Тим - Александр Цзи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эти секунды мне неожиданно полегчало. Еще бы, сейчас перевалюсь через ограду, сдохну и не придется больше мучиться. Прыгну вниз — шлеп! Объятия холодной воды, я хватаю ртом воду, вода попадает в легкие, я захлебываюсь, сознание тускнеет… И всё. Вековечная тьма, откуда нет возврата.
Очень просто.
Наверное, именно ощущение того, как легко и просто решить проблему, и останавливало самоубийц в прежнем мире за полшага до гибели. Не страх смерти: самоубийцы боятся жизни больше, чем холода могилы. Осознание легкости и простоты.
А если проблему так легко решить, почему бы не попробовать другие варианты?
Как бы то ни было, это осознание мелькнуло и исчезло. Я перелез через ограду и встал на другой стороне, глядя на струящуюся реку, чьи плавные узоры на поверхности никогда не повторяются. Когда немного закружилась голова, поднял глаза, чтобы посмотреть на белый свет напоследок…
И увидел яркий солнечный зайчик на другом берегу среди зеленых крон. Это луч солнца отразился от позолоченного купола храма.
Я никогда не верил в Бога и в церквях был считанные разы. Родители тоже религиозностью не отличались и мозг мне не пудрили. Даже после Дня Икс и всей мистики, которая случилась, вера в то, что есть на небе кто-то бесконечно великий и справедливый, не возникла.
Но сейчас я замер в шаге от смерти, и мне пришла странная идея наведаться в этот храм. Наверняка он пустой и брошенный, но все же…
А броситься в реку всегда успеется. Я уже понял, что это очень просто. Технически, во всяком случае.
Поколебавшись, я перелез обратно и пошел дальше по мосту на тот берег. Автомат остался в машине — на кой он мне, раз я собрался умирать? Пистолет, правда, и два ножа остались при мне; с некоторых пор они всегда при мне, как руки и ноги.
Храм находился на окраине небольшого села, почти у самой воды, на возвышении, в окружении кедров, берез и ив. Красивый, нарядный.
И заброшенный.
Я остановился перед ним, посмотрел на паперть, где больше никто не будет сидеть, прося милостыню, на колокола, которые не зазвонят. На высокие приоткрытые двери. Ну и зачем я сюда приперся? Пожав плечами, я развернулся и пошел назад.
В этот миг позади кто-то негромко сказал:
— Прошу прощения, но мне показалось, что ты хотел войти.
***
Тело среагировало раньше, чем что-то сообразил ум. Я прыжком развернулся, выхватил пистолет и прицелился в невысокого человека в светлой одежде, стоявшего в дверях храма. Одновременно сделал два шага в сторону, чтобы нырнуть в кусты в случае контратаки.
Вот зараза! А жизнь-то научила меня реагировать быстро, не рассусоливая! Наверное, у тех, кто побывал на войне, те же проблемы в мирной жизни. Постоянно ждать нападения, постоянно дергаться.
Для меня, правда, война не кончилась, хотя и дошло, что закончить ее очень просто. Телу, конечно, было наплевать на все эти инсайты — “интеллигентские сопли”, как выразился бы папа. Тело хотело жить.
Человек, как привидение появившийся в дверях храма, был мужиком лет сорока, а то и старше, маленьким, худеньким, с лысой — нет, бритой, — головой, в просторной светлой рубахе навыпуск, таких же просторных штанах и — надо же! — шлепанцах на босу ногу. Правой рукой он почесывал живот, левую прятал за спиной.
Но меня поразил не этот фриковатый прикид, а его лицо и глаза.
Абсолютно спокойное, гладкое, без морщин, лицо и яркие голубые глаза, безмятежные, как у ребенка.
Никаких эмоций. Вообще.
Словом, псих полный.
— Ты кто? — буркнул я. — Руку покажи.
— Меня зовут Павел, — тем же ровным голосом произнес лысый. И показал правую руку.
— Другую! — рявкнул я громче.
Павел вынул из-за спины левую руку, пошевелил пальцами. В ней ничего не было.
Я опустил пистолет, но убирать в кобуру не спешил. Смешно — несколько минут назад собирался добровольно умереть, а сейчас хочу жить, как раньше…
— Вот и ладненько, — проворчал я. Разговаривать с этим чудиком, разгуливающим в шлепанцах и без оружия, желания не было. Я отступил, потом повернулся и зашагал к мосту.
— Ты хотел получить ответы? — спросил сзади Павел.
Я остановился, вздохнул.
— А у тебя они есть?
— Чтобы получить правильный ответ, нужно задать правильный вопрос.
Прозвучало внушительно, хотя Павел говорил тем же скучным голосом.
— Ты — священник?
— Нет, я обычный человек. В старую эпоху работал в промышленной лаборатории, имел семью. А сейчас не работаю и ничего не имею. В том числе проблемы. Сейчас я полностью свободен… если не считать оковы плоти. Надо, знаешь ли, иногда кушать, спать и отправлять естественные нужды. Себя называю бродягой-созерцателем.
— Не похож ты на православного…
— Это потому что я не православный.
— А что ты тут делаешь?
Сейчас я почему-то не спешил уходить. Павел чем-то заинтересовал. Спокойный, безоружный и странный — отчего бы с таким типом не побеседовать? Не возвращаться же к реке с ее манящими волнами? Или в пустой автодом, к Голлуму и Смеаголу?
— Думал, что случайно зашел. Решил посетить святое место — все равно, какое. Сегодня воскресенье — самое время… — Он вдруг улыбнулся, и улыбка получилась теплой, мягкой, искренней. — Теперь понятно, что не случайно.
Я хмыкнул, сунул пистолет в кобуру. Насмешливо спросил:
— Хочешь сказать, что нам тут судьба встретиться?
— Не думаю, что судьба существует. Однако и у тебя, и у меня были причины прийти сюда… и вот мы здесь.
Я почесал затылок. Какие у меня были причины топать сюда? Да никаких внятных. Просто я раскис и внушил себе, что в храме станет легче. Или нет? Понятно же дураку, что в заброшенном храме станет легче только истово верующему человеку — не мне.
Странно, зачем же я сюда все-таки пришел? Сам не понимаю.
Внезапно для самого себя брякнул:
— Я пришел исповедаться…
Павел не удивился. Или не подал виду. Погладил себя по бритой голове и сказал:
— На батюшку я не похож, ни бороды, ни волос, ни епитрахили. Зато и епитимью наложить не могу… — Он задумался. — Но могу угостить чаем, только сегодня заварил. Зеленый, с мятой и жасмином. Будешь? Пока пьем, расскажешь то, что тебя беспокоит.
Не дожидаясь ответа, он исчез в полумраке притвора. Тут же вышел с массивным походным брезентовым рюкзаком со множеством накладных карманов. Я молча наблюдал, как Павел вынимает две затертые подушки для сидения, кладет их на паперть,
