Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь – центральное понятие Нового Завета, и жизнь вечная только потому и заповедана как цель спасения, что она наследует свойства жизни вообще. Ведь вечность – это не прекращение жизни, а дважды жизнь, «паки бытие». Собственно, вечная жизнь потому и является вечной, что она не «потом», а уже здесь и сейчас, хотя и не ограничена земным сроком.
Если оценить, почему в одном случае Христос говорит одно, а в другом случае другое, то мы увидим общую логику движения жизни против всего, что останавливает, умерщвляет ее и что можно назвать «жиром» (слово, производнoе от того же корня, что «жизнь»). Жизнь против Жира – так можно обозначить сверхтему Евангелия. Жир – это и богатство, и забота о благополучии, и страх перед внешними опасностями, и убиение духа буквой, и, главное, мертвая праведность. Каждым своим шагом Иисус нарушает то представление о Мессии, которое среди книжников и законников приобрело власть стереотипа. Он приходит не во власти, а в безвластии. Иисус – сама Жизнь без жировых отложений. У него нет никакого мертвого нароста, физического или социального жира в виде силы, богатства, государственной опоры, воинской защиты – он есть сама Жизнь в своей открытости, уязвимости и неистребимости. И каждым своим шагом и словом он защищает жизнь и пополняет ее запасы, готовит ее торжество, исцеляет больных, воскрешает мертвых, изгоняет торгующих из храма, обличает обладателей мертвого духовного капитала.
Что же он проповедует? Приумножение жизни, энергию возрастания. Если дан тебе талант, прирасти его. Рассевай семена, умножай хлебы, превращай воду в вино, приноси плоды, пускай в рост все свое достояние, твори из данного тебе бытия прибыток и избыток. В этом и состоит учение Христа, точнее, пример его собственной жизни и воскресения: быть живым, и только, производить избыток жизни, сеять и жать и снова сеять. Если семя упадет в землю и умрет, то даст всход. Тайна возрастания жизни. И единственное, что проклинается, – это смоковница, не приносящая плода.
Жизнь и живущий
Жизнь богата жанрами не меньше, чем литература. Есть жизни-поэмы, жизни-романы, жизни-трагедии, жизни-сказки, жизни-анекдоты… Даже яркие и насыщенные жизни могут не выходить за пределы веками выработанного жанра, название которого часто совпадает с основным занятием или призванием личности. У Пушкина, Лермонтова, Блока и Есенина – жизнь поэта, жанровый канон которой в основном сложился уже у Байрона: открытость стихиям, отдача страстям, скитальчество, презрение к уюту, вызов судьбе, ранняя гибель. У Ньютона и Эйнштейна – жизнь ученого, у Канта и Гегеля – жизнь философа, у Ван Гога и Пикассо – жизнь художника, у других – жизнь воина, инженера, учителя, врача, крестьянина, монаха и так далее. Как ни богаты могут быть такие жизни событиями, они все-таки укладываются в рамки «цеховой» традиции, которая не исключает захватывающих приключений, как не исключает, а предполагает их, например, канонический жанр приключенческого романа.
В ряде случаев целостное определение жизни берется не из номенклатуры профессий, а из других социальных или асоциальных ролей. Жизнь донжуана, жизнь денди, жизнь примерного семьянина, жизнь маленького или лишнего человека… Абсолютно стерильная, лишенная любых страстей, кроме интеллектуальных, жизнь Канта (1724–1804) – и оргийно-перверсивная, лишенная намека на воздержание жизнь де Сада (1740–1814). А ведь они современники, и оба совершили «коперниковский переворот» в морали.
Бывают и другие случаи, когда профессиональное и жизненное не совпадают, когда писатель ведет жизнь не писателя, а помещика и/или проповедника (Лев Толстой), или клерка, служащего (Томас Элиот, Уоллес Стивенс), или монаха (Джерард Хопкинс). Как вернее сказать: монах Иоганн Мендель прожил жизнь ученого-генетика – или ученый-генетик Мендель прожил жизнь монаха? Что считать субъектом, а что предикатом жизни? Зависит ли это от того, какая роль была усвоена раньше: монах ли стал заниматься наукой, или ученый ушел в монахи? Тогда первая идентичность, очевидно, выступит в роли субъекта, а вторая – предиката.
Еще один вопрос возникает из соотношения жизни и живущего: всегда ли их свойства совпадают? Может ли умному человеку выпасть дурацкая жизнь? Кажется, в жизни Пушкина было много бездумного и бессмысленного, включая роковую дуэль, хотя сам автор был весьма умен. Но живущий порой бывает не столько автором, сколько персонажем своей жизни, а ведь нередко у умных авторов встречаются глупые персонажи. Жизнь бывает умнее и смелее живущего – или глупее и боязливее. Может ли быть трусливой жизнь смельчака? Многие сталинские полководцы, соколы и ястребы военных битв, в мирной жизни напоминали трепещущих сов: «смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою» (Иосиф Бродский. «На смерть Жукова»).
Но можно ли вообще применять к жизни свойства живущего – или умным и глупым, смелым и трусливым бывает только он сам? Нельзя исключить, что эти свойства переносимы с живущего на жизнь и обратно, но отсюда не следует, что они всегда совпадают. Жизнь только частично зависит от характера живущего, а еще – от времени и места, от близких и дальних, от случая и судьбы. Как связан характер человека со складом его жизни, какими законами управляется эта связь и почему они могут так сильно разниться? Выдающийся человек может прожить вполне заурядную жизнь (вспоминаются Чаадаев, Фет и Гончаров). Но может ли, наоборот, заурядный человек, как, например, Брежнев, прожить великую жизнь? Здесь нет симметрии. Жизнь – это взаимодействие человека и обстоятельств, которые, как правило, мельче и пошлее живущего. Поэтому яркий человек проживает тусклую жизнь чаще, чем тусклый – яркую. Тот, кто романтик и авантюрист в душе, чаще ведет жизнь обывателя, чем обыватель в душе – жизнь романтика. Но бывает и так, что очень обыкновенный человек попадает в исторические обстоятельства, которые возносят его на необыкновенную высоту. Так выпало на долю почти всем прославленным деятелям сталинского круга, именами которых были названы улицы и города, – Молотов, Каганович, Жданов, Ворошилов… Если верить воспоминаниям, это были вполне заурядные личности, с пошлыми вкусами и мелкими интересами.
Таким образом, вполне можно представить себе тусклую жизнь яркого человека и яркую – тусклого. Жестокую жизнь добряка, добрую – грешника, грустную – весельчака, трагическую жизнь комика или комическую – трагика. Такими перевертышами и оксюморонами богаты жизненные жанры. Жизнь человека может отличаться от него самого даже больше, чем он сам – от других людей.
Жизнь прожитая и непрожитая
Жизнь
