Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ставшей международным бестселлером книге Джона Донахью «Задушевный друг. Духовная мудрость кельтского мира» утверждается прямо противоположное: «Один из величайших грехов – непрожитая жизнь. Мы посланы в этот мир, чтобы прожить сполна все, что пробуждается внутри нас и что встречается нам на пути»[154].
Так что же такое непрожитая жизнь – благословение или грех, приобретение или утрата?
Прожитое и непрожитое соотносительны, и чем больше одно, тем больше и другоe – их сумма не нулевая. Чем полнее мы проживаем свою единственную жизнь, тем больше непрожитых возможностей открывается в ней – и раздвигается область мыслимого, чувствуемого, воображаемого. Это как со знанием. Невежде представляется, что он все знает. И только с ростом знаний расширяется круг непознанного, неизвестного. И напротив: не прожитое, но пережитое как возможность – чувством, болью, надеждой, воображением – наполняет жизнь гораздо большим пространством и энергией, чем фактическое его воплощение. Об этом – стихотворение А. Ахматовой:
Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов.
О, как я много зрелищ пропустила,
И занавес вздымался без меня
И так же падал. Сколько я друзей
Своих ни разу в жизни не встречала…
…И сколько я стихов не написала,
И тайный хор их бродит вкруг меня
…Я не в свою, увы, могилу лягу.
Но иногда весенний шалый ветер,
Иль сочетанье слов в случайной книге,
Или улыбка чья-то вдруг потянут
Меня в несостоявшуюся жизнь…
А. Ахматова. Меня, как реку…
Но эта «несостоявшаяся жизнь» не вызывает у нее зависти. Напротив, если бы эта другая жизнь, неизмеримо более свободная и многообразная, состоялась, то острую зависть вызвала бы у героини та единственная, продиктованная суровой эпохой реальная жизнь, которой она живет сегодня:
Но если бы откуда-то взглянула
Я на свою теперешнюю жизнь,
Узнала бы я зависть наконец…
Так прожитая и непрожитая жизнь восполняют и усиливают значимость друг друга. Каждое слово, жест, поступок выбираются из целого спектра возможностей, и реализация одной из них имеет смысл лишь на фоне и по контрасту с другими. Как писал П. Валери, «человек, лишенный возможности прожить множество жизней помимо своей, не мог бы прожить и собственной»[155]. Именно способность прожить – в своем воображении, желаниях, сомнениях – множество иных жизней делает осмысленной ту единственную жизнь, которая нам выпадает и/или которую мы выбираем.
✓ Бессмертие, Возможное, Возраст, Реальность, Смерть, Событие, Судьба
Жуткое
Жуткое – то, что вызывает гнетущее, тягостное, отталкивающее чувство, связанное со скрытой угрозой, опасностью.
Двузначность жуткого. Свое как чужое
В ряду отрицательных психических состояний: отвратительное, ужасное, страшное – жуткое занимает особое место. Жуткое не просто страшит, но затягивает в глубину страха, содержит в себе что-то влекущее. Самое обычное, примелькавшееся вдруг приоткрывает свою грозную, гибельную сторону. В основе жуткого лежит эмоциональная трансмутация, внезапный сдвиг: спокойствие и уверенность вдруг оборачиваются тревогой и смятением. Ощущение жути часто создается отсутствием прямой угрозы: темнотой, тишиной, белизной снежного покрова, когда остаешься как бы наедине с собой, со своим собственным страхом. Жуткое говорит с нами из нашей собственной глубины. Приведу несколько литературных примеров (выделено мною. – М. Э.).
«Нам всем было жутко в темноте; мы жались один к другому и ничего не говорили» (Л. Толстой. «Детство»).
«Там, где обыкновенно с несмолкаемым грохотом день и ночь работал исполинский завод, была необычная, жуткая тишина» (А. Куприн. «Молох»).
«Сумерки, угрюмый лес, густой туман и главным образом эта мертвящая тишина создавали картину невыразимо жуткую и тоскливую» (В. Арсеньев. «Дерсу Узала»).
Еще спутан и свеж первопуток,
Еще чуток и жуток, как весть,
В неземной новизне этих суток,
Революция, вся ты, как есть.
Б. Пастернак. Девятьсот пятый год
По разъяснению З. Фрейда, «жуткое („unheimlich“) – это та разновидность пугающего, которое имеет начало в давно известном, в издавна привычном»[156]. Прослеживая развитие понятия «unheimlich» в немецком языке, Фрейд показывает, что оно не только представляет собой антоним понятию «домашнего», «уютного» («heimlich»), но и сливается с ним по смыслу. Эволюция значения такова: домашнее – скрытое от чужих – скрытое от самого себя – явленное уже как нечто чуждое, неродное. «Итак, „heimlich“ – это слово, развертывающее свое значение в амбивалентных направлениях, вплоть до совпадения со своей противоположностью „unheimlich“» (Фрейд, с. 268). Амбивалентность заключена в значении «скрытое, потаенное, таинственное», которое выступает как синоним «домашнего, своего, сокрытого от чужих», но приобретает и противоположный оттенок – «непостижимое, чуждое, страшное». По определению Ф. В. Й. Шеллинга, на которого ссылается Фрейд, «жутким называют все то, что должно было оставаться тайным, скрытым и вышло наружу» (Фрейд, с. 267). «…Жуткое в самом деле не является чем-то новым или посторонним, а чем-то издревле привычным для душевной жизни, что было отчуждено от нее только в результате процесса вытеснения» (Фрейд, с. 275).
Буквально «unheimlich» можно передать выражением «не по себе»: именно такое ощущение чуждости самому себе и вызывается жутким. «Мороз по коже», «волосы дыбом», «перехватывает дыхание», «сердце замирает» – даже наша телесность как будто отчуждается от себя. Интересно, что выражение «мне по себе» не употребляется: «по себе» становится ощутимым лишь в момент его отнятия, под знаком отрицания, когда наше «я» «отчуждается», а значит, и «ожутчается». Жуткое – это и есть «непосебейное»: то, в чем свое, привычное, глубоко запрятанное, «вытесненное» из сознания, вдруг возвращается неузнаваемым, преображенным и в чем мы одновременно не можем не признать оттесненную часть себя.
Жуткое и странное
Незадолго до работы З. Фрейда
