Хрустальное счастье - Француаза Бурден

На авеню Малахов ей казалось, что она живет в отеле. В роскошном отеле быть может, но ни в коем случае не дома. Мари продолжала принимать все решения, организовывать светские ужины, о подробностях которых знала одна она, решать проблемы домашнего хозяйства. Что касается Тифани и Лукаса, они, казалось, даже не замечали присутствия своей мачехи, к которой лишь изредка обращались. Лея и Сирил, со своей стороны, ограничивались простой вежливостью. Даже в бедной Мадлен, которая никогда не выходила из маленькой гостиной, Беатрис не находила себе собеседника.

По вечерам, как только они оказывались вдвоем в спальне с Винсеном, она обвивалась вокруг него, чтобы заняться любовью, но тут он тоже стал другим. Их согласие испарилось, он оставался внимательным любовником, но больше с ней не смеялся, не смотрел на нее как прежде, он обладал ею только с глухой злостью. Однажды ночью она расплакалась, а он даже не попытался ее успокоить.

Он уходил очень рано утром, спеша во Дворец, возвращался все позже и позже. Если она хотела поужинать с ним наедине в ресторане, он всегда соглашался, но это был, скорее, молчаливый сотрапезник. Вспоминал ли он с горечью свою независимость? Но нет, он уже был женат, был отцом семейства, до нее он уже испытал тяжесть привязанности. Что же беспокоило его?

В конторе Морван‑Мейер, где ее практика уже закончилась, большинство сотрудников относились к ней с пренебрежением, а Мари отказывалась дать ей настоящее место. Начало ее практики было, тем не менее, приятным, когда она бегала от одного адвоката к другому, работая над десятью делами одновременно. Она обожала атмосферу бульвара Малерб, сознавая, как ей повезло, что она изучала свою профессию там, и конечно, когда она стала мадам Винсен Морван‑Мейер, она стала лелеять некоторые надежды. Муж судья, имя известное всем в его профессиональном кругу, привилегированное место в одной из самых важных контор Парижа, все это должно было открыть ей главный путь. Она в него так поверила, что ей случалось исчезать с работы, чтобы походить по магазинам или делать Винсену сюрприз, появившись у него во Дворце. Но тут она должна была еще раз разочароваться, констатируя, что ее муж не любил неожиданностей, а Мари не выносила прогулов. Потом Винсен запретил ей использовать его имя, а Мари дала ей понять, что для нее нет места… И как адвоката, и как женщину, ее, как ей казалось, в любом случае лишь терпели.

Каждый раз, когда она пыталась объясниться, Винсен увиливал или просто признавал, что не так легко вписаться в такую многочисленную семью. Но Беатрис было плевать на Морванов, она хотела, чтобы ее любил он, и никто другой, и не только за ее тело и молодость, но любил по‑настоящему. Он улыбался, не веря ей, как если бы речь шла о детской шалости, а потом лицо его принимало меланхоличное выражение, причину которого она не понимала. Из‑за того, что она настаивала, мучила, вешалась на шею, ей однажды вечером удалось его разозлить — его, который всегда владел собой, — и он сказал, что ей не стоит рассчитывать, что она сможет водить его за нос и сделать с ним все, что захочет. Она плохо запомнила эту единственную семейную сцену, которую оборвала, хлопнув дверью.

Перед приближающимися каникулами она колебалась между уныньем и надеждой. В Валлонге Винсен будет более доступным, более спокойным. С другой стороны, у нее будет возможность загореть, носить мини‑юбки, броситься в любовные шалости. Правда, присутствие семьи было бы еще тяжелее, чем обычно. Не говоря уже о близости Магали, о которой Винсен никогда не говорил, все фотографии исчезли, но воспоминания порой погружали его в размышления. С тех пор как Тифани и Лукас заговорили как‑то о своей матери, она с тревогой избегала их реакции и чувствовала, как смешная ревность переполняла ее. Но Магали вовремя получила то, что хотела, и, прежде всего, детей.

И тут опять Винсен повел себя категорично. Если он и согласился на брак, то отказывался снова стать отцом, считая, что в возрасте сорока трех лет он скорее предназначен для роли деда. Беатрис возражала, тщетно приводила доводы, но каким бы образом ни представляла свою просьбу, она получала отказ. Однако она не хотела расставаться с желанием иметь ребенка, навязчивой мыслью сжимать малыша в руках, и тем более с возможностью укрепить их семью. Перед колыбелью Винсен мог бы смягчиться, она была в этом убеждена, уже готовая перестать пить противозачаточные таблетки, не говоря ему об этом. Только риск окончательно настроить его против себя заставлял колебаться. Но когда она пыталась найти другой способ снова завоевать его, ничего не приходило ей в голову. Если ей однажды удастся стать матерью его ребенка, а не просто слишком молодой женой, к которой он относится с презрением, тогда он снова, может быть, станет тем мужчиной, которого она считала идеальным и в которого по‑прежнему была безумно влюблена.

— И мой отец ничего не говорит, он считает это нормальным! — взорвался Виржиль.

Ален молча продолжал продвигаться вперед, руки в карманах, разглядывая оливковые деревья в поисках следов кошенилей. Время цветения было ранним. Молодые ветки гнулись от изобилия плодов и притягивали огромное количество паразитов.

— Моя сестра с Сирилом, тебя это не шокирует? — продолжил он с досадой. — О, я отлично знаю, что ты встанешь на его сторону…

— Сирил мой крестный сын, у него нет отца, и я его очень люблю, да, — пробормотал Ален.

— Согласен, согласен! Но есть тысячи других девушек, почему он выбрал собственную кузину?

— Вы не двоюродные братья.

— И слава Богу! В любом случае я ничего не могу с этим сделать, я его не переношу. Если я увижу, как он кладет свои лапы на Тифани, я набью ему морду.

Ален резко остановился, бросив на мгновение тщательное обследование растений.

— Что это еще за роль заступника? Тебя кто‑то просил о помощи? Твоей сестре девятнадцать, Сирилу двадцать один, они взрослые люди.

Растерявшись, Виржиль тщетно искал, что можно возразить, но лишь пожал плечами.

— Если твои родители не вмешиваются, — настаивал Ален, — если Мари ничего не говорит, почему ты должен влезать? Просто чтобы воспользоваться случаем и еще раз выступить против Сирила? Объясни мне сначала, что об этом думает Магали?

— Ничего, и ты это знаешь. Тифани сама приехала пооткровенничать с ней этой зимой, но тогда они не поделились со мной этим секретом! Сегодня мама рассказывает это совершенно естественно, потому что приходит лето, и они приедут сюда держась за руки! Я должен хлопать в ладоши от радости?

Его зеленые глаза потемнели, и он добавил яростным тоном: