Кубинский зал - Колин Харрисон

— Нет, спасибо, — повторил я.

— Что?! Тебе не нравится моя женщина?

— Нет, почему же… Просто я…

— Недостаточно хороша для тебя, а?…

— Я этого не говорил.

— Может быть, для тебя она слишком черная?

— Нет.

— Понимаешь, чувак, белые парни, как ты, боятся черных женщин. А белые женщины очень любят черных парней. Черные женщины не интересуются белыми. Все они хотят только черных, понятно? И китаянки, и латинки — они тоже хотят только черных. Однажды попробовав черного, женщина никогда не вернется к белому, дружище. — Г. Д. властно опустил мясистую руку на затылок Ла Квин, погладил и с ненавистью посмотрел на меня. — Может быть, тебе самому нужно попробовать, чтобы поверить? Я могу попросить Ла Квин — она обработает тебя, когда закончит. Может быть, ей не захочется, но она сделает это, правда, детка?…

Ла Квин, рот которой был занят, кивнула и издала какой-то утвердительный звук.

— Тогда ты сможешь судить об этом сам, чувак.

Я не ответил. Каждый из нас жил в своем кино, хотя оба фильма были жуткими. Г. Д. шепнул Ла Квин:

— Здесь поосторожней, детка.

Потом он поднял на лоб свои идиотские очки и уставился на меня необычайно маленькими, внимательными глазками, утонувшими в черных подушках щек.

— Моя тетка сказала, что дядю Хершела нашли примерзшим задницей к бульдозеру. Он замерз насмерть! Как это могло случиться, чувак? Как черный парень мог замерзнуть?! Это, знаешь ли, ни в какие ворота не лезет. Не иначе, здесь что-то нечисто, и мы обязательно найдем этого Поппи, или Попая [22], или как там зовут этого придурка. — Г. Д. внезапно наклонился, вытащил свой пистолет и направил на меня.

— Просто руки чешутся кого-нибудь убить, — заявил он. — Белые люди никогда не платили дяде Хершелу сколько положено. Он работал на этой земле лет тридцать, но так ни хрена и не заработал. — Свободную руку Г. Д. опустил на плечо Ла Квин, заставляя девушку сбавить темп. — Я требую компенсации. Вам с Рейни придется раскошелиться. Мне сказали — эта земля была продана за четырнадцать миллионов долларов.

— Тебе сказали неправильно.

— Заткнись и не перебивай. Я хочу получить триста…

— Этот вопрос надо решать не со мной.

— Тысяч долларов. Нет, мистер Уайет, я думаю — ты именно тот, кто нам нужен. Я просто уверен в этом. Мы следили за тобой, мы знаем, где ты живешь, мы знаем, где находится новый дом твоего дружка Рейни. Вы у нас под колпаком, чувак.

Я от души надеялся, что он блефует — хотя бы отчасти.

— И тем не менее, — сказал я, — тебе лучше поговорить об этом с самим Рейни.

Г. Д. хрипло застонал и, запрокинув голову назад, уставился выпученными глазами в потолок.

— Давай, Ла Квин, давай, сестренка!

Девушка задвигалась чаще, быстрее.

— Соси! — выкрикнул Г. Д. Нажав Ла Квин на затылок обеими руками, так что пистолет оказался где-то возле ее уха, он прижал ее голову к своим ляжкам с такой силой, что девушка задергала ногами, задыхаясь. Колени Г. Д. задрожали от наслаждения, и когда наступил кульминационный момент, он откинулся назад и поднял над головой пистолет.

— А-а-ах, блин, твою мать!!! — проревел Г. Д. и дважды выпалил в потолок.

Я поморщился.

— О-о-ох, спасибо, сестренка!.. — простонал Г. Д., откидываясь на спинку кресла. Свободной рукой он оттолкнул Ла Квин от себя, так что мне стал виден огромный, мокрый, черно-розовый член, торчавший между его ляжками словно кол. Слегка наклонив голову, Г. Д. оглядел свое хозяйство, потом поднял на меня глаза, желая убедиться, что я смотрю на него — и на него. Ла Квин, положив голову на бедро Г. Д., подобострастно облизывала понемногу уменьшавшийся член, глядя на меня холодно и враждебно. В воздухе неприятно пахло порохом.

Г. Д. взялся за свое переговорное устройство.

— Антван, поднимись ко мне и убери этого белого с глаз долой. — Он снова направил пистолет на меня. — Ты достанешь мне эти деньги, Уайет, — сказал он, слегка поглаживая голову Ла Квин, которая продолжала ласкать губами его обмякший пенис. — Ты достанешь мне эти гребаные деньги, мистер адвокат, иначе я найду тебя и выбью из тебя все твое адвокатское дерьмо!

5

Утро следующего дня — ясное, солнечное — было просто отличным…

Было бы отличным, если бы не одно «но»: я был не на шутку испуган. У меня тряслись руки и урчало в животе, когда, сидя за рулем взятой напрокат развалюхи, я сломя голову мчался по шоссе, торопясь попасть на ферму Рейни. «Дело плохо, плохо дело, все очень плохо», — выстукивало мое бедное, измученное сердце. Как и подавляющее большинство людей, я предпочитал не помнить, что в конце концов все равно умру, и не любил, когда кто-то или что-то мне об этом напоминало. Собственная смерть представлялась мне событием достаточно отдаленным во времени — отдаленным на столько десятилетий, сколько понадобилось бы для разработки, клинического тестирования, официального одобрения и запуска в широкую продажу кардинально нового сильнодействующего лекарства. Дайте мне еще несколько десятилетий, дайте мне мощные «реактивные» таблетки, чтобы изредка прочищать мозги и восстанавливать межпозвоночные диски, и мне ничего больше не нужно! Когда я наконец умру, шумную, суетливую Америку будет не узнать. Но пока дни летят с угрожающей быстротой. Я чувствую, как прошлое все больше отдаляется, а злой ледяной ветер все громче свистит в ушах, теребит короткие волоски на затылке, бормочет и хрипит, как задыхающийся восьмилетний мальчуган. Вчерашний день перестает быть реальностью — он ушел навсегда, исчез, превратился в прах, в чуть слышное кладбищенское стенание. С каждым днем становится все очевиднее, что будущее обещает значительно меньше того, что уже осталось в прошлом — меньше чистых рубашек и свежих газет, меньше кусков шоколадного кекса, меньше чашек горячего кофе, в котором так красиво расходится налитое молоко. Да, теперь испугать меня гораздо легче, чем когда-то. И не просто испугать — достаточно любой малости, чтобы заставить меня буквально трястись от страха. Теперь я воспринимаю угрозы очень и очень серьезно. Я, например, уверен, что когда психованный черный парень без штанов выхватывает пистолет и палит из него в потолок — это вполне реальная угроза. Когда такое случается, любому нормальному человеку хочется только одного — бежать.

Вам хочется бежать, и вы бежите, спотыкаетесь, налетаете на людей, которые сердито кричат на вас, — и бежите еще быстрее. Вы видите питбуля, который все еще висит на зубах на завязанном канате, видите черных подростков, которые показывают на вас пальцем и кричат: «Эй ты, мистер!..» Бледный, мокрый от пота, вы вываливаетесь на улицу и, задыхаясь и с трудом переставляя непослушные ноги, бежите как можно быстрее и как можно дальше, пока вам не посчастливится поймать такси.

Так было и со мной в тот вечер. В конце концов я остановил машину и через десять минут был уже у подъезда своего дома. Взлетев в несколько прыжков по лестнице, я открыл дверь своей убогой квартирки с чувством невероятного облегчения и благодарности. В эти минуты я был рад и облупившейся краске, и вытертой дорожке, и наполовину засорившейся раковине, и продавленной сетке на кровати — всему, к чему я успел привыкнуть в своей трущобе люкс, в самом уютном и безопасном месте во всем долбаном мире.

Ночью я почти не спал, ворочаясь в темноте с боку на бок и размышляя, не заявить ли мне в полицию. В конце концов, меня похитили, а кроме того, Г. Д. угрожал мне оружием. С формальной точки зрения, имело место нарушение сразу нескольких прекрасных и справедливых, освященных временем законов. Но как доказать, что все это действительно со мной произошло? В конце концов, мне не было причинено никакого физического вреда, а Г. Д. всегда мог выставить любое количество свидетелей, готовых поклясться на Библии, что я никогда не переступал порога рэп-клуба «только для черных». Наконец, Г. Д. мог упомянуть о смерти своего «любимого дяди Хершела», что, в свою очередь, привлекло бы внимание копов к обстоятельствам этого происшествия. А мне хотелось этого меньше всего.

Была ли выходка Г. Д. как-то связана с претензиями Марсено? В конце концов, что бы ни делал Хершел на участке Джея, это вряд ли было напрямую связано с его смертью. Мне казалось, что гнев Г. Д. был вызван скорее самим фактом гибели любимого дядюшки; о том, почему Хершел отправился работать на ночь глядя, он, похоже, даже не задумывался. С этой точки зрения, две проблемы не имели друг к другу никакого отношения, и все же я продолжал беспокоиться. О глубине моего беспокойства можно судить хотя бы по тому, что в конце концов я не выдержал, включил дешевенький ночничок, сел на кровати и, грызя ногти, стал размышлять о том, почему миссис Джоунз не казалась абсолютно уверенной в причинах, заставивших ее покойного супруга сесть в тот день за рычаги трактора. Потом я вспомнил, как Г. Д. упомянул, что его люди ищут Поппи. Это показалось мне как минимум любопытным. С одной стороны — учитывая, что именно Поппи вызвал «скорую» после того, как «обнаружил» мертвое тело, — их интерес выглядел вполне логично. Но с другой стороны, миссис Джоунз сказала, что именно Поппи дал ей адрес приобретенного Джеем офисного здания. Как это могло быть? Откуда Поппи мог знать адрес, если не от самого Джея? И зачем Джею вообще понадобилось держать его в курсе своих дел? Насколько я понимал, Поппи с его больными руками был просто давнишним полевым работником семьи Рейни, и знать адрес некоего офисного здания в центральной части Манхэттена ему было совершенно ни к чему. Кстати, откуда Г. Д. вообще узнал, что ферма Рейни была продана? Конечно, об этом можно было догадаться, когда на участке появились Марсено и его сотрудники, однако Г. Д. отнюдь не производил впечатления человека, который станет торчать на старой ферме. У него был рэп-клуб, которым нужно было управлять и который требовал более или менее постоянного присутствия владельца, следовательно, кто-то — возможно, старая миссис Джоунз — сообщил ему об этом. Она, однако, приехала в город повидаться с Джеем, достаточно рано — что-то около десяти часов утра, и мне казалось маловероятным — не невозможным, но маловероятным, — чтобы миссис Джоунз успела своими глазами увидеть на участке новых владельцев, которые — несмотря на сжигавшее мистера Марсено нетерпение — вряд ли могли отправиться на Лонг-Айленд с первыми лучами рассвета. Скорее всего, решил я, миссис Джоунз позвонила Г. Д. после разговора с Джеем. Этот вариант казался мне наиболее правдоподобным — несомненно, именно после ее звонка Г. Д. и отправил за мной своих наемных головорезов, и несомненно, именно миссис Джоунз — сто фунтов праведного гнева — описала мою внешность своему «опасному» племянничку.