Блаженная (СИ) - Белла Ворон

Я могла ее спасти. Но я была слишком занята собой.

— Тина! не спи! Доктора позови!

Я вздрогнула, с трудом сообразила, что от меня требуется и неуверенным шагом побрела к больничному корпусу. Но Вадим уже шел навстречу вместе с Александром, тот оказался расторопнее меня.

Вадим опустился на колени рядом с Ликой, взял ее запястье. Отпустил. Поднялся.

— Несколько часов… — тихо сказал он, не глядя ни на кого.

— Это ты виновата! — послышалось из ротонды.

Я вскинула голову и наткнулась на тяжелый, жесткий взгляд Давида.

— Вы уходили вместе. Что ты с ней сделала?

Земля качалась подо мной. Что я с ней сделала? Я бросила ее, потому что у меня были дела поважнее.

Давид, сам об этом не догадываясь, озвучил мои мысли, но имел он в виду совсем другое. Он обвинял меня в убийстве.

И все это понимали и смотрели на меня и я должна была что-то сказать.

— Я… я привела ее домой и уложила в кровать. Я не видела ее потом… Я ничего не сделала.

Вместо голоса вышло слабое шипение, твердый ком стоял в горле.

Все молчали, но я чувствовала, как меня прожигают холодные, недоверчивые взгляды.

— Я заходил к ней через полчаса после вашего ухода. Ее уже не было в комнате.

Давид сидел в той же позе, он даже не шевельнулся, но Федя почему-то положил ему руку на плечо. Я инстинктивно попятилась, и словно наткнулась спиной на всеобщее подозрительное молчание.

Я повернулась лицом к труппе, чувствуя себя актрисой, позабывшей текст.

— Послушайте… я уложила ее в кровать и сразу ушла. Я пошла в свой дом, я пробыла там… долго. У меня есть свидетель! — вспомнила я, — Наталья Павловна, садовница, она может подтвердить. А потом я была с Яной… Яна, подтверди!

Яна молчала. И все молчали. Только кузнечики яростно скрежетали, освистывая мое бездарное выступление.

— Я виновата только в том, что оставила ее… но я ее не убивала!

— А ширма? Случайно упала?

В голосе Давида зазвенела нотка, которая заставила меня отступить еще на шаг.

— Что она тебе сделала? Чем помешала?

Давид вскочил и кинулся ко мне. А я стояла и не могла шевельнуться. Федя успел перехватить его, к ним тут же бросились несколько мужчин. Поднялся шум, крики, кто-то завизжал. Я стояла, как вкопанная, не в силах шевельнуться и наблюдала эту картину как в замедленной съемке. Давида повалили на землю. Он вырывался и кричал, что убьет меня. Я не чувствовала ни злости, ни страха, я вообще ничего не чувствовала, внутри меня тоже словно заморозили. Но будь у меня хоть малейшее подозрение о том, кто убил Лику, я бы, наверное, тоже бросилась на него.

Наконец Давид устал сражаться и затих. Федя сидел у него на спине, Александр и Аркадий стояли рядом, готовые ко всему. Чувствовалось, что Давид собирается с силами для следующего броска.

Вадим перевел дух, сел на землю напротив него.

— Давид. — произнес он ровным голосом, — Посмотри на меня.

Давид поднял голову, взглянул на него из-под волос, закрывающих лицо.

— Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной. Спокойно.

— Она удерет! — Давид попытался вырваться из-под Феди, но тот сидел крепко.

— Она не удерет. Уже едет полиция. Они во всем разберутся. — монотонно говорил Вадим.

Давид поник головой.

— Сейчас тебя отпустят, ты встанешь и пойдешь со мной.

Давид кивнул.

Вадим сделал знак Феде, тот выпустил Давида с некоторой опаской.

Вадим протянул Давиду руку, помог подняться, взял его руку повыше локтя и медленно повел в сторону медицинского корпуса. Давид стряхнул его руку.

— Не бойтесь, я ее не трону. — сказал он и повернулся ко мне.

— Будь ты проклята. — спокойно сказал он и побрел по дорожке, опустив голову. Вадим шел рядом, а Федя, как верный пес, следовал за ними.

— Тина, присядь. — сказал Александр и взял меня под локоть. Я послушно села на скамейку.

Где-то вдалеке завыли сирены.

***

Полиция оцепила место преступления, врачи скорой повторили слова Вадима. Когда Лику укладывали на носилки, голубая бабочка, словно уснувшая на ее руке, встрепенулась и полетела прямо ко мне. Я отшатнулась от нее, как от камня, брошенного в мою сторону.

Вернулся Вадим — он дал Давиду снотворное и оставил его под присмотром Феди. Сам он поехал с Ликой. Ему предстоит делать вскрытие. Кто-нибудь, отключите мне голову!

Среди полицейских я узнала Мишкиного отца — Петра Алексеевича.

Я удивилась, когда он сделал мне знак рукой — не ожидала, что он меня вспомнит. Этот угрюмый, немногословный человек едва ли замечал меня, когда я появлялась в их доме. Впрочем, никто из нашей компании не удостаивался его внимания, даже собственный сын. Мишка объяснял всем, что папа не любит, когда дети вертятся под ногами, потому что очень устает на работе. Я подошла к нему.

— Пошли, поговорим. — буркнул Петр Алексеевич и, не дожидаясь моей реакции, зашагал к самой дальней от пруда скамейке. Я послушно поплелась следом.

Он уселся, откинулся на спинку, хлопнул рукой рядом с собой. Я пристроилась на самом краешке.

— Я знаю, где ты была вчера вечером. К тебе вопросов нет. Пока.

— В каком смысле — пока? — насторожилась я.

Петр Алексеевич проигнорировал мой вопрос.

— Ты, может, заметила что-то?

— Что заметила?

— Эта ваша… как ее…

— Ее зовут Лика. — Да. Молодая, красивая была… мужики, небось вокруг нее крутились. — Может кто косо смотрел, или поцапалась она с кем-нибудь?

— Она ни с кем не цапалась. Она… не такой человек.

— Ну, может, сейчас кто из ваших странно себя ведет? Ничего не замечаешь?

Он сделал неопределенное движение в сторону пруда и внимательно посмотрел на меня.

— Петр Алексеевич, вы меня сейчас допрашиваете?

— Не заводись. Просто спрашиваю. По-человечески. Может ты что видела или знаешь.

Прекрасно. Он думает, что раз я дружила с его сыном, то сейчас вывалю ему все подробности отношений в труппе!

— Я ничего не видела и ничего не знаю. — холодно ответила я.

Петр Алексеевич молча смотрел на меня, чуть приподняв мохнатую бровь. Ясно было, что он мне не верит.

И в ту же минуту я осознала неуместность своего возмущения. Я много чего видела и кое-что знаю.

Сидя в кустах, я наблюдала, как Давид бегал по усадьбе и искал Лику. И своими ушами я слышала, как Яна грозилась убить Лику. И знаю, что ее легкомысленный супруг был в Лику влюблен. Если бы можно было знать,