Спецоперация, или Где вы были 4000 лет? (СИ) - Владыкина Ирина Владимировна

— Иди вон, я освобождаю тебя от твоей службы. Я снимаю с тебя полномочия, пусть пришлют кого-нибудь другого.

Не меняя выражения лица застывшей маски, я тихо, но уверенно сказал:

— Это приказ вашего отца. А насколько я знаю, в этом городе он главный. И даже вы обязаны ему подчиняться. Поэтому я останусь защищать вас от разных нехороших вещей, которые могут произойти с молодой девушкой в большом городе.

— Да я даже никуда не выхожу. Сижу в этом храме, как в темнице. И только и вижу, что прислужниц да твою уродливую рожу.

— Эни не пристало так выражаться. На вас молится весь город, так что уж вы следите за своими словами. И если вам так хочется выйти, это можно, но только в моем сопровождении, конечно.

За разговором мы не заметили, как пришли в довольно просторную келью, в которой жила Иулана, верховная жрица храма.

— Сегодня гонец принес послание от вашего отца.

— И что это за послание? Ты редко мне приносишь хорошие новости. Если бы в нашем городе было разрешено убивать гонцов дурных вестей, ты был бы мертв как минимум три раза.

— На этот раз вам весть должна понравиться. Шарумкен Великий — наместник бога на земле. Ему доступны знания и веления богов. Боги послали ему весть, что теперь верховной жрице можно заключать брак. Но только с тем, кого выберет сам правитель.

— Ну да, боги ему это все лично передали. — Иулана усмехнулась. — Скорее всего, он хочет выдать меня замуж за кого-то важного, чтобы укрепить свою власть. Кого же мой великий отец припас мне в мужья?

— Дело в том, что вашему отцу было предсказано падение империи после его смерти. Но если следующим правителем будет сын главного жреца и храмовой жрицы, то все можно исправить. Из всех дочерей Шарумкена жрицей являетесь только вы, Эни. Так что вы выходите замуж за жреца Энунлаки. И свадьба назначена на месяц пиршества с умершими родичами. Осталось совсем немного времени, чтобы подготовиться. Вам разрешено самостоятельно выбрать блюда, которыми в день вашей свадьбы вы будете угощать предков.

— Я не хочу замуж за Энунлаки. Он старый и мерзкий!

— Но вы же сами говорили перед посвящением, что хотите семью, детей.

— Я хотела сама выбрать себе мужа!

— Дочь великого правителя не должна свои интересы ставить выше интересов империи.

Я поклонился и тихо вышел из комнаты, оставив Иулану наедине с новостью, которая у меня самого вызывала странные чувства. Я привык ходить тенью за ней. Быть ее тенью стало смыслом моей жизни. Когда-то я хотел быть тенью Шарумкена, и свое теперешнее назначение воспринял не очень радостно. Но виду не показал: кодекс чести воина не позволил. Потом я привык к ней, полюбил ее. А еще я полюбил храм.

Храм находился на Тихой улице и был построен таким образом, что четыре его угла соответствовали четырем сторонам света. Фасад, который возвышался над другими сторонами задания, длинный и глубокий, выходил на юго-восток — место, где по легенде родилась богиня Иштар. Здесь стена храма и наружная крепостная стена сливались в одно. А самой высокой была надвратная башня. С трех остальных сторон между крепостной стеной и стенами здания Храма на Тихой улице тянулся мощенный, открытый сверху, коридор шириной в полтора человеческого роста. Вход в него был через жреческие северные ворота. Я любил гулять по этому коридору, рассматривая сверху снующих по своим делам горожан. Там, где коридор упирался в фасадную стену, находились лестницы, которые вели на крышу и на стену с зубцами.

Все здание храма пересекал еще один коридор, тоже мощеный, но более узкий. Он соединял самую большую келью (как говорили местные старожилы, келью бывшего жреца) с основными помещениями храма. Теперь в этой комнате было место, где богам преподносили ужин. Коридор вызывал у меня ощущение непонятной тревоги. Как будто еще несколько шагов, и случится что-то плохое. Это странное чувство я никак не мог подавить, поэтому старался не ходить здесь.

Вход в юго-восточную часть храма, посвященного богине Иштар, вел через поперечные сени, довольно просторные и светлые, после которых в свою очередь был мощеный проход в квадратный вестибюль с кладовками по разные стороны.

В этих пространствах храма я регулярно пересекался с жрицей, которую я видел в ту ночь, когда подростком молился богам, сбежав из дома. Говорят, эта старуха жила здесь еще при прежнем жреце. Она была настолько старая, что ее возраст определить было довольно трудно. «Ей уже лет сто», — посмеивалась Иулана. «Столько люди не живут, они же не дерево», — отвечал я ей. Хотя на старое, побитое дождями и ветром дерево, она была очень похожа. От нее шел какой-то холодок, и я мог поклясться, что она как-то странно всегда смотрела на меня пристальным, изучающим взглядом, впиваясь в мои глаза так, как будто что-то хотела понять, но не могла. Я пытался с ней поговорить, но она только мычала в ответ. Все говорили, что она немая. Но я мог поклясться, что слышал ее речь, когда она молилась около главного алтаря и думала, что рядом никого нет. Зачем она притворялась, было непонятно.

К храму примыкал также главный двор для молящихся. В центре его на высоком кирпичном подиуме возвышалась стела, изображающая богиню Иштар с вытянутой вперед и вверх правой рукой со вставленным в нее большим каменным сердцем.

Я опустил руки в бассейн для омовений в углу двора, а потом мимо постаментов и второстепенных алтарей направился к богине Иштар. Я хотел попросить у нее дать мне выдержки и терпения, чтобы устроить все, как нужно. Чтобы свадьба Иуланы прошла по высшему божественному и императорскому разряду, а я отошел от храмовых дел и вернулся к своим привычным воинским. Я просил богиню, чтобы она послала мне славную битву!

Но битву Иштар мне не послала, она послала большие перемены! В день поминовения предков, в день выбора женихов и невест.

Праздник дня поминовения предков настал! В Уруке традиционно это был и день сватовства, когда девушки и юноши выбирали себе пару. Он ознаменовывался пиршеством с мясной едой, которой кормили предков, чтобы они приносили в дом удачу и хороший урожай. Гостей угощали кутьей, сваренной из ячменя. Иногда до праздника сохранялся последний необмолоченный сноп прошлого урожая. Это считалось признаком того, что предки благоволят тебе, и год будет удачным. Но самым важным моментом этого праздника, тем, из-за чего его любили и ждали больше всего, было хождение по домам ряженых девушек и юношей. Они надевали маски, наряжались в страшные и смешные одежды, изображая из себя уродов, горбунов, женщины переодевались в мужчин, мужчины в женщин, пели песни, восхваляющие богов и предков. В этот день можно было творить разные непотребства, пожалуй, единственный день в году, когда целомудренные шумеры позволяли себе это. И если тебе понравился акт любви с переодетым, нужно было дать ему какую-то свою вещь и взять ее. Если симпатии были обоюдными, то в течение сорока дней юноша посылал к девушке сватов, и они договаривались о свадьбе.

В ту роковую ночь все пошло как-то не так. Ряженых в городе было подозрительно много. И весь этот маскарад превратился в бунт. Под масками ряженых и одеждами уродов прятались воины, которые не хотели больше жить под властью Шарумкена. И первым делом они собрались захватить храм на Тихой улице, чтобы убить главную жрицу, неправедно посаженную на место богини, ведь она была дочерью Шарумкена, этого шакала, возомнившего себя наместником бога на земле.

Храм окружили. Я понял это слишком поздно. Отступать было некуда, силы были неравны, ведь при храме было всего около десятка воинов. Каждый из них лично присягнул мне в верности как главному воину этого города. Но этого было недостаточно для обороны. Нас всех очень быстро перебьют. Гонец в Урук, где находился Шарумкен, уже был послан, но пока прибудет подмога, мы будем уже мертвы. Себя мне было не жалко: воину умереть в бою не страшно. А как еще должен умереть воин? Жалко было Иулану, ее еще толком не успевшую начаться жизнь. В том, что повстанцам нужна была именно она, я не сомневался.