Пуритане. Легенда о Монтрозе - Вальтер Скотт

Это пламенное обращение Моз заключало в себе горький упрек мистеру Гэбриелу Тимпану, который, сущий Воанергес,{112} что означает сын грома, на кафедре, вдали от врагов, и достаточно упорный, как мы видели, даже попав в их руки, утратил теперь от пальбы, криков и неистовых воплей, доносившихся из долины, способность членораздельной речи и был до того перепуган — впрочем, это могло бы случиться со всяким, окажись он в положении, когда нельзя ни броситься в бой, ни бежать, — что не только не мог воспользоваться благоприятным случаем и громить гонителей пресвитерианства, чего ожидала от него бесстрашная Моз, но и молиться об успешном завершении битвы. И все же он сохранял некоторое присутствие духа и не менее ревниво, чем прежде, заботился о поддержании своей славы несгибаемого и пламенного глашатая слова господня.

— Помолчи, женщина, — сказал он, — не нарушай моих размышлений и не отвлекай от борьбы, которую я веду с врагами в сердце моем. Однако, говоря по правде, выстрелы неприятеля учащаются! Шальная пуля, чего доброго, может залететь и сюда! Ага! Я укроюсь, пожалуй, за камнем, как за несокрушимой крепостною стеной.

— Он просто-напросто трус, — сказал Кадди, отнюдь не лишенный той храбрости, которая равнодушна к опасности, — он всего-навсего жалкий трус! Далеко ему до Рамблбери, господи боже! Тот бился и громил своими проклятиями, как крылатый дракон. Как жаль, что ему, бедняге, не удалось избежать петли! Говорят, он шел на казнь, распевая псалмы, бодро и даже весело, как я бы, скажем, пошел к миске с похлебкой, проголодавшись, как сейчас, например. Эх, страшно взглянуть, что там творится, а все смотришь и глаз не оторвешь.

В самом деле, жадное любопытство Мортона и Кадди и пламенный энтузиазм Моз заставляли их оставаться на месте, так как отсюда они могли лучше всего следить за ходом событий, между тем как почтенный Гэбриел Тимпан один укрывался в безопасном убежище. Хотя наши узники и видели с вершины холма все описанные нами превратности битвы, они не могли по-настоящему разобраться в положении дел. Что пресвитериане не поддаются, было очевидно по густому, тяжелому, освещаемому частыми вспышками дыму, который теперь застилал всю долину и накрыл борющихся своей серою тенью. Однако непрерывная стрельба с ближнего края низины свидетельствовала о том, что враг упорно стремится вперед, что бой протекает крайне ожесточенно и что от сражения, в котором необученным военному делу крестьянам приходится отбивать атаки прекрасно вооруженного регулярного войска под командою опытных офицеров, можно ожидать любого исхода.

Наконец из окутанной дымом лощины начали выскакивать кони без всадников; судя по сбруе, они принадлежали драгунам. Потом показались спешенные солдаты, покидавшие поле боя и торопившиеся перевалить через гребень холма, чтобы поскорее уйти от опасности. Число этих беглецов все увеличивалось, и можно было предполагать, что судьба дня решена. Затем из клубов дыма вынырнул большой отряд лейб-гвардейцев, он кое-как построился на склоне холма, с трудом удерживаемый на месте стараниями своих офицеров; потом появился так же поспешно отступавший отряд лорда Эвендела. Исход боя был очевиден; узники торжествовали: они радовались и победе пресвитериан, и своему скорому освобождению.

— Эти уже зашабашили, — сказал Кадди, — и работать больше не станут!

— Они бегут! Бегут! — воскликнула радостно Моз. — О, спесивые тираны! Они скачут, как никогда еще не скакали. О, лукавые египтяне… О, надменные ассирийцы, филистимляне, моавитяне, идумеи, измаильтяне!{113} Господь направил на них остро отточенные мечи, чтобы стали они пропитанием для птиц поднебесных и тварей земных. Смотрите, какие тучи и вспышки огня преследуют их по пятам, смотрите, как предшествуют они избранным сынам ковенанта — точно столп облачный и столп огненный, что вели народ израильский из Египта! День сей — воистину день освобождения праведных, день гнева на гонителей и безбожников!

— Спаси нас господи! Матушка, — сказал Кадди, — придержали бы вы свой язык да легли бы за камнем, как мистер Тимпан, золотой человек! Пули вигов не очень-то разбирают, в кого им попасть, и так же легко могут размозжить голову распевающей псалмы старухе, как и изрыгающему богохульства драгуну.

— Не бойся за меня, Кадди, — ответила старая Моз, обрадованная и возбужденная успехом повстанцев, — не бойся! Я поднимусь на могильник и, словно Дебора,{114} вознесу песнь мою в поношение этих людей из Харошеф-Гоима,{115} что разбили подковы коней своих, спесиво гарцуя перед людьми.

Восторженная старуха и впрямь проделала бы задуманное и, взобравшись на камень, стала бы, как она выражалась, хоругвью и стягом своего народа, если бы Кадди, преисполненный скорее сыновней заботливости, чем почтительности, не принудил ее, хотя его руки и были связаны, остаться на месте.

— Ого, — сказал он, покончив с этим, — взгляните сюда, Милнвуд, смотрите, видали ли вы когда-нибудь, чтобы кто из смертных дрался, как этот сатана Клеверз? Смотрите, он трижды был в самой гуще и трижды выбирался из нее невредимым… Но и мы сами, сдается, скоро выберемся отсюда. Инглис со своими солдатами что-то частенько стали поглядывать через плечо, точно дорога назад им милее, чем та, что ведет вперед.

Кадди не ошибся. Когда главная масса бегущих поравнялась с местом, где они находились, капрал и его люди выстрелили, не целясь, по приближающимся повстанцам и, бросив всякое попечение об арестованных, присоединились к своим отступавшим товарищам. Мортон и старая Моз, которые не были связаны, не теряя времени, развязали Кадди и проповедника, освободив их скрученные за спиной руки. Едва успели они это сделать, как почти у самой подошвы холма, на вершине которого было не раз уже упоминавшееся нами надгробие, показался арьергард отступающих, все еще сохранявших подобие строя. Во всем замечались та спешка и то смятение, которые всегда налицо при отходе, но они все же еще не потеряли облика воинской части. Впереди скакал Клеверхауз; его обнаженный палаш, так же как лицо и одежда, был окровавлен. Конь был покрыт корками запекшейся крови и засекался от слабости. Лорд Эвендел, чей вид немногим отличался от вида Клеверхауза, вел за собою последнюю группу драгун, увещевая их не разбредаться и сохранять присутствие духа. Среди них было несколько раненых, и один или двое свалились с коней, уже поднявшись на холм.

При этом зрелище Моз снова зажглась вдохновением. Стоя среди густого вереска, с непокрытою головою, с седыми, развевающимися на ветру космами, она довольно точно являла собою образ престарелой вакханки или фессалийской колдуньи, исступленно предающейся своим заклинаниям. Она тотчас же узнала мчавшегося во главе отступающих Клеверхауза и воскликнула с едкой иронией:

— Остановись, остановись! Ведь ты всегда жаждал побывать на собраниях святых мучеников, ведь ты готов был обрыскать все, какие есть, болота Шотландии, чтобы отыскать такое собрание. Что же ты не остановишься, когда нашел его наконец? Не желаешь ли выслушать еще одно слово? Не желаешь ли дождаться послеобеденной проповеди? Горе тебе! — продолжала она, внезапно меняя тон. — Да подсекутся сухожилия у той твари, на быстроту которой ты уповаешь! Смотри, смотри, тебе приходит конец, тебе, пролившему столько крови и тщащемуся теперь спастись самому, тебе, наглый Рабсак, изрыгающий кощунства Семей, кровожадный Доик!{116} Подъят обнаженный меч, и вскоре он настигнет тебя, как бы быстро ты ни скакал.

Клеверхаузу, как нетрудно предположить, было не до того, чтобы прислушиваться к ее гневным речам. Надеясь собрать беглецов вокруг своего боевого штандарта, он торопился перевалить через гребень возвышенности, заботясь только о том, чтобы вывести остатки полка за пределы досягаемости неприятельских выстрелов. Но когда последняя группа драгун поднялась на вершину холма, пуля поразила лошадь лорда Эвендела, и она тотчас же грохнулась наземь, увлекая за собой и его. Двое повстанцев на конях, опередившие своих сотоварищей в преследовании бегущих, понеслись к нему, чтобы его убить, ибо в те времена никому не давали пощады. Устремился к нему, но чтобы спасти ему жизнь, и Мортон, побуждаемый как врожденным великодушием, так и желанием уплатить долг, которым лорд Эвендел обязал его утром того же дня и который в силу известных читателю обстоятельств заставил его так жестоко страдать. Пока он помогал раненому освободиться из-под убитой лошади и встать на ноги, подоспели и оба всадника, и один из них, закричав: «Смерть тирану в красной куртке!» — обрушил на знатного юношу свой палаш; Мортон, с трудом отпарировавший удар, крикнул всаднику, оказавшемуся не кем иным, как Белфуром Берли:

— Пощадите этого человека ради меня, ради, — добавил он, замечая, что Берли его не узнал, — ради Генри Мортона, еще так недавно предоставившего вам кров.