Лекции по истории Древней Церкви. Том IV - Василий Болотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3) На уполномоченного своего император возложил обязанность заботиться о мирном ходе соборных заседаний, но не вмешиваться в самые предметы совещаний. Но вопрос, от этого ли уполномоченного зависит открытие собора, оставлен был без ясного ответа. В сакре было сказано, что собор должен быть открыть на другой день пятидесятницы, когда соберутся все епископы. Таким образом, были указаны два условия — день и присутствие всех епископов. Теперь вопрос, как быть уполномоченному, если окажется, что в понедельник не соберутся все епископы. И действительно, оказалось невозможным открывать собор потому, что запоздали не только восточные, но и некоторые западные отцы. В сакре же и намека не было на то, что делать, если случится подобная вещь.
{стр. 199}
4) Сакра была циркулярно разослана митрополитам (и, может быть, двум-трем выдающимся епископам, как Акакию верийскому и Августину иппонскому) и приглашала их прибыть на собор, взяв с собою «немногих» (ολίγους) подведомых им епископов. Таким образом, с точки зрения сакры вселенская церковь есть союз митрополий (епископы-суффраганы рассматриваются как ассистенты своих митрополитов). К этому взгляду примкнули и восточные, полагавшие, что митрополиты должны явиться с двумя-тремя епископами, как и сделала большая часть восточных. Поэтому они были крайне недовольны, что, напр., епископ александрийский, которого они хотели рассматривать как обыкновенного митрополита, взял с собою до 50 (46 известны по именам) епископов египетских, а епископ ефесский Мемнон — до 35 асииских. Поэтому, когда 21 июня вышло между епископами разногласие, открывать ли собор 22 июня, то до 150 епископов (с 16–19 митрополитами в том числе) высказались вместе с Кириллом за открытие собора, меньшинство же желало подождать Иоанна антиохийского и римских легатов и представило об этом заявление с 68 подписями; но так как в числе этих 68 21 подпись принадлежала митрополитам, то считать себя меньшинством протестовавшие были не расположены и устранились от участия на вселенском соборе, повторив 22 числа свой протест против его открытия. Таким образом, вопрос о способе подачи голосов на соборе, дебатировавшейся в 1415 г. в Констанце, был антиципирован уже в Ефесе.
В сущности, восточные отцы были правы в том, что Мемнон был неправ, явившись с 35 епископами; но в отношении к Кириллу были неправы. Церковь не устанавливала правила церковного устройства, одинакового для всех местностей. В Галлии было немного епископов, а в Италии — много; когда Асия была усеяна епископами, в Каппадокии чувствовался в них недостаток. Также и Египет представлял своеобразное церковное устройство. Александрийский епископ, носивший имя папы, имел под своим управлением все египетские области (оба Египта, две Августамники, Аркадию, две Фиваиды, две Ливии). Во всех их он занимал положение митрополита; он своею рукою рукополагал всех епископов. Следовательно, в египетских провинциях не было в, собственном смысле митрополитов (т. е., имев{стр. 200}ших право председательствовать на соборах, рукополагать епископов): всех утверждал епископ александрийский, [он же созывал соборы и председательствовал на них]. Кирилла приглашали с митрополитами, которых не было, а поэтому Кирилл должен был привезти по несколько епископов из каждой провинции, откуда получилось 46 епископов, число далеко не ужасное. В сущности, все это плод канцелярской мудрости, а не церкви. Таким образом, сакру можно было нарушить, не будучи связанным совестью.
ββ) Св. Исидор пилусийский употребил с своей стороны возможные усилия, чтобы подготовить своего государя к возможной для него высокой роли на соборе. «Если ты уделишь часть своего времени — писал он императору — и сам лично будешь присутствовать на соборных заседаниях, то я вполне уверен, что дело пойдет безукоризненно. Но если ты предоставишь собор влияниям различных эгоистических интересов, то что защитит его от преткновений? Ты окажешь большую услугу делу церкви, если запретишь твоим сановникам богословствовать. Эти люди, в своем хаотическом разъединении, послушны своему государю и противятся Богу. Иначе — церкви они, конечно, не повредят, но могут принести серьезный вред государству». Действительно, было весьма важно поставить императора ближе к собору, и вырвав его из среды придворных, освободить этого государя, исполненного благих намерений, но крайне бесхарактерного, от влияния его двора, переполненного продажными сановниками, которые весьма рады были начинавшейся церковной смуте и готовы были богословствовать изо всех сил, потому что это обещало обильную жатву «благословений» для их ненасытимой жажды золота.
К сожалению, Феодосий не послушался этого мудрого совета. Он сам остался в Константинополе, a вместо себя отправил своим представителем в Ефес одного из начальников императорской свиты (magnificentissimus comes devotissimorum domesticorum, командир гвардейского корпуса) Флавия Кандидиана, сановника не настолько значительного), чтобы его голос выслушивали как волю самого государя.
Из всего сказанного видно, во-первых, что Несторий в данном случае был лишь представителем, хотя бы и крайним, тех воззрений, которые выносили лица, получившие {стр. 201} богословское образование в антиохийском направлении. За Нестория, можно сказать, in corpore поднялся весь восток. Таким образом, отделять дело Нестория от общего направления ученых антиохийских богословов не было возможности. Если Несторию суждено было пожать лавры на арене догматического спора в Ефесе, то он должен был по всей справедливости разделить их с епископами востока. Если он должен был предстать пред высшим органом церковной власти, как человек, учение которого было неясно, то антиохийские богословы были самыми желательными посредниками, и истолкователями, как лица лучше, чем кто-либо другой понимавшие учение Нестория. Если, наконец, он должен явиться на соборе прямо как подсудимый, то не видно, как возможно освободить от такого же суда и его восточных собратий, столь открыто заявлявших о своей солидарности с Несторием в большинстве пунктов его догматики. Словом, на этом будущем соборе антиохийская церковь с подведомыми ей провинциями должна была быть представлена.
Во-вторых, важность дела Нестория заключалась не в том только, что он был первенствующим иерархом востока, но главным образом в том, что он был представителем весьма немалочисленной группы ученых богословов. Приговор над ним не мог не затронуть и их. Поэтому спасти Нестория, обратить его, было делом не только христианского милосердия, но и историческим подвигом высокой важности, знаменательным заявлением церковного единства в вере, властным словом: «молчи, утихни», обращенным к взволнованному морю богословской мысли. Но всякое действие, исходящее от Кирилла, всякое проявление его авторитета, не могло иметь желаемого воздействия на Нестория, потому что наперед было отравлено его антипатиею, его недоверием к характеру и православию своего александрийского собрата. Оно способно было не умиротворить его, не пробудить в нем раскаяние, а возбудить в нем горделивую мечту об ореоле исповедника над его головою, подобном тому, какой осенил Мелетия, Флавиана, Златоуста. Было весьма важно, чтобы непосредственное воздействие соперников друг на друга было ослаблено, чтобы иные посредники с авторитетом и властию стали между ними. Поэтому церковный собор возможно полный, сколько возможно более вселенский по своему составу, был в высшей степени желателен.
{стр. 202}
Нужно отдать справедливость императору, что он хотел отдать дело церковное на суд самой же церкви, созвав собор свободный и независимый: он запретил своему уполномоченному всякое вмешательство в догматические вопросы. Большинство епископов было приглашено естественно с востока; но император позаботился пригласить и выдающихся представителей запада, в том числе и Августина иппонского, одного из самых глубоких мыслителей западной церкви. Его авторитет был бы тем более дорог, что он с успехом заявил себя в борьбе с некиим Лепорием, заблуждение которого было сродно с несторианством, и возвратил его в лоно церкви. К сожалению, великий иппонский святитель еще 28 апреля 430 г. скончался.
Но все указанные важные условия остались невыполненными. Взгляды на задачи предстоящего собора были различны. Если Несторий видел в нем отмену всего сделанного против него, мечтал о свободной арене для догматической борьбы со своим соперником, то Кирилл в предстоящем соборе видел лишь завершение всего сделанного против Нестория в Риме и Александрии, он борьбу с Несторием не был расположен начинать сначала. Об отмене всего этого он думал столь мало, что обратился даже к Келестину с вопросом, как быть в том возможном случае, если Несторий на соборе раскается? Даровать ли ему прощение, или считать его все-таки низложенным в виду того, что в 10-дневный срок он не проклял своих заблуждений? Тогда как Несторий думал, по меньшей мере, о своем полном равенстве с Кириллом на предстоящем разбирательстве, а император готов был смотреть на Кирилла почти как на подсудимого: он отправил Кириллу весьма жесткое, подкрепленное угрозами, предписание непременно явиться в Ефес, — сам Кирилл смотрел на себя не как на обвиняемого, а как на первенствующего иерарха на предстоящем соборе, первенствующего уже по одному тому, что римский епископ, бесспорно всеми признаваемый за первого епископа во вселенской церкви, передал ему свой голос, назначил его своим викарием и поручил привести в исполнение приговор римского собора над Несторием. И в самом деле, на Ефесском соборе [при имени] Кирилла пишется: διέποντος καί τον τόπον του άγιωτάτου καί όσιωτάτου αρχιεπισκόπου τής ‘Ρωμαίων εκκλησίας Κελεστίνου, хотя никакого документа, кото{стр. 203}рым Келестин назначал бы Кирилла своим викарием на вселенском соборе, не сохранилось. Да Келестин и не мог назначить Кирилла своим викарием, потому что прислал от себя других легатов, и ответ на упомянутый выше запрос Кирилла привезен был ему уже в Ефес этими легатами. Очевидно, таким образом, что Кирилл признавал себя викарием апостольского престола на вселенском соборе просто на основании упомянутого выше послания Келестина от 11 августа 430 г. А раз Кирилл смотрел на себя таким образом, он, понятно, не видел для себя ни обязанности, ни права устраниться от первенствующей роли в Ефесе. Его могли разве принудить или упросить сделать это.