Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников

– Несмотря на случайное выпадение из окна мэтра Ги из Вифлеема, акрского легиста, – посовещавшись со своим окружением, объявил бальи, – суд продолжает рассмотрение дела. Обвиняемым предлагается либо избрать себе в защитники кого-то из присутствующих здесь, в зале, либо держать ответ самим.

– Что скажешь, пейзанин? – обратился к Жаку Робер. – Поищем себе нового адвоката?

– Гибель адвоката – не случайность… – обреченно прошептал тот. – Я думаю, что в толпе полно подставных, которые защитят нас не лучше, чем мэтр Мартин Аквитанский…

– Ну да ладно, – вскинул голову достославный рыцарь, – сами с усами. Еще посмотрим, как они запоют. Слава богу, покойный Ги, да будет ему земля пухом, и пусть ангелы услаждают его слух в раю, куда попадают все невинноубиенные, вчера объяснил, что нам делать и как он собирался отвечать на последние обвинения.

Жак в ответ коротко кивнул.

– Я и сержант, – громко произнес де Мерлан, обращаясь к судьям, – не желаем прибегать к услугам иного защитника и будем отвечать сами.

– Так тому и быть, – несколько разочарованно произнес бальи. – Что ж, я смотрю, слова просит обвинение.

При этих словах Мартин Аквитанский вылетел вперед.

– Многоуважаемый суд! По воле моих клиентов, скорбя о безвременно ушедшем от нас мэтре Ги, мы снимаем все выдвинутые обвинения, за исключением двух. А именно: благородные господа, интересы которых я имею честь представлять, настаивают на уличении сержанта Жака в вооруженном бунте, а рыцаря де Мерлана – в злонамеренном колдовстве. При этом оба обвиняются в пособничестве друг другу как в первом, так и втором случае.

– Вчера же ясно было сказано, – рявкнул Робер, – что, пока не будет определено, на чьей земле произошла стычка, не будет и рассматриваться обвинение в бунте! Вы же прекрасно слышали, что говорил сидонский бальи!

– Бальи славного города Сидона, – засветился от счастья обвинитель, – вчера вечером отбыл из Тира по государственной необходимости. Его советник, коему оставлены все полномочия, временно отказывается от межевой тяжбы в пользу его светлости барона. Таким образом, с учетом только что сделанного рыцарем де Мерланом признания о том, что там «произошла стычка», обвинение в вооруженном мятеже можно считать доказанным.

– Ах ты, скользкая жаба! – взревел Робер. – Ты что же, думаешь, что мои слова можно перекручивать, как тебе вздумается, баронская подтирка?

– Если вам, благородный сир, известны законы, которые позволяют толковать мои слова как-нибудь иначе, – все так же лучезарно улыбаясь, ответил Мартин, – то вы можете апеллировать к высокому суду.

– Законы! – Робер был взбешен. – Верните мне меч и выставьте любого бойца – и Господь разберется, кто из нас прав, а кто виноват!

– Процессы, где вина подсудимых очевидна и подтверждена множественными свидетельствами, не решаются судебным поединком, – нахмурившись, сказал бальи. – Переходите к следующему пункту.

– Теперь рассмотрим вопрос о колдовстве, – не стал возражать бейрутский легист.

– Протестую! – воскликнул Жак. Он поборол в себе робость перед благородными господами и выступил первым, боясь, как бы Робер сгоряча не выдал еще какую-нибудь фразу, которая сделает их положение, и без того крайне шаткое, совершенно безвыходным. – Мы являемся крестоносцами, принявшими обет, а потому в обвинениях, касающихся дел веры, подлежим юрисдикции церковного суда. Прошу направить нас к его высокопреосвященству архиепископу и полагаюсь на то, что он рассудит это дело по справедливости!

– К величайшему сожалению, уважаемый суд, – обрадованно завопил обвинитель, – обвиняемые уже не крестоносцы, а простые паломники! В день турнира, то есть я хотел сказать, во время бугурта, его преосвященство архиепископ Тира по ходатайству ректора крестоносного братства святого Андрея Акрского подписал индульгенцию о том, что обет ими полностью исполнен! Я могу предъявить сей документ суду!

– Я вам верю, мэтр, – ответил бальи обвинителю, – тем более что в состав суда входит представитель кафедрального клира. Сержант Жак, ваш протест отклонен!

– Я желаю говорить, – снова взвился Робер. – Все, что тут было сказано, – это чудовищная ложь! Вдова Хафиза, наша домохозяйка, никакая не колдунья. Она из церкви Святого Марона, которая, как известно, признает главенство римского папы. И повесила она мне на шею вовсе не колдовской амулет, а ладанку с кусочком Святого Креста!

Слушая сбивчивую речь Робера, бальи откровенно скучал, барон не мог скрыть самодовольную улыбку, а сеньора Витториа, делая вид, что ее совершенно не интересует то, что происходит в зале, перешептывалась с сияющим от счастья сеньором Пьетро.

– Значит, вы утверждаете, что перед поединком вам на шею был надет христианский оберег? – вкрадчиво поинтересовался Мартин.

– Христианнее не бывает, – широко улыбнулся Робер.

– И вы готовы предъявить его суду?

– Само собой! – Робер стянул с шеи шнурок и протянул его вперед.

Пристав, по знаку бальи, раскрыл ладанку и извлек из нее маленький корешок, напоминающий человеческую фигурку. Держа кончиками пальцев, он поднес его к судьям. Те, разглядев, что он держит в руках, отшатнулись, словно им под нос подсунули пылающий факел. Затем пристав обернулся к залу и высоко поднял находку над головой.

– Мандрагора! Мандрагора! – раздались отовсюду испуганные крики.

Жак ощутил, что земля уходит у него из-под ног.

– Как видите, многоуважаемые судьи, – заявил обвинитель, – наличие колдовства бесспорно установлено. Всем известно, что корень мандрагоры, вырытый на кладбище или на месте, где казнят преступников, является колдовским талисманом.

– Приплыли, виллан, – пробормотал Робер, – а я-то еще подумал, что это за вино такое нам подали за ужином – с пряным привкусом, и травами отдает. Это, выходит, они нас с вечера опоили, а ночью в ладанку эту гадость и вложили заместо святыни.

– Вы по-прежнему отрицаете обвинение в колдовстве? – спросил бальи.

– Отрицаю, – уверенно ответил Робер.

– Понятно. – Бальи снова смотрел куда-то в сторону и говорил бесцветным голосом, словно произнося заученный текст. – В таком случае следствие будет искать дополнительные доказательства. Сегодня же вдова Хафиза будет взята под стражу и допрошена с пристрастием. Ее обреют наголо в поисках дьявольских печатей, а затем учинят Божье испытание огнем или водой. Но если сир Робер, даже не признавая своей вины, не станет отрицать обвинение, то мои клиенты не будут, в свою очередь, настаивать на дополнительном следствии, а разбирательство о степени вины вышеозначенной вдовы будет передано на рассмотрение совету местной маронитской общины.

В зале повисла тишина, которую на сей раз не нарушили даже хлопотливые птицы. Жак понял, что бальи предложил Роберу обменять жизнь ни в чем не повинной женщины на его собственную жизнь.

– Соглашайся, Робер, – шепнул он приятелю, – я не против. Я не смогу дальше жить, зная, что моя жизнь куплена такой ценой.

– Не нужно допрашивать Хафизу, – спокойно произнес Робер, глядя при этом прямо в глаза Виттории, – я не буду ничего говорить в свое оправдание. Пусть нашу судьбу решает суд.

– Что скажут обвинители? – после тяжелой паузы встав с места и обернувшись к залу, спросил бальи. – Какого наказания они требуют?

– Казнить, – уверенно произнес Ибелин, глядя прямо перед собой.

– Казнить, – неуверенно подтвердил архидьякон, косясь на кого-то из господ.

– Казнить, – заявил, снова надувшись фазаном, Пьетро ди Россиано.

– Казнить, – чуть кивнула донна Корлеоне.

– Казнить, – объявил старшина суда горожан.

Бальи выпрямился и медленно произнес:

– По требованию обвинителей и по приговору суда за указанные ранее преступления рыцарь Робер де Мерлан и сержант Жак из Монтелье приговариваются к смертной казни. Рыцарь – через усекновение головы с последующим повешением, а сержант – через повешение за шею. Приговор будет приведен в исполнение завтра, на городской площади. После казни там же на площади все имущество осужденных будет передано истцам, а также направлено на выплату пошлин и судебных издержек в пользу суда и городской казны.

Не успел бальи закончить оглашение приговора, как со стороны главного входа послышался нарастающий шум, затем два стражника, охраняющие дверной проем, отлетели в стороны, словно тряпичные куклы, и в арке выросла исполинская фигура.

– И кто же тут главный? – размахивая огромной булавой, пророкотал стоящий на пороге рыцарь.

При этих словах бальи, архидьякон и барон неуверенно переглянулись.

– К оружию! – раздались со всех сторон возгласы, и опомнившиеся охранники, на ходу доставая мечи и опуская копья, стали образовывать живой заслон. Вскоре между возмутителем спокойствия и стульями, на которых сидела знать, стояли десятка полтора ощетинившихся клинками рыцарей и сержантов.