Дневник смерти. Фортуна - Ойлин Нокс

к Никите подбегали какие-то люди и задавали вопросы. Но он не понимал ни единого слова и лишь мотал головой и что-то мычал в ответ. Внимание взрослых было приковано к пожару. Вожатые и дети из старших отрядов таскали воду, чтобы потушить разрастающееся пламя. А Ник все сидел на мокрой траве, сжимая в объятиях сестру, и мычал под нос колыбельную.

Сквозь пелену облаков стали пробиваться первые лучи солнца. Неуверенные, скромные. Они словно боялись ознаменовать собой новый день. Словно с приходом восьмого июля все изменится. Как будто восьмое июля способно перечеркнуть все раз и навсегда. Больше не будет задорного детского смеха, не будет одуванчиков. Никто не обольет Яну водой с утра и не подерется в столовой. Седьмое июля, такое понятное и такое привычное, неумолимо уходило в прошлое, уступая дорогу новому дню. Дню, который никогда не случался на территории этого лагеря. Дню, который мог перевернуть все с ног на голову.

Едва лучи коснулись кожи, Никита почувствовал жжение. Он посмотрел на свои руки и ахнул – они снова принадлежали двадцатипятилетнему ему. Под огрубевшей кожей появились мышцы, а на левое плечо вернулась татуировка. Осмотрев себя с ног до головы, Никита заметил, что шорты, в которых он провел эти дни в лагере, стали ему малы и неудобно топорщились. Поерзал, словно изучая свое тело, и понял: все вернулось на свои места. Он стал прежним. Он больше не часть лагеря. Все изменилось.

Яна открыла глаза и внимательно посмотрела на брата. Сдвинула брови, изучая повзрослевшее лицо. Она оставалась прежней тринадцатилетней девчонкой, молодой и красивой, с нежной светлой кожей и глубокими голубыми глазами. Та самая Яна, которую Никита так хорошо узнал здесь, в «Фортуне». Та самая Яна, которая изменила его жизнь.

Яна

– Новикова! Новикова!

Знакомый голос звучал одновременно так близко и так далеко. Яна не могла понять, кому он принадлежит, но точно знала: этот голос выдернул ее из вязкого омута забвения. Погружаясь все глубже с каждым вдохом, девочка постепенно сдавалась. Слишком много сил уходило на то, чтобы оставаться в сознании, цепляться за жизнь, которая причиняла так много боли.

Яна выдохнула, медленно, очень медленно моргая и словно оживая. Свежий воздух обжег легкие, но девочка почти не отреагировала на это – лишь слегка поморщилась. Ее взгляд коснулся горящего сарая. Пламя лениво пыталось дотянуться до соседних домиков, прокладывая себе огненный путь по сухой траве.

Кто-то кричал, где-то в стороне плакали дети, вожатая уверенно руководила процессом. Возможно, эта ночь сплотит всех так, как никогда и никого раньше. Ведь боль и горе объединяют.

Вспомнились самые первые дни лагеря. Настоящие первые дни, когда родители только уехали, помахав на прощание. Когда обещали, что лето будет самым лучшим в ее жизни. Правда они не уточнили, что последним.

Яна помнила, какими неуверенными все были. Как опасливо смотрели по сторонам, ища взглядами себе возможных друзей. Ее не брали в расчет. Девочка прекрасно видела, как никто не задерживался на ней взглядом, искали других. Стройных, подвижных, более интересных.

Но сейчас это не имело смысла.

Голубые глаза словно смотрели сквозь мягкий туман. Яна рассматривала огонь, ей казалось, что прошел час, а может, и два. Но люди кругом почему-то двигались так медленно и лениво, что девочка предпочла закрыть глаза. Возможно, все это лишь две минуты жизни, которая заканчивается. И Новикова тратила драгоценные мгновения на созерцание пламени, людей и мира.

Несколько глубоких вдохов помогли ей немного прийти в себя. Сознание начало проясняться. Словно адовы тиски разжались, давая свободу. Девочка ощутила прилив энергии, готовая подорваться с места и бежать на помощь. Ей хотелось оттолкнуть Василису Сергеевну, принести ведро с водой, найти Нину, найти ребят…

Найти Серого. Возможно.

Яна внезапно поняла, что голос, который она слышала, принадлежал ему. Но мог ли этот вечный задира, который доставил ей столько мучений, звать ее и спасать? Новикова хотела отбросить эту мысль, но не смогла. На губах появилась улыбка, за ней последовал кашель. Кровь еще пыталась покинуть тело всеми доступными способами.

Открыв глаза, Яна подняла их вверх и увидела его.

Никиту.

Взрослого, серьезного, перепачканного в саже, крови и земле. Такого родного, любимого малыша, который вырос без нее. Который возмужал и мистическим образом оказался здесь, чтобы спасти ее.

Яна улыбнулась, осторожно поднимая руку и подушечками пальцев касаясь его щеки. Оставила смазанный след, слегка красноватый, на коже.

– Мой маленький Кит, – прошептала она едва слышно. Выдохнула и на мгновение прикрыла глаза. Затем медленно подняла веки и улыбнулась. Кровь была на губах, на зубах, на подбородке, но Яна даже не думала об этом. Тело, такое ненавистное все это время, стало почти невесомым.

Не чувствуя его, Новикова заметно расслабилась. Руки уже не слушались, безвольно свисая и не двигаясь. Девочка попыталась еще раз дотронуться до брата, но не смогла. Усталость охватила ее целиком. А голос матери в голове напевал колыбельную…

«Ложкой сне-е-е-ег меша-а-а-ая… Спи, мой ангел. Спи. А я заберу твою боль…»

Яна снова выдохнула, слабо и тихо. По щеке скатилась слеза. Объятия мамы казались такими реальными, такими настоящими.

– Кити… – позвала она брата почти беззвучно. Собрав последние силы в кулак, Яна сделала вдох. – Не забудь позвонить маме…

И медленно выдохнула. В последний раз.

Ник

Вокруг продолжали суетиться люди, вот только теперь их внимание было приковано к Яне. Василиса Сергеевна бегала вокруг Новиковой и что-то кричала, махала руками и плакала. Все было словно в дымке. Звуки казались приглушенными, свет – полупрозрачным. В ушах гудело так сильно, что Никита не мог больше выдержать этот шум. Словно десяток машин одновременно включили самые мощные сабвуферы на полную. Ник зажмурился, хватаясь за голову.

– Спасите… – шептал он из последних сил. – Спасите мою сестренку.

Его словно не замечали. Будто его здесь и не было вовсе. Ник видел, как со стороны ворот к полянке на всех парах несется скорая с мигалками, слышал, как сирена разрезает пространство. Видел, как мимо него бегут санитары, склоняясь над Яной и раскрывая реанимационный чемоданчик. С каждой секундой звуки становились тише, а образы расплывались в тумане. Солнце неумолимо ползло вверх, и в его лучах растворялись жители «Фортуны».

Восьмое июля наконец законно вступило в свои права. Оно поглотило крики. Поглотило звуки сирен и воспоминания о прошлом. Вокруг больше не было паники, трава не была перепачкана кровью. Только шум летнего