Дорогой чести - Владислав Глинка

— Благодарю, господин подполковник, за состояние города. А книгу о Гарун-аль-Рашиде пришлю, ежели сыщу, вам на память, но не в поучение. Во Пскове милости прошу ко мне.

Кто был этот Гарун, городничий узнал очень скоро. Прослышав от проезжих, что в Луках побывал губернатор, дяденька тотчас наведался к племяннику. Выслушав все, начиная с болтовни ночных гуляк и до отъезда губернатора, он сказал:

— Вполне умен француз оказался. И как вовремя приехал, чтобы дуракам рты заткнуть и в тебе сумнение развеять! А насчет кривотолков чиновников скажу: уверен, что мысли мещан, ремесленников, огородников — словом, тех, кого городничие обыкновенно как овец стригут, совсем иные — они тебе настоящую цену знают… Гарун-аль-Рашид? Кажись, сие баснословный калиф Багдадский, который в простом платье по столице пускался и, что в ней деялось, исподволь узнавал. Переводная была с французского сказка…

Да, приезд губернатора пришелся очень вовремя. Непейцын поверил, что начальство ценит его не за одну протекцию Аракчеева. Оттого и горечь, оставшаяся после истории с Квасовым, почти растаяла. С охотой занимался городскими делами, которые катились заведенным порядком. Гладко прошел и очередной рекрутский набор.

Единственное, что тревожило Сергея Васильевича в эту осень, было здоровье дяденьки, которому исполнилось семьдесят лет. Он стал жаловаться на удушье, на слабеющую память. Позванный Ремер — другого лекаря в городе не было — посоветовал бросить трубку, больше гулять, не париться жарко в бане. Дяденька всему подчинился, и Сергей Васильевич от того немало выиграл. Снова вместе ходили по городу во всякую погоду, и городничий по возможности воздерживался от трубки, чтоб не соблазнять крестного.

К весне Семен Степанович явно подбодрился, что приписывал, впрочем, снадобьям, которые варил сам по толстой книге «Домашний Ескулап. Описание простых и сложных лекарств, собранное из российской фармакопеи трудами титулярного советника А. Смирнова».

Сергей Васильевич думал иначе. Когда лекарства варились, по дому шел отвратительный запах, а главное, два раза дяденьку ужасно от них рвало. Заглянул в книгу, просмотрел оглавление: «Воспаление от вывиху. Вялость десен. Дерганье сухих жил. Дрожание перстов. Лом в бедрах. Трепетанье в сердце. Твердость под боками…» Ну, почитаю, сколь понятно рассказано… «К утолению в крови находящейся кислоты и происходящего оттуда жару полезно употреблять умеряющие, всасывающие и разводящие средства…» Нечего сказать, мудрость!.. И в конце каждого столь же неясного описания рекомендовалось кровопускание или слабительное.

Встретя лекаря, Непейцын рассказал о дядюшкиной книге.

— Ежели сумеете, забросьте ее подальше, — посоветовал Ремер, — не отравился бы до смерти. Такое на моей практике бывало.

На счастье, после второй рвоты Семен Степанович сам велел унести на чердак лечебник, хотя уверял, что получил большую пользу.

Весна 1811 года была дружной, и лето наступило сухое и жаркое. С ним пришли обычные пожарные хлопоты. На поливку огородов вычерпывали колодцы, и приходилось надеяться на реки да жучить обывателей, чтобы загодя наполняли кадки во дворах и на чердаках.

А потом случилась нежданная неприятность.

Начало этого июльского дня Сергей Васильевич, по обыкновению, отсидел в правлении А после обеда пошел по городу один, квартального отпустил домой — у него рожала жена. Шел в расстегнутом сюртуке без эполет и орденов, в старой фуражке. Неторопливо постукивал по тротуару тростью и Филиной деревяшкой. Заходил в дома, заглядывал в пожарные кадки. Везде хозяева дремали после обеда. Не слышно было ребят, молчали сморенные жарой собаки, куры спали в пыльной траве под заборами, задернув глаза белыми веками.

Но вот со стороны Витебской заставы послышался топот копыт по сухой земле, скрип экипажа, покрик кучера, и на Никольскую улицу, по которой шел Непейцын, выехал запряженный шестериком дорожный дормез. Форейтор, сидевший на переднем уносе, жестоко нахлестывал лошадей, но они шли мелкой усталой рысью. Не доезжая до остановившегося на тротуаре городничего, экипаж замедлил ход. Из опущенного оконца высунулось морщинистое, сухое лицо с длинным носом, повязанное по лбу белым платком, и старческий голос позвал:

— Эй, служба, поди сюда!

— Что вам угодно? — спросил Сергей Васильевич.

— Поди сюда, тебе говорят!

— Я и отсюда слышу. Что вам угодно? — повторил городничий, не желая глотать пыль, не осевшую вокруг остановленного дормеза.

— Ты что, белены объелся? Не видишь, с кем говоришь? — Желтая рука в плоеном манжете высунулась в окошко, тыча в запыленный герб, помещенный на дверце экипажа. — Живо сюда, каракатица!

— Ежели, сударыня, будете браниться, то я и вовсе с вами говорить не стану, — сказал Непейцын и пошел было дальше.

— Стой! Стой, такой-сякой! — раздалось из дормеза, и Непейцын понял, что перед ним особа мужского пола — уж очень крепкие ругательства сопровождали приказание. — Матюшка! Прошка! Тащите мне его!

Последние слова были обращены в сторону только что подъехавшей дорожной коляски. По приказу старика из нее выскочили два лакея в темно-красных ливреях и направились к Сергею Васильевичу.

Не доезжая остановившегося на тротуаре городничего, экипаж замедлил ход.

— Не подходи, огрею! — сказал он, перехватывая трость за нижний конец, чтобы обороняться костяным набалдашником, и поспешно отступая к крыльцу домика, против которого стоял.

«Жаль, что на ступеньки не поспеть забраться, сверху отбиваться способней, — подумал городничий. — Ну, хоть одного авось долбану…»

В эту критическую минуту из сеней на крыльцо, громко топая босыми ногами, выскочил бородач в холщовой рубахе и портах и, мигом оказавшись рядом, заслонил собой Сергея Васильевича.

— Еще чего? Не трожь! — воскликнул он, выставив вперед здоровенный, обсыпанный чем-то белым кулак. И, не отводя глаз от нападавших, кликнул — Сенька, Васька, Лёшка! Сюды! Живо!

— Да берите, хватайте его! Чего стоите, дармоеды! — надсаживался из дормеза барин.

— Хватили, как же! Мы свово городничего не выдадим! — объявил бородач, в котором Непейцын узнал одного из первых кулачных бойцов — пекаря Пучкова.

— Так ты городничий! — взвизгнул старик. — Марш сюда, живо!

Один из лакеев ступил в сторону от Пучкова и выбросил руку к плечу Сергея Васильевича, но тут же охнул и сел наземь, получив увесистый удар под ложечку. А из сеней уже выскочили и встали около хозяина два дюжих подмастерья.

— Тут разбойники живут! На фельдмаршала нападают! — исходил криком барин. — Матюшка, Прошка, назад! На станцию!

Но Прошка или Матюшка не мог сам двинуться после полученного «гриба». Прошло минут пять, пока товарищ дотащил его до коляски и поднял на сиденье. Экипажи двинулись дальше, а Непейцын, поблагодаривши своего спасителя, поковылял к дому, размышляя, точно ли старик некий фельдмаршал и должен ли был он, городничий, вести себя иначе. Неужто надобно лебезить, когда тебя кличут каракатицей? А ведь могут выйти и большие неприятности. Переодеться в полный парад и пойти извиняться? За что? «Нет, если не позовут, не пойду. Отвечать, верно, все равно придется».

Через час к нему прибежал бледный почтмейстер.

— Вы всех погубили! — вымолвил он трясущимися губами.

— Кого ж именно? — спросил городничий.

— Меня, себя, смотрителя… Вам что? Вы помещик, прогнали вас из городничих, так мужики прокормят, а я куда с женой денусь? А все фанаберия!.. Чего не поклонились, не сделали угодное, когда видно, что он графа вашего сильней?

— Полно кричать, Иван Макарьевич, — сказал городничий холодно. — Расскажите прежде, кто ж таков был сей старик.

— Фельдмаршал граф Салтыков, государев воспитатель, вот кто!.. Ох, голова кругом!.. Как кричал, как грозил!..

— Уехал? — спросил Сергей Васильевич.

— Уехал… Он — из города, а я — к вам…

— А лакей его как? Отдышался?

— Лакей отдышался, да их-то сиятельство ужас как гневались. Так и сказали: «Городничему передай, что его с места сгоню…» А я куда денусь, вы скажите!

— Да вы-то здесь при чем?

— Истинно ни при чем, а всех, сказали, с места — и меня, и смотрителя станционного. Уезжая, крикнули: «Жди курьера с отставкой!»

Ждать пришлось недолго — через неделю прибыло экстра-почтой приказание Непейцыну явиться безотлагательно к псковскому губернатору «для представления объяснений о беспорядках, усмотренных его сиятельством графом Салтыковым в Великих Луках».

«Чего наплел старик? — думал городничий. — Посадить под арест или тем паче под суд отдать будто не за что… Но кто знает, что Чернобуров и ему подобные придумать могут, чтобы сановнику угодить…»

Приказав Кузьме готовить тройку на утро, а Федору собрать все нужное, Сергей Васильевич верхом поскакал в Ступино, сообщить обо всем дяденьке и просить побыть за него в городе.