Убежище. Дневник в письмах - Анна Франк

Помоги же мне!

Милая Китти!

Моя личная жизнь отступила на второй план, а на первый вышла… кража. Я уже надоела тебе с этими кражами, но что я могу поделать, если ворам доставляет такое удовольствие наносить визиты в фирму «Хис и Ко»? Этот случай гораздо более запутанный, чем прошлый, в июле 1943-го. Когда вчера вечером менеер Ван Даан, как обычно, в полвосьмого пошел в контору Кюглера, он увидел, что внутренняя стеклянная дверь и дверь в контору открыты. Странно! Он пошел дальше, и каково же было его изумление, когда и двери директорского кабинета оказались открыты, а в конторе – жуткий кавардак. Здесь побывал вор, пронеслось у него в голове. Желая тут же прояснить, в чем дело, менеер Ван Даан спустился по лестнице, подергал парадную дверь. Ощупал замок, но дверь не была взломана. Значит, сегодня Беп с Петером оказались неряхами, решил тогда он. Менеер Ван Даан немного посидел в кабинете Кюглера, потом вывернул лампу и поднялся наверх, выбросив из головы как открытые двери, так и беспорядок в конторе.

Сегодня рано утром Петер постучался к нам и принес пренеприятное известие, что парадная дверь распахнута настежь, а из стенного шкафа исчезли кинопроектор и новый портфель Кюглера. Петер получил задание запереть дверь. Ван Даан рассказал о том, что видел накануне вечером, и все мы здорово забеспокоились.

Единственное объяснение – что у вора есть дубликат ключа, ведь никаких следов взлома нет. Очевидно, вор проник в дом часов в семь вечера, запер за собой дверь, потом его спугнул Ван Даан, он спрятался и переждал, пока тот уйдет, а затем поспешил сбежать со своей добычей и второпях оставил дверь открытой.

У кого может быть наш ключ? Почему вор не пошел на склад? А вдруг злоумышленник работает на нашем же складе и теперь, когда он слышал шаги Ван Даана, а может быть, даже видел его, пойдет и донесет на нас? Все это ужасно, ведь мы не знаем, а вдруг этому вору еще раз придет в голову открыть нашу дверь, или, может, он сам испугался человека, который у нас тут бродит.

Р.S. Постарайся отыскать для нас хорошего детектива. Разумеется, главное условие – надежность: чтобы он нас не выдал.

Милая Китти!

Сегодня мы с Марго вдвоем были в мансарде, но это совсем не так чудесно, как если бы со мной был Петер (или кто-нибудь другой). Хотя я знаю, что во многом мы с Марго чувствуем одинаково.

За мытьем посуды Беп рассказывала маме и мефрау Ван Даан, в каком она унынии. Нашла с кем поделиться! В особенности моя бестактная мамаша не столько поможет человеку, сколько навредит. Знаешь, какой совет она дала Беп? Дескать, подумай обо всех других людях, которые сейчас погибают в этом мире! Ну чем может помочь человеку в беде мысль о чужих бедах? Я так и сказала. В ответ, конечно, услышала, что я еще мала рассуждать о таких вещах.

Ну до чего же тупы и глупы эти взрослые! Ведь у нас – у меня, Петера, Марго и Беп – одинаковые проблемы, и помочь всем нам может только материнская любовь или любовь очень-очень близких друзей. Но эти две матери здесь, в Убежище, ни капельки не понимают нас. Возможно, у мефрау Ван Даан понимания чуть побольше, чем у моей мамаши. О, как мне хотелось сказать что-нибудь бедняжке Беп – то, что, как я знаю по опыту, действительно помогает. Но тут между нами вклинился папа и довольно грубо оттеснил меня. Ну до чего же они все тупы!

С Марго мы тоже обсудили папу с мамой, в том духе, что, мол, как бы нам здесь было здорово, не будь эта парочка такими занудами. Мы могли бы устраивать вечера, где все по очереди делали бы доклады. Но нет, это немыслимо. Я первая не соглашусь делать доклад в такой обстановке. Менеер Ван Даан вечно на всех набрасывается, мама ехидничает и не может ни о чем нормально разговаривать, папе такие мероприятия не по вкусу, менееру Дюсселу тоже, а мефрау Ван Даан всегда так допекают, что она сидит вся красная и ей только и остается с трудом отбиваться. А мы? Мы не можем иметь собственное мнение! Да уж, нечего сказать, современные у нас родители! Не иметь собственного мнения? Можно приказать человеку молчать, но нельзя лишить его собственного мнения. Нельзя запретить ему думать по-своему, как бы молод он ни был. Беп, Марго, Петеру и мне помогла бы только большая и преданная любовь, которой никто из нас здесь не получает. И никто, а в особенности здешние глупые философы, не может нас понять, потому что мир наших чувств и мыслей гораздо богаче, чем они хотя бы отдаленно могут себе представить!

Любовь, что такое любовь? Я думаю, что любовь, в сущности, нельзя выразить словами. Любить – значит понимать человека, испытывать к нему большую нежность, делить с ним радость и горе. А потом ко всему этому должна прибавиться плотская любовь, в ней ты чем-то делишься с любимым, что-то отдаешь, что-то получаешь, не важно, замужем ты или нет, родишь ли ребенка или нет. И уж совсем не важно, потеряешь ли ты свою честь или нет, лишь бы ты знала, что на всю оставшуюся жизнь у тебя есть близкий человек, который тебя понимает и которого тебе ни с кем не придется делить!

Сейчас мама опять брюзжит; она явно ревнует, потому что я больше разговариваю с мефрау Ван Даан, чем с ней. А мне чихать!

Сегодня днем мне удалось отловить Петера, мы разговаривали по меньшей мере три четверти часа. Петеру нелегко дается разговор о самом себе, мало-помалу начинает получаться, но каждое слово надо из него вытягивать. Я уж и не знала, что лучше – идти к себе вниз или оставаться у него. Но я так хотела ему помочь! Я рассказала ему про Беп и про бестактность обеих наших матерей. Он рассказал, что его родители вечно ссорятся из-за политики, из-за того, что отец слишком много курит, в общем, по любому поводу. Как я уже упомянула, Петер очень смущался, и все же язык у него развязался, он даже признался, что был бы рад два года не видеть своих родителей.

– Мой отец совсем не так уж хорош, как кажется, – сказал он. – Но в вопросе о курении мама совершенно права.

Я тоже рассказала ему про свою маму. Но папу он защищал. Он назвал его «мировым мужиком».

Вечером, когда я вешала на крючок свой фартук после мытья посуды, он подозвал меня и попросил не рассказывать у нас внизу, что его родители опять поссорились и не разговаривают друг с другом. Я обещала, хотя уже успела рассказать Марго. Но я уверена, Марго будет держать язык за зубами.

– Послушай, Петер, – сказала я, – ты не опасайся меня, я уже отучилась передавать другим то, что мне рассказывают. То, что рассказываешь мне ты, останется между нами.