Каллисто. Каллистяне - Георгий Мартынов

Оно очень мало отличалось от тела земного человека. Мозг, нервная система, дыхательный аппарат, сердце с кровеносными сосудами и желудок были такими же. Кости скелета в основном были расположены, как у людей, но у каллистян кости были значительно более толстыми. Ребер было не девять, а одиннадцать. Существенная разница заключалась в том, что организм каллистян был негативен по отношению к организму земного человека. Сердце и желудок помещались с правой стороны, печень — с левой.

Знал ли Ю Син-чжоу об этой особенности? Очевидно, знал и намеренно стрелял с целью попасть в сердце. В его осведомленности не было ничего удивительного, так как результаты всех работ в лагере были широко известны всему миру. Советские ученые не пытались и не хотели скрывать того, что они узнавали от каллистян.

— Теперь, — сказал хирург, получив все эти сведения, — я могу делать операцию совершенно спокойно и гарантирую вам благополучный исход.

Но операцию не пришлось делать. Вьеньянь категорически отказался ложиться на операционный стол в отсутствие Синьга. Главный врач курской хирургической клиники — профессор Стесенко — немедленно сообщил об этом Куприянову.

— Операция, — сказал он, — должна быть произведена срочно. Может начаться нагноение. У раненого температура — сорок и одна десятая.

— Пусть это вас не смущает, — ответил Куприянов. — У каллистян температура тела выше, чем у нас. Нормально — тридцать девять и семь. Так что ничего страшного нет. Я сейчас переговорю с Синьгом.

Чтобы не тревожить каллистян, еще не вполне оправившихся от последствий отравления, им ничего не говорили о том, что произошло ночью на корабле. Один Синьг знал о попытке отравить их, но и ему не сообщали о ранении Вьеньяня. Захватив с собой Широкова, Куприянов отправился в палатку, где жили каллистяне.

Здоровье звездоплавателей уже не вызывало никаких опасений, но они были еще слабы и, по настоянию Куприянова и Синьга, лежали в постели. Синильная кислота — страшный яд для людей — не оказала на каллистян обычного для нее смертельного действия. Причина этого счастливого обстоятельства выяснилась сразу, как только Синьг узнал, каким ядом их хотели отравить. На Каллисто росло растение, повсеместно употребляемое в пищу, по своим химическим свойствам родственное земному горькому миндалю. Так же, как на Земле, плоды этого растения (внешне совсем не похожего на миндаль) заключали в себе цианистоводородную кислоту, и организм жителей Каллисто привык к ней. У них образовался иммунитет ко всей группе земных ядов, добываемых из солей синильной кислоты, и именно поэтому яд оказал на них слабое действие.

Но все же доза была сильна и, если бы не энергичные действия Куприянова, дело могло кончиться гораздо хуже. Профессор правильно сделал, что все внимание обратил на Синьга. Каллистянский врач быстро был приведен в чувство, и по его указаниям пострадавшим было произведено вторичное вливание лекарства, которое первоначально было дано в недостаточном количестве.

С этого момента звездоплаватели были уже вне опасности и их полное выздоровление было только вопросом времени.

Яд, безусловно смертельный для людей, не был таким же для каллистян. Этого не учел диверсант.

Сообщение о том, что хорошо известный ему Ю Син-чжоу хотел отравить их, было принято Синьгом без особого удивления. Он уже достаточно знал о Земле и о существующих на ней противоречиях. Он легко понял мотивы, которыми руководствовался «журналист».

Но, когда Куприянов, вызвав его из палатки, через Широкова, рассказал о Вьеньяне, Синьг очень разволновался.

— Вы плохо сделали, — сказал он, — что не рассказали мне этого сразу. Вьеньяня незачем было увозить отсюда.

— Мы хотели сделать лучше, — сказал Широков. — Операция необходима. Пули надо удалить из тела. Мы вызвали из Москвы лучшего хирурга.

— Я вас понимаю, — ответил Синьг. — Мы знаем, что вы хорошо относитесь к нам. Но операция не нужна. У нас есть другие средства. Наша медицина давно отказалась от хирургии. Она была хороша тогда, когда терапия была еще несовершенна. Я прошу вас доставить меня к Вьеньяню как можно скорей.

— А как вы сами себя чувствуете? — спросил Куприянов.

Широков перевел вопрос.

— Достаточно хорошо, — ответил Синьг. — Но если бы даже мне было плохо, то все равно я поехал бы. Моя жизнь вне опасности, а Вьеньяню надо срочно оказать помощь.

Против этого трудно было что-нибудь возразить, и Синьга на автомобиле отправили в Курск. По его настойчивой просьбе пришлось отпустить с ним и Широкова, хотя его присутствие в лагере было очень нужно. Инженеры комиссии настаивали на скорейшем техническом совещании, на котором один Ляо-Сен вряд ли мог справиться с переводом.

— Мне нужен переводчик-медик, — сказал Синьг.

Невозможно было не выполнить требования каллистянского врача, и Широков поехал с ним. Техническое совещание пришлось отложить. Куприянов был даже доволен этим, так как здоровье Мьеньоня — старшего инженера звездолета — было еще недостаточно хорошо и его не следовало тревожить.

По просьбе Синьга об этой поездке никто в Курске (кроме профессора Стесенко) не знал. Он не хотел, чтобы население города встречало его.

— Если вам хочется, чтобы нас торжественно встречали, — сказал он Широкову, — то пусть это будет в Москве, а сейчас мне не до этого.

По дороге Синьг расспрашивал Широкова о жизни на Земле, о различии экономических систем и народов. Его очень удивляло обилие различных национальностей. (На Каллисто всегда существовал только один народ.)

— Неужели у вас сотни различных языков? — спрашивал он. — Как же вы говорите друг с другом?

Когда въехали в город, он замолчал. Курск был первым крупным земным городом, который он видел не на экране. Узкие темные глаза Синьга быстро перебегали с домов на людей, с автомобилей — на трамваи и троллейбусы. По его лицу нельзя было понять, какое впечатление все это производит на него, но, когда он обратился к Широкову с каким-то вопросом, его голос заметно дрожал от волнения.

Профессор Стесенко радушно встретил каллистянского врача. Он уже пригляделся к Вьеньяню и поздоровался с Синьгом без всяких признаков любопытства. Предупрежденный им персонал клиники делал вид, что не замечает необычайного гостя.

Вьеньянь лежал в отдельной палате. Когда они вошли, он о чем-то беседовал с Лежневым, одетым в белый халат.

На астрономе была земная больничная одежда, и он казался бы в ней обыкновенным негром, но черты его лица, совершенно не похожие на черты негритянской расы, нарушали это впечатление.

Он очень обрадовался Синьгу и засыпал его вопросами. Отвечая на них, Синьг ни словом не упомянул об отравлении. Слушая их разговор, Широков был рад, что оказывая на звездолете помощь раненому, также ничего не говорил Вьеньяню. Очевидно, Синьг считал, что такое известие взволнует раненого и этого не следует делать.