Олигарх 2 (СИ) - Шерр Михаил

— Алексей, я не знаю еще как к этому подступиться, но это будет стоить огромных денег.

— Что ты называешь огромными деньгами?

— Десятки тысяч. Нужно снять здание, нанять людей, купить оборудование, всякие вещества чтобы красить реактивы. Возможно нужных людей надо будет нанять заграницей.

— Матвей, на спасение Николая я потратил больше ста тысяч фунтов и не обеднел от этого. Тебе я завтра дам столько же, смотри вот они.

Я открыл металлический сейф и показал Матвею пачки денег, русских ассигнаций, английских фунтов и стопки золотых и серебрянных монет. Думаю, что сейфы он уже видел, все таки первые сейфы, сейфы Брама, появились в Англии несколько десятков лет назад. А вот такого количества денег он, я думаю, еще не видел.

Доходы с имений были уже существенными, но живых денег У Анны с Матвеем одномоментно самое большое было сто тысяч ассигнациями. А здесь сотни тысяч рублей и фунтов.

Матвей опять задымил как паровоз, мне показалось, что у него дым пошел даже из ушей. У меня самого от табачного дыма поехала голова, я уже забыл это ощущение и мне впервые за все время с моего попадания захотелось курить.

— Хорошо, Алексей. Считай я согласен. Но если у меня ничего не получится, не обессудь.

В том, что получится, сомнений у меня не было. Школу я закончил давно, университетов не кончал и после школьной биологии ничем таким не занимался. Но я помнил волшебные слова: питательные среды, главные из них мясной бульон, желатин и агар-агар.

На них выращивают различные микробы, это называется получение культуры для изучения, потом её, в смысле культуру, красят разными веществами, иногда сушат или что-то еще делают и смотрят с микроскоп.

Для есть специальные предметные стекла, одно нормальное, а другое очень тоненькое. Я думаю мои умельцы сообразят как это получить.

Микроскопы уже есть, правда не знаю как они увеличивают, но опять же найдутся умельцы и сделают.

Матвей закончил дымить, опять тщательно выбил трубку и убрал её.

— С тобой, Алексей, я стану заядлым курильщиком. Выкурить две трубки одну за одной, это я за собой такого не помню. Курение мне всегда радость приносило, освежало мои мысли. А тут голова теперь расскалывается. Я над твоими словами подумаю и через пару дней скажу, что мне надо.

— Хорошо, только учти разработка методов лечения это само собой.

Матвей, соглашаясь, молча махнул рукой и покинул меня, пожелав спокойной ночи.

Не знаю как он, а мне спать не хотелось. Соня быстро заснула, а мне не спалось. Мысли в голову лезли самые разные.

Сейчас в супружеской постели первая мысль была про партизанство супруги, это же надо проявить такой железный характер. Когда я поехал в Лондон у неё уже были подозрения о беременности, но она ничего не сказала, решив, что раз я сказал надо, значит надо.

Правда если бы я не поехал, то Николай почти гарантировано погиб бы. Войне еще несколько месяцев, а там туда-сюда глядишь и год прошел. Не думаю, что у него там был шанс выжить, если хотя бы не ранен был. Так что, всё что не делается, всё к лучшему.

А я через полгода стану отцом повторно. В двадцать лет иметь двоих детей это сейчас норма. Анне вон скоро двадцать пять, а они только-только первого сгородили.

Тут мои мысли переключились на сестру с её мужем. Как-то странно, не типично для нынешнего времени, у нас складываются финансовые и имущественные отношения.

Бакатины даже не заикаются об отделении от общей кассы, такое впечатление, что слово приданное они не знают. Хотя вот Пулковская мыза в майорат не входит, да и в императорском указе сказано о достойном содержании и приданном.

Хотя если подумать, а зачем им это надо. У Анны после замужества ничего не поменялось в худшую сторону, даже более того, она в моё отсутствие тут полновластная хозяйка. Да и в присутствии тоже.

В доме она верховодит, все расходы на ней, у нас еще ни разу не возникло трений по этому поводу. Соня на её власть не претендует и правильно делает, ей власти в других делах и местах хватит. А здесь что дергаться, воевать кто как за столом сидит и к какому часу на чай выходить?

Своё место светлейшей княгини она получила у нас везде сразу и автоматически, в том числе и за столом, так же как и её камеристка, а затем матушка и брат. Да и отлично видит, что я заведенные сестрой порядки и домашний строй одобряю.

И Матвей не дурак, получил бы он приданное, ну понадувал бы щеки несколько месяцев, а потом первой же осенью сели бы в лужу. Не думаю, что он смог бы пахать так же как я. Для этого надо во-первых бросить лекарство, а во-вторых иметь такие же мозги.

Если бы я не знал исход Наваринского сражения, сумел бы я срубить такие бабки? А давать ценные советы направо и налево и находить безошибочные инженерные решения, «придумать» конструкцию чугунных радиаторов? Делать безошибочные вложения в ценные бумаги? С одного взгляда оценить новые американские винтовки и непонятую современниками систему Фергюсона? Или проект синьора Антонио?

Как был Матвей армейским лекарем, так им и остался бы. Конечно по службе он продвинулся бы. Есть еще дивизионные, корпусные, армейские лекари. Но сейчас он живет на законных основаниях в княжеских хоромах, денег не считает, везде перед ним открывают двери и низко кланяются. А царские сановники на совещания приглашают и внимательно слушают, а тут еще и мировые открытия предлагают сделать.

Надо быть полным дураком, что бы хвост распушать.

У меня правда мелькнула мысль, а не заняться ли этим самому, но я её быстро задвинул. Университет я конечно кончил, но диплом все-таки лекарский нужен, а тут его за полгода все равно не получишь и светилом не станешь, а холера уже придет, думаю это будет не позже августа-сентября.

И тут меня в постели чуть ли не в буквальном смысле подбросило. Говоря про лечение, я совершенно забыл про марганцовку. Ведь надо же четко определиться будет ли от неё толк. А я даже толком не знаю как она сейчас называется.

Хотя стоп, знаю, «пурпупное масло», не помню где и от кого я это слышал.

Я вскочил и начал лихорадочно листать свою записную книжку. Почти сразу после попадания у меня появилась записная книжка, с которой я никогда не расставался. Это была на самом деле хорошо сшитая тетрадь формата А5, из самой качественной бумаги для письма в красивом кожаном переплете.

С ней я никогда не расставался. Одно из достоинств одежды 19-ого века наличие огромных карманов, которые совершенно не видны. Конечно в какой-нибудь щегольской одежде лондонских или парижских модников их нет, но я же не щеголь, а серьезный взрослый мужчина, у которого постоянно при себе не только большая записная книжка, но и клинок в виде трости и пистолет.

Со своей записной книжкой я никогда не расставался, лишь иногда она была на хранении у кого-нибудь из камердинеров, почти всегда это был Петр и он был в паре шагов от меня.

Ночью книжка всегда лежала или на ночном столике или под подушкой вместе с пистолетом.

Соня когда увидела это в первый раз, то в буквальном смысле потеряла дар речи. Но потом вспомнила обстоятельства нашего знакомства и успокоилась или сделала вид, что успокоилась, а после истории с графом Белинским она как-то сказала, что теперь полностью меня понимает.

После минут двадцати лихорадочных поисков я нашел нужную запись. Её я сделал в Лондоне, в одной из тамошних химических лабораторий.

— Марганцовка — пурпурное масло, Иоганн Глаубер, 1659-ый год, Шееле и Ган — «минеральный хамелеон», 1774-ый год, — шепотом прочитал я.

Полистав, я нашел свою запись об активированном угле. Здесь всё проще, я примерно знаю как это делать и надо немного поднапрячься и вспомнить как мы это делали во время сборов после девятого класса.

Утром Матвей неожиданно для меня задержался, он был немного растерян и как никогда небрежно одет, а все пальцы были в плохо отмытых чернилах.

На мой немой вопрос шепотом ответила Анна.

— Я Матвея никогда таким не видела. Он от тебя пришел весь не свой. Поцеловал меня так нежно, как никогда не целовал, сказал, что очень любит меня, что у вас все замечательно, но ему надо немного поработать. После этого ушел в кабинет. Лакей принес ему штоф нашего хлебногоо вина с тонко-нарезанным свиным салом с луком и он два часа сидел что-то читал и писал. Утром опять подскочил и давай дальше писать. Рваной бумаги и сломанных перьев целая корзина, даже две расколотых чернильницы.