак зачастил:

— В самом начале, пытаясь повторить найденное в Ковчеге, мы столкнулись с множеством трудностей. Не хватало необходимых материалов, и было неясно, чем их можно заменить... До того, как мы сумели изготовить пищеводные трубки с клапанами, приходилось… — он запнулся. — Понимаешь, следовало принять меры, чтобы омеги не умирали при погружении.

— Хватит прятаться за обтекаемыми словечками, — выплюнула я. — Скажи наконец, что ты сделал.

— Касс, — позвал изнутри Криспин. — Тебе стоит на это посмотреть.

Криспин был среди тех, кто вытаскивать из баков утонувших детей, но даже тогда его голос не дрожал, как сейчас.

Я протиснулась мимо Зака и вошла в комнатку.

Там стояли индивидуальные баки — даже меньше тех, что находились в Нью-Хобарте.

Внутри было так мало света, что сначала не удавалось рассмотреть детали. Потом мои глаза привыкли к темноте. В ближайшем к двери баке плавала женщина, ее рыжие волосы шевелились сверху. Я шагнула ближе, вглядываясь в ее лицо.

Мне довелось увидеть много человеческих лиц, далеких от идеала. Нина с одним глазом; Криспин с грубыми чертами; Палома с мраморно-белой кожей; Ева со вторым ртом сзади на шее. Много заклейменных, покрытых шрамами, изможденных от голода лиц. Но подобного я не видела никогда: герметичная сборка плоти вокруг трубки вместо рта и ноздри, зашитые так крепко, что все лицо собралось в складки.

— Нам пришлось, — сказал стоявший позади Зак. Он с отвращением взирал на женщину в баке. — Иначе они бы сразу захлебнулись. Это была идея Воительницы. Мы просто наглухо зашили рот и ноздри.

Кулаки Криспина крепко сжались, в правом блеснул нож.

— Это не так болезненно, как выглядит, — продолжал Зак. — Мы ведь думали об их альфах.

Криспин сглотнул и шагнул к Заку.

Я оказалась быстрее.

Зак явно обрадовался, когда я встала между ним и Криспином.

Затем я согнула руку в локте, отвела ее назад и изо всех сил влепила кулаком ему в брюхо. Мы оба одновременно согнулись пополам с одинаковым звуком: утробным болезненным хрюканьем. А потом застыли, почти касаясь друг друга головами. Я ждала, пока легкие не начнут снова принимать воздух, а боль в животе не утихнет.

— Знай, — прошептала я, как только смогла выдыхать. Мы все еще были скрючены и клонились друг к другу, голова к голове. — Ты — единственный монстр в этой комнате.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак оказался прав: эти заключенные при освобождении не выжили. Скорее всего, во время первых пробных попыток погружения в баки им изувечили не только лица. Когда наши бледные молчаливые солдаты осушили баки, их обитатели так и не пришли в себя. Лишь один мужчина протянул руку и выдрал трубку из зашитого рта, оставив узкую дыру, которая трепетала от каждого вдоха и влажно мурлыкала. Но вдохов случилось только пять или шесть — все слабее и слабее.

Мы с Паломой посидели с ними до конца. Я обрадовалась тому, что она была рядом в те несколько минут в полутемной комнате, пока жизнь вытекала из пленников, точно вода из треснувшего сосуда. Палома не имела отношения к этому ужасу, однако разделила его со мной, преклонив колени, держа несчастных за руки и глядя, как они умирают. Она прижала ладонь ко лбу какого-то юноши: ее кожа была такая же белая, как и шрамы на его изуродованном лице. Я взяла руку рыжеволосой женщины и держала в своих. Я не притворялась перед собой, будто она знает о моем присутствии, будто мое прикосновение облегчает ей уход. Но в такие моменты кожа льнет к коже.

Я взглянула на Палому, на опустевшие резервуары за ее спиной. Вспомнила о баках, которые мы с Дудочником обнаружили в Ковчеге — там «члены Временного правительства» погребли сами себя до лучших времен. Так много изменилось с эпохи, когда те люди стали свидетелями взрыва, и так мало.

— Мутация, в которой мы действительно нуждались после взрыва, — сказала я Паломе, — она ведь так и не произошла, верно? Наши тела изменились, но человеческая способность к жестокости осталась прежней. — Я посмотрела вниз, на лицо мертвой женщины, изувеченное моим близнецом. — Погляди, что мы опять натворили.

Глава 24

Солдаты уже усаживали освобожденных омег в телеги.

За воротами убежища, где-то на юго-востоке в небо поднимался дым. Стоило подумать о Петельном каньоне, о людях Дудочника, которые разменивали свои жизни на время для нашей операции, и дыхание застревало в горле. Я заметила, что Зои тоже поглядывает в ту сторону.

Некоторые из бывших пленников уже могли идти; завернувшись в одеяла или простыни, они гуськом ковыляли к телегам, где им помогали подняться в кузов. Без единой жалобы они устраивались на шероховатых досках. Других приходилось нести. Я обратила внимание на солдата-альфу Инспектора, который, морщась и отворачиваясь, тащил на руках бледную женщину. Непонятно, что его отталкивало — ее измученная влажная плоть или третий глаз под клеймом на лбу. Я набрала воздуха в грудь, чтобы высказаться.

Зои положила руку мне на плечо прежде, чем я заговорила.

— Тише, Касс, — произнесла она. — Они дрались здесь, и теперь они помогают. Не требуй от альф слишком многого слишком рано.

Я чересчур устала, чтобы спорить, и просто вернулась к работе.

Зак, не отходивший от меня, тоже помогал по мере возможности. Вряд ли ему этого хотелось, но, подсаживая на телегу освобожденных, он выглядел менее подозрительно, чем стоя в стороне. И все равно каждый проходивший мимо солдат на него зыркал и что-то бормотал — причем альфы наравне с омегами, — поэтому рядом с ним постоянно держалась Зои или кто-то из доверенных охранников. Лишь извлеченные из баков омеги не обращали на Зака внимания. Имея больше прав, чем кто бы то ни было, выплеснуть на него справедливый гнев, они проходили мимо с остекленевшими глазами и, поднимаясь в кузов, опирались на руку Зака, не глядя в его сторону.

— Тут есть кое-кто, кого ты должна увидеть, — окликнул меня Саймон.

Он стоял перед следующей телегой, уже загруженной под завязку.

Я вскарабкалась на дощатый настил, аккуратно ступая между сбившимися людьми. Некоторые были в сознании или по крайней мере держали глаза открытыми; большинство уснули там же, где сели — все так тесно прильнули друг к другу, что упасть было невозможно. Солдаты не спускали с них глаз, поднося фляги с водой к губам бодрствующих.

Один мужчина уставился в небо и орал:

— Ленни! Ленни!

Сначала я подумала, что «Ленни» — это имя самого мужчины или кого-то из его близких. Но потом поняла, что, вполне возможно, он выкрикивает: «Колени! Колени!», повторяя последний приказ, полученный им перед заточением в бак.

Криспин присел на корточки возле молодой женщины.

— Она? — уточнил Саймон. — Уверен?

Криспин кивнул.

— Рона, — подтвердил он. — Племянница Льюиса. Я знал ее почти всю жизнь, с тех пор как Льюис ее удочерил в детстве. Он и на Остров-то пришел после того, как Синедрион ее захватил.

Саймон кивнул, и Криспин выпрыгнул из кузова, сжав плечо женщины на прощание.

Она не ответила. Сидела, прислонившись к бортику телеги. Ее усадили прямо, как полагается, но она сползла и теперь полулежала — голова склонилась набок, на соседку.