Ричард Длинные Руки — ярл - Гай Орловский

Ее щечки раскраснелись, видно даже в свете факела, глаза блестят, а дрожащий голосок налился силой. Я молча любовался ею, вообще-то не понимая особой разницы между храбростью и доблестью.

Она остановилась, глаза ее взглянули на меня с мольбой. Я сказал с неловкостью:

— Наверное, для меня это очень сложно.

Она возразила с живостью:

— Я же запомнила? А я не такая умная, как моя сестра Дженифер. И ты все запомнишь… Рич, тебе будет совсем нетрудно привыкнуть к нашему родовому… а теперь и твоему гербу!

Я перевел взгляд с ее милого чистого личика на герб.

— Варяжский…

Она спросила так же заинтересованно:

— Что?

— В нашем королевстве так называют щиты подобной формы, — объяснил я. — У нас больше в ходу французские: четырехугольные с заострением книзу, а здесь треугольный с дугообразными боковыми сторонами… Хотя мне больше нравится германский: треугольный с фигурными вырезами по сторонам. Ну, для копья и прочих излишеств.

Она посмотрела на меня с почтительным восторгом.

— Бывают и такие?.. Правда, я за всю жизнь почти не покидала пределы замка…

Я оглянулся на щит над входом. Корона и мантия гордо напоминают о принадлежности рода Валленштейна к королевской династии, пусть и не царствующей, примерно как в моем «срединном королевстве» все еще существуют Рюриковичи, пережив Романовых, Лениных, Сталиных и массу других непримечательных царьков. Четко изображен боевой шлем старинной формы, слишком необычный, словно переделанный из… боюсь даже упомянуть такую крамолу, без забрала вовсе, будто цельнолитой, но это можно объяснить манерой стилизации. Корона тоже весьма причудлива, я смутно помню, что в зависимости от числа зубцов различаются короны королевские, княжеские, герцогские, графские, баронские и дворянские, но забыл, как по зубцам считают знатность: по нисходящей или по возрастающей.

Щит разделен по диагонали, в намете все восемь красок, в верхней части орел и лев рыкающий, что значит — и доблесть, и храбрость, как же без этих зверей, прям родимых, зато на нижней — странный зверь, похожий на носорога, но с блестящей, как у жука, и явно металлической спиной, а также меч и секира. У шлема, что над щитом, по бокам легкомысленные крылышки, на таких и воробей не взлетит, но в символике это наверняка что-то важное. У Аэрофлота, к слову, такие же. И у вэдэвэшников. Сам щит держат с одной стороны вздыбленный лев, с другой — обнаженный мужчина с пропорциями бодибильдера. Возможно, это указание на древность рода, мол, от самого Адама. Если присмотреться, можно заметить рельефную поверхность под ногами, что истолковывается тысячью способов: и как шкура змея Мидгарда или Эргамунда, он же соблазнивший Еву, как расчерченный плитами космодром или таинственные руны древних укров, что построили пирамиды египтянам и вообще всю мировую цивилизацию.

— Красиво, — согласился я, — да… э-э… весьма, весьма. Даже очень весьма.

Даниэлла посмотрела с укором, в чистых глазах мелькнула жалость.

— Рич, ты, наверное, не все здесь понял?

— Да, — согласился я поспешно, — я как-то не очень к абстрактной живописи митьков… Малевич мне понятнее: ночь, шахтеры грузят уголь, а здесь очень уж сложно… Давайте лучше вернемся под крышу. Женщины должны быть либо под крышей, либо за широкой мужской спиной, либо в надежной клетке.

— Рич!

— А тебя передам в руки леди Изабелле, — пообещал я.

Она сказала торопливо:

— Рич, не трудись. Это мой родной замок, никто меня в нем не обидит. Я найду дорогу. Спокойной тебе ночи!

— И тебе, — сказал я тепло, — сестричка.

Она переступила порог, в холле ее охватил оранжевый свет множества свечей, я проводил ее взглядом и, отвернувшись, прошелся по двору. Под ногами блестящие булыжники, воздух еще влажный, но за ночь вода должна выпариться хотя бы наполовину, а с первыми лучами солнца вообще начнется стремительное высыхание…

Дождь вообще-то шел всего двое суток, даже чуть меньше, бывает, и на недели зарядит вот такой же мелкий да гадостный, так что завтра выеду из ворот уже под лучами солнышка. А что дороги развезло, так арбогастов для того и выращивали, чтобы могли по любому бездорожью…

Я любовался очищающимся небом, последние лохмотья грозовых туч отступают на восток, а там, похоже, к утру просто растворятся в сухом воздухе. За спиной как будто что-то прошелестело, я моментально повернулся и вдвинулся в тень, весь превратившись в слух.

Через пару минут показалась высокая фигура, закутанная в длинный плащ до земли. Капюшон надвинут на лицо, человек осторожно пробирается вдоль стены, в руках объемистый сверток. Я затаил дыхание, с недавнего времени очень не люблю эти закапюшоненные фигуры. Человек прислушался, перебежал через залитое лунным светом пространство. На могучего воина похож мало, слишком легко двигается, почти с женской грацией, что больше характерно для тех, кто привык убивать в спину, чем в открытом бою.

Человек продолжал удаляться, я поколебался, вроде бы не мое это дело, через несколько часов уезжаю, однако ноги задвигались сами, тоже начал перебегать от одной густой тени к другой. Так мы миновали приземистые домики кузнеца, оружейника, булочника и скорняка. Здесь мне пришлось присесть за бочками, незнакомец быстро-быстро прошел вдоль стены к тому месту, где на уровне каменных плит двора выступает краешек подвального окна.

Возле него дремал на опрокинутом бочонке стражник. Я ожидал, что закапюшоненный оглушит его или убьет, слишком уж целеустремленно направился к нему, однако услышал хриплый голос стража:

— Стой, кто идет!

Блеснула сталь наконечника короткого копья, другую руку страж опустил на рукоять боевого топора. Закапюшоненный что-то сказал тихо, страж остался ждать, пока незнакомец приблизился вплотную. Я видел отчетливо, как человек в плаще чуть приподнял край капюшона, показывая лицо. Затем в ладонь стража перекочевали пара монет, я отчетливо видел их блеск в лунном свете, вот тебе страж, бдительностью которого я только что восхитился.

Я всматривался до рези в глазах, слов не слышно, страж что-то сказал незнакомцу и ушел в другой конец двора, где тоже сел на колоду и принялся наблюдать издали. Я заколебался, но с этой стороны плотная тень укрыла все, что может дать отблеск, и тихохонько побежал на цыпочках вдоль стены.

Закапюшоненный уже присел на колени возле решетки. Я подумал, что даже если передаст заключенному пилку, тот не сумеет выбраться через это окно, слишком низкое, перебежал еще, услышал тихий голос:

— Сэр Митчелл… Сэр Митчелл!

В эту часть двора лунный свет не достигает, все в тени, мои глаза привыкают медленно, была бы полная тьма, зрение переключилось бы на тепловидение моментально, а так всматриваюсь в полумрак до рези в глазах. Донесся слабый скрежещущий звук. Я вытянул шею и уши, спустя минуту прошелестел едва слышный грубый шепот: