Таганский дневник. Кн. 1 - Валерий Золотухин

Звонок: — Вы еще живы. А я слышала, вы повесились. — Нет, я вскрыл себе вены. — Какой у вас красивый голос, спойте что-нибудь, пожалуйста.

Карижский. Вы создали оппозиционный театр и воспитали в этом духе коллектив, оппозиция никогда ни к чему хорошему оппозиционеров не приводила. (На полях: театр политической демагогии.) Вы всем своим искусством декларируете обособленность искусства от руководства партии, дескать, «не лезьте к нам со своим диктатом»… Нигилизм, отрицание направляющей роли партии…

Карижский здорово подготовился к райкому, он умный мужик, и это-то страшно. Чтобы возражать ему — надо было сосредоточиться и тщательно продумать все ходы. А когда со всех сторон кусают — мысли разбегаются… Петрович взялся за голову и полчаса молчал.

(На полях: про святость, про ремесло, про честность, про то, что нет другой жизни, и надо любить ее и уважать.)

С утра вчера закончил первую главу. Репетировал я с молодыми артистами стихи, обучал, открывал секреты, передавал штампы. Читал главу Б. Глаголину — в общем понравилось — хочется больше динамики — предполагает заявить очередь с самого начала и через нее накалять. Вечером был Гаранин[30]:

— Любимов — знамя интеллигенции.

— Повтор 47 года, талант остался, а где те люди, что лаяли?

— Страх ни к чему хорошему не приводит, не надо бояться, не те силы там и тут.

— От Дупака отвернутся все интеллигентные люди, его не будут звать даже в массовки, он не прокормит свою буфетчицу, не сориентировался, перепугался, надо было жертвовать собой и не было бы жертв.

— Там, наверху, не могут простить ему, что он бросил дочь легендарного героя.

Зайчик в Душанбе, и там землетрясение, отчего такое совпадение?

Высоцкий играл Галилея с похмелья. Снова развязывает. После сеансов Рябоконя лекарств не принимал. Обманул. Три раза выпадение текста абсолютное.

Слушал немного репетицию «Тартюфа». Ученичество. Несмелость. Шаткость. Это, конечно, первые, пристрелочные, но надо же работать.

Написал письмо Полоке. Звонил Юле[31]. Год назад появилась в дневнике фамилия — Полока.

Немного выбит из седла. На боку. Заболел и странно как-то. Так обложило горло, как не было. И всякие прочие валики тоже болят. Ночью просто невозможно спать было. Шея разрывалась болью. И тут еще десна распухает, непонятно, зуб мудрости решил меня наказать, что ли. И вот болею. А все, думаю, оттого, что выбили из колеи, выпрягся из хомута, супонь развязалась. Да, такая резкая остановка, непривычная тишина может свалить надолго. Ах, Федор, Федор… Не надо курить, не надо!!! Держаться надо!

Был врач. Выписал бюллетень. Знает по «Павшим». Спрашивал про крест. Сказал, что верую: потом начал вертеться и самому непонятно: верую или не верую, хочу верить — это правильно.

Читал свой первый дневник. Записано: «Но главное (чтобы стать хорошим актером) нужно любить людей и любить, как можно сильнее». Это записано 10 лет назад. И теперь, в своих последних дневниках, думая о Боге, о жизни, о профессии, я снова пишу о любви уже на основании не только услышанного, прочитанного, но — пережитого, испытанного самим.

«Все в мире доброе рождалось от любви».

И вдруг я стал думать над тем, а кто любит меня в этом мире, кому я нужен, кому я сделал что-то, чтоб меня не забыли и помянули добрым словом.

Я болею, лежу и смотрю в потолок, кто бы мог прийти ко мне, и кто мне дорог, нужен, кого бы я хотел видеть, и кому бы хотел показаться в таком виде.

Сложно.

Мне лучше.

— Глаголин. — Страшным человеком ты будешь лет через 10. Ты посмотри… насколько ты моложе меня… а сколько в тебе злости, сарказма… Ты же этих молодых артистов замурыжил окончательно… Что они подумают.

— Пройдет время, покинешь ты пост парторга, окунешься в работу, в каждодневную жизнь нашу и поймешь, что не столько вокруг дерьма, как тебе кажется. Положение твое тебя обязывает глядеть на все под определенным углом.

Хоть и написал Полоке, что в хорошей форме, но это скорее к внутреннему состоянию относится, физически — не очень, хотя играю, вроде бы, на уровне. Последние «Антимиры», по-моему, очень отлично работал. Надо доиграть сезон как следует, вот поднимусь, а это будет завтра, Бог даст, и потихоньку начну «формироваться».

Хочется много хороших писем написать, всем, кого знаю. Но как их писать, когда по-прежнему не налажены дела с родителями, что за черт. Неужели они действительно прочитали мое письмо к Тоне? Что делать, что делать? Братец хорош…

Зайчик снова собирается в Душанбе. Обнаружилась Зинка. Она забеременела — вставила какую-то штуку, чтоб избавиться. Ее, штуку, нужно было держать несколько часов, а она ходила с ней три дня. Началось заражение крови. Еле спасли. Как в деревне, ей-богу. Оттого еще и нервный сдвиг.

Шеф подобрел во всех этих передрягах. Он не ожидал такой мобильной, всеобщей поддержки. И удивился сам немало, как это все вдруг. А Дупак все болеет.

Почему я ничего не могу делать, так много свободного времени, а я ни за что не могу взяться прочно: писать, читать, просто отдыхать, не думая, все чего-то суечусь: встану, лягу, начну, брошу, туда, сюда… оттого, что я ЖДУ чего-то, а чего? Думаю, что… Кузькина.

Сказали бы «нет», до конца сезона — нет и точка. Можно было бы что-нибудь предпринимать, пережил бы, собственно, я уже и пережил, куда уж дальше-то, но была бы стопроцентная ясность, а то все еще какая-то муть брезжит — а вдруг, а чем черт не шутит, раз, да и выпустят, поэтому надо не забывать рольку, быть готовым, вот и мучаюсь, вот и маюсь…

Но рецензию на «Таньку» он мне лихую написал — кретин.

Зайчик был у врача. Лечился для Васьки. Говорит: «Больно ужасно». Зайчик, миленький, терпи, ждет нас Васька впереди!!

А 14 июня, говорят, столкнется с нашей матушкой Землей огромадный астероид. Вот как решили на небесах наказать человечество за сотворенные и творимые безобразия. И даже не страшно, когда все сразу, всем одинаково.

Попросил заменить меня в «10 днях». Сейчас спектакль идет без меня. Грустно, когда то, что должно быть с тобой — без тебя. А что делать? Надо лечиться, надо. Пойду пополощу горло содой.

Вчера, нет, 11-го, а сегодня 14-е, я написал письмо Полоке, в котором назвал его Учителем, потому что считаю всякую встречу с настоящим талантом полезной и оставляющей борозду свою, если мы не боимся. Я замечал, что мы, актеры, во всяком случае, боимся учиться, боимся общаться, нам кажется, что мы унижаем тем самым себя. Если еще не явно, как-то косвенно учиться, ну, куда ни шло, а у своих же партнеров, у своих же рядом работающих — упаси, Господь, чему у них учиться, когда я сам с усам и гений. И теряю время на изобретение велосипеда, а в нашем деле ох как надо беречь время и стараться быть с ним на равных.