Эвтаназия - Ирина Шанина

— Имя, фамилия, отчество? — Ручка зависла над соответствующей строкой в формуляре.

— Муромцева Василиса Михайловна, — бодро, по-военному, отрапортовала я.

Рука библиотекаря задрожала, на формуляре появилась кривая, начертанием мало похожая на мою фамилию.

— К-как, вы сказали, вас зовут? — пролепетал он.

— Василиса, — зычно ответила я, радуясь, что хоть кого-то здесь взволновало мое имя. — Василиса Михайловна… Муромцева.

— Да, конечно, — невпопад забормотал «мухомор», — этого следовало ожидать рано или поздно.

Он отложил испорченный формуляр в сторону.

— Так какую книгу вы хотите взять, Василиса Михайловна?

Я ткнула пальцем в стеллаж, где сиротливо лежали «Русские народные сказки»:

— Вот эту!

«Мухомор» почему-то совершенно не удивился (а мог бы — с чего вдруг взрослая тетенька начала интересоваться детскими книжками). Он сполз со стула (суставы проиграли небольшую токкату) и медленно доковылял до стеллажа.

— Брали ее недавно, — доверительно сообщил он, хотя этот факт не нуждался в подтверждении, — девушка брала, вроде вас, только темненькая… Симпатичная. Читала ее неделю, потом принесла, сказала, что теперь ей все ясно.

— Как звали девушку? — пошла я в атаку. — Вы формуляр заводили?

— Да-да, — важно кивнул библиотекарь. — Она с документами пришла, я сразу карточку завел.

Он вернулся к столу, вытащил длинный фанерный ящичек с формулярами, коих было не больше десятка, и начал поиски. За то время, пока он перебрал десять формуляров, вполне могла бы возникнуть, достигнуть расцвета и уйти в небытие небольшая вселенная.

— Вот, — он наконец вытащил карточку, — Савушкина Марина Владимировна. Корпус первый, комната сто тринадцать.

Я так и думала. Книгу брала Марина, и теперь эта книга позарез нужна мне. Возможно, она оставила там какие-нибудь заметки на полях. Жаль только, что она не «Страшные тайны „Дорогомилова“» читала.

— Берете? — Библиотекарь протянул мне сказки. — Книгу нужно вернуть через два дня. Если не успеете прочитать, нужно зайти и продлить. Сегодня двадцать восьмое апреля, четверг. Стало быть, принесете ее в субботу, тридцатого…

Я кивнула и взяла книгу.

— У вас пакетика не найдется, часом? А то я еще погулять хочу, боюсь, книжка испачкается.

— Пакетик найдется, — успокоил меня «мухомор».

Он выдвинул ящик стола (в воздух взметнулось небольшой пыльное облачко) и достал веселенький пакет с иллюстрацией к «Лукоморью» — только, в отличие от картинок, висящих около кабинета Евдокии Петровны, здесь была изображена печального вида барышня, выглядывающая из окна невысокой башенки. Под окном сидел огромный пес и преданно смотрел на тоскливую девицу. «В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит», — догадалась я. Как-то они здесь чересчур увлекаются фольклором. Я запихнула книжку в пакет, попрощалась и вышла на улицу.

Через пятьдесят метров аллея повернула под прямым углом, и я почти сразу уперлась в забор, как раз в том месте, где находилась башенка. Можно считать, что первая часть плана — незамеченной добраться до забора — выполнена. Теперь нужно решить, куда двигаться дальше, по ходу часовой стрелки или против. Вопрос имел чисто практическое значение — пейзаж вдоль забора представлял собой настоящую чащобу. Вековые ели, нижние ветви которых (кажется, у елей это называется лапы) касались земли, заросли какого-то колючего на вид кустарника, поросшие мхом бревна — все это в совокупности обещало приятную прогулку.

Я прикинула, где я могу сейчас находиться, если брать относительно главных ворот, и повернула направо — по часовой стрелке. Метров через пятнадцать я уже пожалела о том, что вообще ввязалась в это мероприятие. Каждое встреченное мной дерево (а их было немало) так и норовило хлестнуть меня по лицу колючей веткой; если ветки были высоко и по лицу не получалось, деревья мстительно и больно цеплялись за волосы; мшистая земля под ногами подозрительно хлюпала и пружинила, сильно смахивая на болотце… Пара неудачных шагов — и вот уже холоднющая и грязная вода добралась до носков, намочила их и начала чавкать в ботинках. Каюсь, я чуть было не повернула назад. Но поскольку никто не любит признаваться в собственном малодушии, я наметила себе последний рубеж: доберусь вон до той поваленной сосны, после чего поверну обратно. Но поворачивать не пришлось…

Глава 37

Поваленная сосна оказалась лишь вершиной айсберга, но я поняла это, только когда с большим трудом, пару раз уронив и чудом перехватив около самой земли пакет с книгой, перелезла через нее и уперлась в живописную кучу бревен, которую в литературной речи обычно называют буреломом. Продраться через этот бурелом означало сломать себе шею или ногу, и только если очень повезет — руку. Я облегченно вздохнула: теперь не нужно идти на компромисс со своей совестью, я же не самоубийца. Но только было я собралась повернуть обратно, как вдруг услышала голоса.

Не внутренние и не потусторонние, вполне реальные: кто-то разговаривал совсем неподалеку. Стало быть, лезть все-таки придется. Вряд ли отдыхающие (или пациенты, кто их здесь разберет) забираются так далеко. Скорее всего, это Булат со товарищи.

Я выбрала ветку, которая на вид казалась покрепче остальных и осторожно поставила на нее ногу. Ветка слегка подалась вниз, но выдержала. Я схватилась рукой за ствол и рывком переместила тело вверх. Отсюда не открывался изумительный вид — здешний лес красивыми местами не изобиловал. Зато я нашла то, что искала, а это, безусловно, гораздо важнее.

Прямо посреди леса (я во второй раз задумалась, как же они умудрились построить в лесу здания, совершенно не повредив окружающие деревья) стоял одноэтажный дом барачного типа. Непрезентабельное, но зато очень дешевое жилье для гастарбайтеров. На крыльце сидел Булат и незнакомый мне мужчина, на вид — соплеменник Булата. Они ели хлеб, запивали его молоком и тихонько переговаривались.

Отлично, я нашла Булата, и очень быстро. Теперь осталось только спуститься отсюда… И еще бы хорошо побеседовать с Булатом без свидетелей, очень уж физиономия мужика мне не нравится. Разбойничья рожа, и это еще мягко сказано. Похож на какую-то птицу… Хищную, которая падалью питается. Надо, наверное, еще немного посидеть тут на дереве, дождаться, пока они оба уйдут, а потом потихоньку спуститься.

План был вовсе недурен и не так уж сложен в исполнении. Однако лес — я имею в виду дикий лес (здешний массив вполне отвечал данному определению, в нем не было ни малейшего намека на цивилизованность), — он живет по своим законам. Некоторые особенности взаимодействия дикого леса и человека довольно часто упоминаются в трудах таких авторов, как Сетон-Томпсон или Фенимор Купер. Но впервые обратил внимание на эти особенности и, можно сказать, систематизировал их Марк Твен. Так, он, внимательно изучив тексты г-на Купера, отметил, что в те минуты, когда герою грозит опасность и минута полной тишины стоит четыре доллара (не смейтесь, Марк Твен умер в начале двадцатого века, четыре доллара тогда были солидные деньги), под ногой у героя предательски хрустит непонятно как попавший сюда сучок. Ехидный Твен даже предложил переназвать некоторые книги Купера: вместо «Кожаный Чулок» — «Хрустнувший Сучок».

Мне пока никакая опасность не грозила, но сучок, на котором я стояла обеими ногами, все-таки хрустнул и сломался. Я провалилась вниз, но не до земли — помешали густо переплетенные ветки. Зато шума было предостаточно. Держу пари, ни один куперовский Кожаный Чулок так не шумел.

Булат и его коллега перестали пить молоко и обернулись, чтобы посмотреть на источник шума. Я улыбнулась и попыталась взмахнуть рукой. Ветки снова хрустнули, я просела еще ниже.

Булат что-то сказал своему сотрапезнику, положил хлеб на газету и направился в мою сторону.

— Что, застряла? — доброжелательно поинтересовался он.

Я кивнула, не слишком резко, чтобы не спровоцировать новых катаклизмов.

— Сейчас выручу, — обнадежил меня Булат. — Веревка надо и топор.

— Топор не надо, — испугалась я; впрочем, веревка звучала не лучше.

Он не стал меня слушать, повернулся к разбойнику и крикнул:

— Топор неси и веревка.

Тот кивнул, скрылся в доме, но очень быстро вернулся с мотком веревки в руках и огромным топором, экстерьер которого одобрила бы любая Гильдия палачей. Булат как-то очень легко взобрался на кучу бурелома и обмотал меня веревкой под мышками. Свободный конец он бросил вниз, где его немедленно подхватил мужик с разбойничьей рожей.

— Сейчас, сейчас, — успокаивал меня Булат, осторожно обрубая ветки вокруг меня, — вытащим тебя, Василиса Михайловна.

Интересно, откуда он знает мое имя? Я не успела додумать эту многообещающую мысль, как разбойник дернул веревку, и я, помогая себе руками, выбралась из ловушки.