Полдень XXI век 2003 №4 - Полдень XXI век

— Ты во вторую, а ли в ночь? — спросил Митрич.

— Я-то? Я — во вто…

— …рую…

— Да неужели же ничего нельзя сделать?! — заглушил окончание фразы пронзительный вскрик Тони.

Здрасьте, начинается. Где это я? Ага, эпизод «У одра», без слов, но с эмоциями.

— Сделайте же что-нибудь, ребята! — Снова кричит она, с надеждой озирая нас… Но сделать действительно ничего нельзя — и мы это знаем. Мы сгрудились в темной каюте, нам тесно от громоздких скафандров, раздутых, как трупы утопленников, но мы не можем расступиться, потому что так надо: нужно толпиться вокруг узкого железного ложа, на котором помирает наш Митрич. В глазах у Митрича — запрограммированная печаль. Черт, каково это — сразу же после пивка очутиться на смертном одре? Наверное, гадко — особенно, если по нужде захочется.

— Толенька, не умирай! — добавила децибелл Тоня. Я уже давно заметил: когда нас берут врасплох, она всегда играет на повышение. Знала бы, родная, отчего сейчас помирает Митрич — не орала бы над ухом.

— Теперь генераторы… будут работать? — еле слышно шепчет Митрич.

— Будут, Митрич, будут. — Это наш капитан слегка дрогнувшим голосом. — Ты нас всех спас, Митрич.

Я, как по сигналу, отпустил скупую мужскую слезу. Она, скатясь по щеке, канула за воротом скафандра. Рядом кто-то, не сдержавшись, коротко взрыднул.

— Не умирай, Митрич, — тоже шепотом попросил Синицын, становясь на колени около кушетки. — Нам с тобой еще так много надо сделать!

В печальных глазах Митрича явственно читалось: «Как это все мне остов…». Он приладил свою вялую ладонь на стальное плечо Синицына и завел привычный монолог:

— Простите, ребятки, что бросаю вас. Так жить хочется — а не судьба, видать… Как говорят у нас в Сибири, сколько птичка не поет, а…

…Чуть было не споткнулся, потому что уже не в каюте и двигался. Хорошо, Коля Ощепков незаметно зацепился за пояс, и мы не испортили эпизод вульгарным падением. Кругом обрыдлая экзотика: тускло-оранжевая полупустыня с частыми бородавками крупных валунов, на горизонте — цепь древних полуразрушенных стихиями гор, а над головой темно-серое небо, скупо орошенное звездной пылью.

— Это должен был сделать наш Митрич, — глухо выговорил Коля и воткнул в песок флаг с пластиковым полотнищем. Краснобокий лист, как флюгер, тотчас же развернулся по ветру, а мы склонили пузыри шлемов в скорбном поклоне.

— Мы назовем эту планету твоим именем, друг, — это уже моя реплика.

— Да, — вторил Коля, — мы посадим здесь сады и по ним будут бегать наши дети, и…

…гремела музыка, что-то громко и восторженно кричал комментатор — никогда не получалось разобрать, о чем он вещает, а спросить как-то недосуг. Над толпой, запрудившей космодром, — море цветов. Мы — весь экипаж — стояли на верхней ступени трапа.

— Здравствуй, Земля! Здравствуй, Родина! — слегка дрогнувшим голосом произнес капитан…

…я снова стоял у входа в «Аэлиту». Фу!.. Ненавижу, когда книгу пролистывают, читая кусочками!

Про повесть, в которой я живу, вежливо говорят, что она прошла испытание временем. На деле это означало лишь то, что единственное издание «Торжества разума», вышедшее тридцать три года назад, все еще циркулировало на библиотечных абонементах. Ажиотажа наше рождение не вызвало, удостоившись вежливого интереса со стороны читателей и единственной газетной рецензии в областной «Молодежке». В книжных обзорах и исследованиях «Торжество разума» не упоминалось, но полностью забытыми нас назвать все же нельзя, и до десяти-пятнадцати читок в год нам до сих пор гарантированы, причем на грифе «фантастика» подрываются не только всеядные тинэйджеры, но и читатели со стажем.

Мне нравится наш мир — он несколько скучноват, но обжит до уютности домашних шлепанцев и уж в любом случае лучше новомодных боевиков, где нет ни одного положительного героя, а каждый второй обречен быть задушенным, застреленным или утопленным. У нас же на все 294 страницы только один штатный жмурик, причем не проходная безымянная пешка, каких сто на страницу, а один из ведущих героев, персонаж положительный как в работе, так и в быту — хотя и большой любитель пива.

Мы живем в Астрограде, типичном книжном городке при космодроме, как их повсеместно описывали в конце шестидесятых. По воле Автора и на наше счастье он построен в азиатской пустыне, облагороженной до неузнаваемости самоотверженным трудом советского человека. Костяк персонажей составляет, конечно же, экипаж первого в истории Земли фотонного звездолета «Поиск»: самый умный профессор Галактионов, изобретший фотонную тягу, чуть менее умный, но чуть более решительный капитан корабля Смирнов, любознательный подросток и по совместительству «космический заяц» Добшин, которому по мере развития сюжета все кому не лень впихивают различную популярную информацию астрономического характера и еще примерно дюжина героев, среди которых и я, Михаил Безбородов, инженер-механик «Поиска» — иной должности для звездолетчика Автор, похоже, представить не смог. Так и живу тридцать три года инженером-механиком. Хорошо хоть не инженером-столяром.

У живородящих со временем меняются и внешность, и характер. Мы же, персонажи, рождаемся готовыми и неизменными. Лично мне повезло. Поскольку я замысливался как один из ключевых персонажей повести (проще говоря, герой-космопроходец, тут стервец Бегунько прав), Автор придал мне облик типичной идеальной фигуры: римский профиль, пронизывающий взгляд стальных глаз, легкая седина в прическе и две мужественные складочки в уголках плотно сжатых губ. Ну, плечи, конечно же, — косая сажень, тонкие пальцы пианиста и загар по всему телу… За точеный профиль, словно бы вычерченный по лекалу, мне по выходу книги изрядно доставалось от собратьев (кстати, полузабытый теперь кликон Лекало как раз оттуда, с незапамятных премьерных времен). Зато на женщин облик действовал с убойной силой, чем, грешен, не раз пользовался прежде, но с оглядочкой, с оглядочкой и осторожно. Ибо наш Смирнов до последних лет благополучно совмещал обязанности капитана с должностью парторга, а потому мог так протянуть по всей программе, что не стали бы завидовать и проститутки из «Игры волчицы», стоящей через пару книг от нашей.

…А вот Смирнова помянул я, видимо, зря, ибо он тут же возник воочию, как всегда решительно вымахивая вдоль пустынного в столь ранний час проспекта Космонавтов, мимо милой моему желудку «Аэлиты» в сторону космодрома.

Обычно, встретившись вот так, мы раскланивались на расстоянии, но сейчас капитан вдруг резко изменил курс и, не сбавляя хода, пересек улицу.