Босиком по облакам (СИ) - Ардо Маргарита

– Я понял. – Артём кивнул, продолжая кусать губы.

Странно, я думала, на его лице хотя бы что-то изменится, может, появится облегчение, но нет. Эти паузы невыносимы!

– Что Дэн говорил про мотив? В детектива заигрался? Я ничего не понимаю! – проговорила я. – Спроси меня прямо! И я прямо отвечу.

– Гаечка, – он вдруг встал со стула, сел на корточки, а потом как-то произвольно опустился на колени перед моими ногами, провёл по ним рукой. Я сжала в волнении пальцы, он накрыл их ладонью и вскинул глаза. – Мне не о чем тебя спрашивать. Иванченко работал на меня. Мы расстались с ним нехорошо, остались недосказанности. Поэтому мои парни подумали о прослушке... В общем, проехали. То, что они подумали, бред, и я сразу это знал. И это не важно. Я только прошу тебя выслушать.

– Хорошо, Тём, я слушаю тебя! – я улыбнулась через силу, чтобы как-то его подбодрить.

– Пятого декабря — мой день рождения, – начал он.

И я сразу напряглась. Это число – не самый лучший день в моей жизни. Зачем же такие совпадения?!

Дети за окном загорланили громче, послышался стук и отзвуки шлёпающего по ступеням сада мяча. Я подскочила, пытаясь убежать от разговора, прикрыться соседским мячом, но Артём сказал:

– Серый разберётся. Не волнуйся, Гаечка. Сядь, пожалуйста.

И мы снова расселись по стульям друг напротив друга. Артём сложил ладони, закрыв нос и нижнюю часть лица, затем резко убрал их с выдохом.

– Всё. Больше без пауз. Прости. Пятого декабря мой день рождения. И так случилось, что перед этим жизнь вдруг потеряла для меня смысл. Ничего не произошло, просто исчезли краски. Хотя я не тот, кто склонен к депрессиям и нытью...

– Это я заметила.

– Не перебивай, пожалуйста, – мягко попросил Артём. – В общем, пятого декабря я встретился со старым другом, мы ещё со школы друг друга знаем. Мы выпили прилично. Оказалось, что у нас было два одинаковых чёрных порша, как под копирку.

Порше?! Я затаила дыхание, чувствуя холодок по спине. Артём продолжил:

– Друг предложил погоняться, как в старые добрые времена. Мне не хватало адреналина, и вообще ощущения того, что я живой, и... – он взглянул на меня, а в мой живот рухнул тяжёлый холодный ком. – Эля, Гаечка... в общем, я тот второй «богатый урод». А Валька Летов — первый. Тот, что сбил тебя у метро ВДНХ. Но это я его подрезал. Пожалуйста, прости меня...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замерла в ужасе, задним фоном подумав о том, что, наверное, Артём обиделся на то, что я назвала его уродом... И мир заглох. Кажется, даже сердце пересталостучать. Внутри меня образовалась пустота. Она расползалась из живота изавоевывала меня всю, как жадная, быстро растущая чёрная дыра. Казалось, ещё мгновение, и я перестану существовать. Я констатировала чужим голосом:

– Вы не остановились.

– Гаечка, всё было так быстро! Я и не понял, что там произошло... Куда исчез Валентин? Я услышал скрежет тормозов, обернулся и тут же вылетел наследующий поворот. Я не справился с управлением. Машина перевернулась. Пронеслась на крыше ещё несколько метров по проспекту. Вот тогда я понял, чтожизнь может закочиться в любой следующий вздох.

– Да... может закончиться... – эхом повторила я, проваливаясь куда-то. – Ты поранился?

– Немного. Это не важно. Уже потом, после больницы я узнал, что Валентин сбил кого-то. Но он сказал, что всё решил, что пешеход не пострадал... Прости, если б я знал! Гаечка, прости меня...

А я смотрела на него и не видела. Я видела слякоть у обочины, низкое ночное небо, нахлобученное мрачной прослойкой туч; раскромсанный ствол светофора с паралитично мерцающим зелёным человечком почему-то прямо над моей головой и расползающийся, нечёткий свет придорожных фонарей. Я не могла вдохнуть отболи, распластанная, как сломанная кукла, в неестественной позе в грязной снежной каше, и почему-то думала о том, что новое белое пальто вряд ли удастся отстирать, кровь плохо отстирывается с драпа, а на химчистку нет денег... Сквозь визг тормозов и шелест шин ускоряющегося, укатывающего прочь авто, сквозь крики прохожих и собственные хриплые всхлипы из прошлого я слышала нынешнее сбивчивое Артёмово:

– Я хотел бы исправить. Я сделаю всё, чтобы исправить! Я изменился, Гаечка! Моя жизнь вместе с той машиной перевернулась. Я понял, что нужно жить по-другому, бросил пить.

Я видела сквозь его лицо белые лампочки больничного коридора и скучный дозубного скрежета кафель.

– Я стал искать смысл.

Надо мной склонилось лицо в хирургической маске. Шприц. Невозможность вспомнить обычные слова. Тошнота.

– Я ещё больше стал развивать благотворительный фонд. Но этого было мало, если бы я знал, если бы я мог представить, что там была ты...

Растерянные глаза папы и бэушное кресло-каталка, которое он купил на Авито. Арсенал обезболивающих на моей тумбочке. Стена в голубых обоях ималодушное желание, чтобы всё кончилось, лишь бы так не болело. Страх стать инвалидом. И повторяющийся кошмар – два несущихся по проспекту одинаковых чёрных Порше. Один из них на меня.

– Прости, если сможешь! Гаечка, прости меня... Я хочу исправить. Я люблю тебя!

Я моргнула и снова увидела Артёма. Под его горящими глазами легли тёмные круги. Такой бледный! Влажные волосы прилипли ко лбу. По виску стекала капля. Он не выспался. И, кажется, не лжёт, только... Метр между нами уплотнился, ивоздух в нём сгустился, как граница между прошлым и настоящим. И будущим.

Артём протянул ко мне руку.

Я не смогу...

Я убрала свои кисти с колен. Солнечный свет за окном поблек. Может, тучи? И дышать нечем... Душно. Наверное, будет дождь. Зачем кому-то понадобилось включать аргентинское танго? Ненавижу его.

Как под гипнозом я встала со стула и сказала отрешённо:

– Там ужин на втором этаже совместный. Звали. Пора идти...

И пошла, не чувствуя под собой ног, словно их у меня не было. В голове зиялапустота. На месте сердца теперь тоже ничего не было – светлячки умерли, осталась только фантомная боль.

1Имеется в виду популярная песня I will survive (Я выживу).

* * *

Артём

Совместный ужин прошёл, как в тумане. Знакомые Вовы, бывшие москвичи, теперь местные сыроделы, устроили Мастеру и нам заодно настоящую сырную вакханалию. На веранде были сдвинуты столы. На скатертях в красную клетку разложены большие деревянные срезы, заменяющие блюда. На них поленца из козьего сыра по-французски в пепле, кубики белые, желтоватые, усыпанные специями, зелёные и даже красные; дольки, ломтики, подкопчёная соломка икосички, мягкий сыр в крошечных креманках, украшенный базиликом и мятой. Маленькие плошки с мёдом, с вареньем между художественно разложеннымисырами, нарезанные фрукты, усыпанные семечками хлебцы, сухарики, кольцабагета; оливки.

– Ребята постарались для нас, – объявил Вован. – Угощайтесь!

– Всё совершенно бесплатно. Cыры, мёд, варенье мы делаем сами, – рассказывал русый парень, натуральная кровь с молоком, его б на обложку чего-нибудь оздоровом питании.

– Берите вилочки, ножики, мы взяли одноразовые, тут салфеточки, будем рады, если вам понравится, – вторила обступившим столы йогам милая девушка, повзрослевшая «Алёнка» с шоколадной обёртки.

Послышался звук отодвигаемых стульев. Сыроделы сияли счастьем, гармонией и, кажется, со своим любимым делом и крымским воздухом проживут ещё лет сто. Гаечка, стоящая рядом, выглядела выключенной тенью себя. И на контрасте на неё было больно смотреть. Я не нашёл нужных слов... А они вообще есть? Я направился к ней, медленно обходя столы и людей. Не глядя на меня, Эля будтопочувствовала и пошла прочь. Я остановился. Кто-то предложил мне стул. Я сел, следя за ней глазами. Она подошла к Мастеру и без спроса села рядом, оказавшись почти на противоположной стороне длинного стола.